В голове начинают рождаться сомнения и странные комбинации. Товарищи – Кукла и Платоныч – тоже выдвигают похожую версию: что, если она пыталась уехать, и он догнал ее по пути или убил по возвращении?
Приезжает оперативник, которому дали дело. Дальнейшее легко предсказать.
– Значит, помогайте. Предполагаем, что тело где-то у дороги, в радиусе 10 километров, скорее всего, у какого-нибудь малозначительного съезда, в поле там, знаешь, и метрах в 100 от дороги максимум…
Какой-то полицейский учебник велит приблизительно так искать тела. Значит, менты – за убийство.
– Мы подумаем. Всё равно утром работать, так? – уклончиво отвечаю я. – И чего вы его не задержите, если такая твердая уверенность?
– Задержим утром.
Значит, они наружку выставили за мужем. Наблюдают, не поедет ли тело проверить.
Однако поиск продолжается всё это время – волонтеры по-прежнему выполняют задачи.
Кукла составляет список тех, к кому могла отправиться пропавшая, опрашивает друзей и знакомых по указанию родителей и в ВК пропавшей.
Я возвращаю версию «убийство» в табличку и проставляю плюсы и минусы. «Сговор перед допросом» – плюс к убийству. «Свидетельство с платформы» – плюс к бегству, не похоже на суицид, плохо спланирован уход. Попытка суицида и характер пропавшей – плюс к суициду.
Ночью я стою курю на улице и вижу в окошке, как волонтер – Ден45, из новеньких, только вписавшихся на поиск, – склонился над моей табличкой. Захожу обратно с грозным взглядом – но он опережает мою гневную тираду: «Че, версии разные? Меня Денис зовут, я из полиции». Ден45 – оперативный дежурный ГАИ с погонами подполковника – сразу, по какой-то неизвестной мне причине, проникся к нам доверием. Он не высказывает ничего по поводу версий и согласен выполнять любую работу.
У Куклы, после ее разговоров со знакомыми девушки, складывается впечатление, что лучший друг девочки – псих в той больнице, где работала пропавшая. «Слушай, а в дурдом ночью мы прорвемся?» – задумчиво спрашиваю я Куклу, и через полчаса она уже едет в дурку с Деном45.
Я смотрю в табличку, которая уже начала расплываться, и думаю, что надо вернуться к вопросу: какая она мать, наша пропавшая? Ведь уйти от детей внезапно, без повода – тяжело. Мысли опять начинают вращаться вокруг убийства. «Как узнать, какая она мать?..» – бормочу я себе под нос. В голову приходит простое и четкое решение: связаться с детским садиком, опросить еще раз – уже конкретно об этом – соседей по дому. Киса отправляется в дом пропавшей, чтобы обойти всех – как раз вечер, все дома.
Кукла возвращается из дурдома. Ей удалось поговорить с психом, но только через вопросы, которые она передала записанными на бумажке с медсестрой. Из ответов психа выясняется, что друзей у девочки нет, муж бьет, и нещадно, и если бы девочка куда-то собралась, она сказала бы непременно самому психу. Кстати, сообразите, как же удобно, когда единственный конфидент – в психушке.
Опрос соседей и родителей из детского садика дает неоднозначные результаты. С одной стороны, девочка была признана в целом матерью, которая любит детей. Но, с другой стороны, общественное мнение было на стороне мужа: дескать, девочка – блядина, каких поискать. Причем где и с кем блядь, собственно, блядствует, никто толком не знает. Посему я отношу это к слухам, разнесенным доброй свекровью или кем еще, и не принимаю во внимание.
Присовокупив в табличку «хорошая мать» к плюсам, я получаю парадокс: все три версии в моей идиотской парадигме имеют абсолютно одинаковый вес.
Приближается утро. Логика подсказывает перенести штаб ближе к Москве. Укрепляет в этом и второе свидетельство, которое прилетает уже рано утром: девочку накануне видели у метро, рядом со станцией по ее же ветке; девочка стреляла деньги. Свидетель указывает, что она говорила «странно», у нее был дефект речи, хотя в жизни такого не было. Но он также отмечает сутулость и согласен дать показания в полиции, посему доверие ему полное.
Мы переносим штаб ближе к МКАДу, в круглосуточное кафе. Что дальше делать – я вообще перестаю понимать. Кукла тоже впадает в ступор, который обеспечен еще и бессонницей.
В табличке теперь выигрывает мотив бегства, с очень хлипким перевесом над суицидом. Зато время свидетельства точно указывает на то, что убийство надо вычеркнуть, что я и делаю. По идее, надо оставить только «бегство» – но поведение пропавшей указывает на полное отсутствие плана: она уходит из дома (почему?), едет на электричке в город, потом где-то ночует, на следующий день стреляет деньги…
Нам известны сутки из ее жизни, но по-прежнему ничего не понятно.
Сознание уплывает куда-то в небытие. Ден, Платоныч, Киса, Кукла, Fex – никто не понимает, что делать.
Мозг засыпает, я выхожу покурить и выпить очередную, десятую за ночь чашку бурды, которую в Подмосковье называют «кофе», – и тут меня осеняет. С криком «А что, если все наши версии – части одного?» я вбегаю обратно в кафе.
– Fex, Платоныч, дуйте на дачу, быстрее!
– Мы же там были вчера?
– Дуйте!
С оставшимися мы начинаем рисовать таймлайн и новую табличку поиска, составляем план работ, который должен был основываться на возможных комбинациях мотивов пропавшей. Главное комбо – бегство+суицид – я уже отправил проверять.
В это время Кукла «курит» форум – может, кто отписался там и едет к нам. Но там только требование Лёни-С рассказать ему, что происходит на поиске и какого чёрта вообще объявлен сбор, ведь поиск бесполезен, а координатор – дурачок. Обычно меня задевает такая нездоровая критика, но сейчас я слишком устал, а мозг вообще может думать только о пропавшей.
Мы составляем план и «курим» карту, пытаясь сообразить, что уже «закрыто», а что еще можно сделать. Пока мы ковыряемся, звонит Fex:
– Она здесь, блять, синяя вся.
– Живая?
– Живая.
– «Скорую» вызывай!
– Уже.
– Таблетки?
– Да!
– Нужно рвоту вызвать.
– Уже.
– Блять, додержите ее до «Скорой»…
Мы мчим на дачу и, когда приезжаем, «Скорая» еще на месте. Девочку укладывают на носилки. Я мельком вижу синие пальцы.
«Жива, жива, в сознании, но молчит», – обрадованно бормочет Fex. Кукла обнимает Fexа, а затем меня, долго, крепко и радостно.
Ден45 отводит меня в сторону:
– Штапич, если че, обращайся. У меня доступ к базам, камерам, по машинкам.
– Че, просто по звонку?
– Да. Только на личный номер.
Теперь у меня есть почти круглосуточный доступ к камерам систем «Поток» и «Ураган», которые позволяют отслеживать автомобили в пределах Московской области.
Конечно, потом я вовсю буду пользоваться этой темой. Это было первое такое знакомство, с доступом к закрытой полицейской информации. И каждым таким контактом я дорожил, некоторые никогда не палил перед другими координаторами. Это роднит работу поисковика и профессионального опера – ведь они свою агентуру тоже не раздают направо и налево, кропотливо собирая ее, используя алкоголь, деньги и собственный член, чтобы ее сохранить. И для них, и для волонтеров сеть контактов зачастую становится залогом успеха.
Мы едем в город на Fexе. Я сажусь сзади, собираясь поспать. Но Кукла спать не дает и всё трещит про девочку. Она не понимает, как я мог додуматься, что та все-таки окажется на даче.
Я тоже этого понять до конца не могу. Может, сказалась моя вера в самоубийц: истинные суицидники – твердые люди, они не меняют своих намерений.
Я вяло отбиваюсь от Куклы тезисами вроде «для самоубийц место самоубийства – это символическое место, точка притяжения». Удовлетворенная ответом, Кукла ложится ко мне на колени, взяв мою руку в свою и закрыв глаза.
Счастье. Пальчики Куклы, которые можно гладить. Как будто не было ебически извращенной жизни, пьянства, наркотиков, всего того дерьма, которое и составляло биографию. Как будто я чист и могу так и дальше. И только тревожно-злобный взгляд Fexа в зеркале заднего вида напоминает, что реальность никуда не делась.
– Кукла, пойдем в кино?
– Хорошо. Только я фильм выберу.
Позже я узнал полную историю девочки: в тот день муж ее избил, сломал челюсть. Она решила уйти. Поехала в город, стреляла мелочь, ночевала в подъезде, а на следующий день ее приютила какая-то женщина, дала денег. Девочка купила таблеток и поехала на дачу.
Всё встало на свои места. Она не могла вернуться к любимым детям – быть рядом с детьми означало погибнуть от рук этого придурка. Это тупик, который развернул ее к самоубийству, к которому она и так была склонна. Так что табличка не могла ответить на мои вопросы: потому что ответ был и в бегстве, и в насилии, и в самоубийстве как в трех мотивах ее исчезновения.
17. Татьяна Осмоловская: «Песенка Пьеро»
После поиска девочки я как будто обрел некий авторитет в отряде. Во всяком случае, многим понравились эта история и мой подход.
Историю про девочку я рассказал раз десять на очередной отрядной тусовочке в бургерной, причем самыми внимательными слушателями были Жора и Соловьева. Я пил пиво за пивом и был в прекрасном расположении духа. Хрупкий являл собой полную противоположность: он много и отчаянно острил, что в его случае означало упадок сил и настроения. Как и положено, в самый неподходящий момент, декабрьским пьяным вечером, уже переходящим в ночь, упал поиск.
Половина костяка отряда пьяна, а вторая половина спит. Однако Жора трезв и берет поиск.
«Дед, 80 лет, лыжник, ушел кататься в 14 часов и пропал». Еще бы не пропасть, за 3 часа до заката уйти на длинную дистанцию. Катался он всегда в огромном лесу и обычно проезжал расстояние в несколько станций электрички, чтобы вернуться домой поездом. По его пути лыжня разветвлялась много раз.
Нужно сказать, что пьяными на поиск ездить не принято, но мы были адекватны, и поиск вообще не мог ждать: –9 за бортом – это верная смерть к утру. В общем, Жора в порядке исключения плюнул на правила, но не помню, чтобы он еще хоть раз так делал.