Прибыв на место, мы понимаем, что в кроссовочках бегать по лыжне крайне неудобно – ноги проваливаются в снег. Чтобы как-то защититься, Ляля предлагает обмотать ноги скотчем, так, чтобы кроссовки и штаны превращались в единый элемент одежды. В таком виде, в высокой куртке и шапке-петушке я стал похож на Буратино.
10 км по лыжне в кроссовках – это как все 25 по пересеченке, и по времени тоже: на этот кусок у нас уходит 6 или 7 часов. Ноги после отваливаются, но деда мы так и не находим.
На рассвете мы двигаем домой. Я еду с Лялей и еще какой-то девушкой и счастливо засыпаю в машине, наконец-то сняв кроссовки.
Но мне не удается поспать до дома. Где-то на Ленинградке, в районе Войковской, Ляля начинает орать: «Штапич, Штапич, вставай». Машина дает по тормозам.
– Ну чего тебе?
– Штапич, там баба лысая полуголая бегает по мосту.
– Та-а-ак…
– Бля, ну твой же клиент!
– Да в смысле?..
– Она реально полуголая! Бегает и машет руками.
– И че?
– Проверь ее, может, че не так…
– А нам не похуй?
– Нет.
– Может, сама?
– Не, ебнутые бабы – это по твоей части.
Я решительно обуваю мокрые кроссовки и выхожу из машины. Действительно, какая-то женщина, в юбке, льняной рубахе и шлепках, идет по мосту, слегка размахивая руками, как крыльями. Через рубаху просвечивают соски, которыми, наверное, можно резать стекло – такими острыми и твердыми они выглядят. По лицу – нормальная девушка, довольно красивая, лет 30. Подхожу к ней:
– Простите, вам помощь не нужна?
– Нет.
Она отвечает коротко и веско, и «летит» вниз по мосту, ускорив не только походку, но и крылья. Я едва поспеваю за стремительной дамой.
– Простите, а что вы делаете?
Молчит.
– Вам не холодно?
Снова тишина.
Поняв, что я ее преследую, она переходит на бег. Машина с нашими девчонками едет за нами. Картинка вроде Бенни Хилла: баба летит декабрьским утром по Ленинградке, за ней бежит какой-то парень, рядом едет машина.
– Ну че она, Штапич? – спрашивает Ляля, высунувшись из окна.
– Ляля, блять, я еще на бегу рассказывать буду!
Летунья резко сворачивает в «Продукты», уверенно движется в конец зала, и, обогнув колонну и как бы тем самым, по ее мысли, сбросив меня с хвоста, выбегает на улицу и устремляется обратно к мосту.
В дверях магазина я сталкиваюсь с Лялей и командую:
– «Скорую» вызывай, это псих.
– А на какой адрес?
– Ладно, похуй, сам вызову.
Ляля уходит в машину, а я звоню в «Скорую», продолжая погоню за летучей лысой бабой. Объясняю диспетчеру: надо подать машину и подождать, пока я приведу бабу на место. «Скорая» вроде согласна.
Баба тем временем улепетывает и всё так же не слушает меня, как бы я с ней ни говорил. Трогать ее я не рискую – во-первых, кто его знает, чего можно от нее ожидать, чего там скажут ей голоса в голове; во-вторых, лишнее движение – подсудное дело. Поэтому я просто иду за летящей и увещеваю ее, как могу. И милая, и хорошая, и что случилось, давай обсудим, и всё такое. Опыта бесед с психами в терминальной стадии у меня нет, поэтому подбираю слова, как могу.
Мы оказываемся в парке на другой стороне железной дороги, через которую, собственно, и перекинут мост. Звонит «Скорая», уже сама бригада, и сообщает, что они на адресе. Я диктую новый адрес, ближайший к парку, какой нахожу, и продолжаю уговаривать летучую девочку. Она не уговаривается и устремляется в парк.
Снова звонит «Скорая», я снова прошу поменять адрес, врач уже зла на меня, но ее удается уговорить.
Сколько баб приходится уговаривать, а!
Мы оказываемся уже у четвертого, наверное, адреса – у бассейна внутри парка. Меня уже всё бесит: мокрые кроссовки, летучая баба, злоебучая «Скорая», трезвонящая Ляля… Последняя, однако, дает дельный совет:
– Штапич, она псих, ее без ментов в дурдом не заберут.
– Что-о-о?
– Чтобы сдать в психиатричку, ментов нужно вызывать.
Думаю: вот, теперь еще и ментов гонять туда-сюда, это вообще пиздец. Я хватаю бабу за руку и говорю:
– Слушай. Мне плевать, кто ты и че ты творишь. Но я – спасатель. Мне надо проверить, всё ли у тебя нормально со здоровьем, потому что ты на таком холоде.
Сумасшедшая неожиданно покорно кивает и идет за мной к «Скорой». Как только она заходит внутрь, я пальцем выманиваю врача, симпатичную девушку, на улицу:
– Потяни время, померь температуру ей, что еще – кровь возьми, давление померяй, послушай… Щас менты приедут, мы ее в дурку сдадим.
Врач спокойно принимается тянуть время. Летучую в «Скорой» бьет колотун – она промерзла уже до печенок, видимо. Я снаружи, смотрю в окошко, слышу, как врач говорит: «Ничего, сейчас еще кровь возьмем… чтобы проверить вас, мало ли. Как вы замерзли, а».
Приезжают менты, я быстро ввожу их в курс дела. Поскольку это ППС и ситуация для них новая, они тупо слушают и делают, что велено: сопроводить «Скорую» до отделения, там сдать в психиатрию.
Мы дружной кавалькадой направляемся в отдел. Наша летучая дурочка почему-то не сопротивляется. Когда сдаем ее – психиатр, слушая мой рассказ, одобрительно кивает.
– А че с ней?
– Да кто ее знает, посмотрим. Но набор интересный.
Ляля жалеет дурочку и просит какие-то контакты, но дурочка не в силах дать хоть один номер телефона, а паспорт у нее – украинский. Ляля записывает данные – и мы наконец уходим.
На обратном пути Ляле позвонил Жора и рассказал, как нашли деда. Его увидел Зид, проезжавший просеку на своем джипе. Дед был уже без куртки, едва шел, но шел! С того момента, как заблудился, он ни разу не остановился, и это спасло ему жизнь. Конечно, нам его было легко пропустить, потому что он всю ночь передвигался. Уже затемно дед вышел в какой-то поселок, постучался в пару домов, где горел свет, но ему нигде не открыли. Тогда дед, вместо того чтобы выйти на дорогу, вернулся на лыжню, в лес и продолжил свой марафон – до встречи с Зидом.
Вечером у меня – свидание с Куклой. Именно свидание!
Я не пью, глажу рубашку и бреюсь, – и всё это в один день!
Я чувствую ее пальчики в своей руке.
Перед выходом листаю твиттер и нахожу твит Куклы: «Кто с нами в кино?» Под твитом пять ответов. Пиздец. Это не свидание. Это массовый культпоход.
Снимаю рубашку, открываю пиво и звоню Хрупкому.
– Давай дунем? – спрашиваю.
– Пива возьми, – мгновенно отвечает Хрупкий. – Шишки есть.
Я даже не пытаюсь понять, какого хуя вытворила Кукла. Она – как та летучая. Ее надо хватать за руку. Но – надо ли?
Дуем с Хрупким. Включаю песенку Пьеро. Лучшая песня о любви.
18. «Ace of Base»: «Happy Nation»
Новый год. Битком набитые людьми торговые центры, круглосуточная давка в метро, пробки перманентного характера. Москва запасается снедью и бухлом, чтобы потом неделю не нуждаться в магазинах. Взрослые люди живут в странном состоянии между отупением от постоянных корпоративов и паникой от лихорадочных поисков подарков или денег, чтобы купить эти подарки.
Всё это нужно, чтобы глушить чувство вины за то, как бездарно потрачен еще один год. Стыд и желание очищения, страсть к ярким ощущениям и покаяние, желание забыться и смутная радость от накопленного опыта – всё это раздирает русских изнутри ровно до того момента, пока окончательно не кончатся деньги, то есть до 4 или 5 января. Тогда тщета неразрешимого отчаяния в смеси с похмельем и желанием завоевать мир вызывает всенародный психоз, а вместе с ним приходят его родные братья – самоубийства и тяжкие преступления.
Мне кажется, что именно эта пора – начиная с первых беспохмельных дней января и до аванса 25-го числа – лучше всего отражает суть всего нашего коллективного сознания. Только подумайте: каждый год целый народ впадает в отчаяние ровно из-за одного и того же – много водки, мало денег, и этот народ не делает ничего, чтобы мрачные полмесяца не повторялись. Напротив – несокрушима тяга этого народа к отходняку и трешу после пьяного угара. Это великая в своей традиционности печаль.
Но наш народ всегда готов придумать и нечто новое, экстраординарное: именно начало января дарит изощренные по своим сюжетам и перипетиям убийства, массовые изнасилования в самых замысловатых комбинациях и совершенно фееричные кражи.
Пока взрослые готовятся отпраздновать этот пиздец длиною в новогодние каникулы, ничего не подозревающие дети, мечтающие всего-навсего о небольшом чудо-конструкторе, кукле, мобильном телефоне или другой дребедени, продолжают жить своей жизнью: ходить в школы, на секции и к друзьям. На одном из таких типичных маршрутов – кажется, по пути из музыкалки – и пропал мальчик 7 лет.
Жора с неизменной Соловьевой развернули штаб в фудкорте торгового центра у метро, в 300 метрах от дома мальчика.
Посетители фудкорта всегда не рады поисковикам – волонтеры смотрятся как орда одичалых охотников (максимально теплые толстые куртки, берцы, разгрузки, одежда часто пропитана по́том и запахом костров). Толпятся у пары столиков, что-то кричат, хохочут, бродят группами туда-сюда. Но на фудкортах волонтерам хорошо – тепло, еда, и никакие косые взгляды, равно как и охрана ТЦ, их оттуда не вытравят.
Жора подозревает в мальчике бегунка – и потому не клеит ориентировок, а устраивает тотальные опросы. Это дает результат: уже через пару часов у нас есть сразу несколько свидетельств.
Мальчик выходит из музыкалки в 16 часов.
16:25. Мальчик в подъезде, где расположена старая квартира бабушки; та уехала куда-то насовсем, продав квартиру; это известно от консьержа. Квартира – рядом с той же станцией метро, где и дом мальчика.
16:30. Мальчик приходит к метро, заходит в торговый центр (тот, где у нас штаб), стреляет мелочь. К мальчику подходит охранник, мальчик уходит.
16:45. Мальчик у метро стреляет деньги.
17:00. Мальчик покупает колу и шоколадку.
17:05. Просит открыть колу какого-то мужика.
17:15. Снова стреляет деньги у метро.