Местность дед описывает немного странно – на карте нет не только густого ельника, но и даже чего-то вроде посадки, а в рельефе нет упомянутого им холма/возвышенности, на котором располагались бы эти посадки. При этом холм он описал не как бугор, а как вполне себе серьезное возвышение… Зато он слышит железную дорогу, которая там и правда есть.
Звоню местным ментам и прошу дать мне информацию о местоположении телефона. Опер хохочет: «Ты че, мне неделю на это надо». Охуеваю с него, звоню полковнику из главка. Полкан орёт:
– У местных оперов все должно быть!
– Но они говорят – через неделю, а у нас дед в лесу столько не протянет…
– Будет информация. Перезвоню.
Но он не только не перезванивает, но и вообще перестает брать трубку.
Оса, воспользовавшись своими (не знаю, откуда взявшимися) связями, пробивает биллинг дедушки у инженера мобильной компании. Тот присылает нам карту с указанием сектора, из которого в последние полдня поступали сигналы телефона деда. Конечно, это не похоже на херовый сериал российского телеканала, где по телефону можно определить точное местоположение человека. Это возможно – но только для ряда подразделений ФСБ. Для очень узкого ряда. Нам же достается карта, на которой указан сектор, т. е. угол в 120 градусов, вершина которого находится на антенне сотовой связи. Против этого угла лежит малый сектор, который называется «лепестком», – это обратная засветка антенны. Большой сектор в данном случае представляет участок площадью в 8–12 кв. км, а малый – 2–3 кв. км. Большой ограничивался железной дорогой, так что площадь поиска тоже выходит невеликой – 3–4 кв. км. Это немного, есть надежда на быструю и победоносную войну.
По приезде на место мы встречаемся с сыном – и, услышав описание местности, тот нас озадачивает: «Здесь такого нет… он словно описывает парк у своего института». Да, ситуация хуже, чем мы предполагали.
Из опроса деда выходило, что он в лес вообще не собирался, а шел в магазин (и на обратном пути пропал).
Странным кажется и сектор, из которого поступает сигнал: чтобы попасть туда, деду надо было пройти километра 3–4 в сторону, обратную от дома, при этом пересечь чужую деревню. В самом секторе, где был зафиксирован сигнал, 80 % площади покрыты болотом, причем большей частью – настоящим, полноводным, на основе умирающего озера.
Таким образом, вместо большого массива достоверных данных мы имеем противоречивые, взаимоисключающие даже вещи: слова деда и биллинг.
Приехавшие волонтеры смотрят на карту – и не верят, что дед в указанных секторах. Они – отчасти справедливо – задаются вопросом: зачем им идти в те квадраты? Я мотивирую – данными биллинга, которым надо было верить в силу того, что это – технические данные, а не бредятина дедушки.
Волонтеры уходят без особой веры в успех, а всего через полчаса в рацию начинают прилетать проклятья: «Заря, уже по шею, тут просто нельзя пройти!» / «Заря, мы в тростнике, тут и днем не продраться!» / «Заря, у меня все люди насквозь мокрые, и тут никаких елок… и холмиков… вообще тут негде лежать, тут вода!». В этот момент возникает странное ощущение, что лучше по шею в прохладной воде брести по болоту, чем сидеть на Заре. Уж лучше быть в группе, которая пытается справиться с задачей, чем координатором, который нагородил какой-то херни в глазах товарищей.
Буквально за пару часов десяток боеспособных групп вымотаны в болоте – а результата нет.
Звоню деду. Телефон молчит.
Нервишки начинают шалить. Пропавший был на связи. У нас есть биллинг. У нас – огромный ресурс. И – нулевой результат.
К утру все волонтеры разъезжаются, со мной остаются лишь Зид, Татарка и Оса. Я решаю закрыть еще одну задачу – пройти вдоль железки; если дед лежал рядом с насыпью, то он мог воспринимать ее как «холм». Поэтому мы идем от начала и до конца сектора биллинга по железной дороге, просматривая кусты по сторонам; безуспешно.
Мы возвращаемся в штаб, и я снова набираю деду. Он – удача! – берет трубку.
– Алло! – говорю.
– Алло, – говорит дед.
– Дед, это спасатели, мы тебя ищем! – говорю я.
– Дед, это спасатели, мы тебя ищем, – отвечает он.
– Дед, пожалуйста, сосредоточься! – прошу я.
– Дед, пожалуйста, сосредоточься, – отвечает дед.
Жуткий диалог продолжается минуты две, после чего я нажимаю «отбой». С таким я не сталкивался никогда – и понятия не имею, что делать при повторении моих же слов пропавшим.
– У меня тут бутылочка шампанского есть, – голос Татарки выводит меня из оцепенения. – Поехали купаться?
Июньское солнце утром идеально для купания. Прохладная вода, легкие пузырьки шампанского – как будто мы герои французского кино, какие-то годаровские сумасброды, а не заебанные поисковики. После бокала шампанского, пары глотков кофе из термоса и купания – я снова бодр на пару часов.
Едем в магазин, куда позавчера направлялся дед, чтобы навести справки. Продавщица подтверждает, что он приходил: взял 2 бутылки водки, одну из которых, по обыкновению (о котором сын и не слышал), выдул тут же, у магазинчика.
На улице было +27. Пол-литра водки на жаре – это сильно.
Становится понятно, почему он так хотел пить. И почему не мог идти – тоже более-менее ясно: сильнейшее обезвоживание и его «детки» – галлюцинации, делирий и эхолалия (так, я потом выяснил, называется повторение слов).
Пешком мы еще раз проходим предполагаемый путь деда от магазина до дома и находим место, где можно было сбиться: достаточно было пропустить калитку, соединявшую два СНТ, и войти в следующую, которая вела прямиком в лес. Ошибка ориентирования в дверцах, так сказать.
Сил уже не остается. Едем домой. Я понимаю, что времени мало и терять его нельзя – но вчетвером, на фоне усталости, наши шансы близки к нулю.
Днем я рассказываю Жоре о проделанной работе, комментирую заполненную треками карту.
– Жор, скорее всего, я его уже убил.
– Слушай, надо уметь обсираться с гордо поднятой головой. Сегодня вытащу, если соберу людей.
– Я приеду. Посплю только чуть-чуть.
После сна длиной в два часа, которые ощущаются как секундное смежение и открытие век, собираюсь на поиск, но тут внезапно прилетает сюрприз от Осы.
– Слушай, завтра мама и доня возвращаются.
– И?..
– Тебе пора съезжать.
– Да?
– Ну, как я объясню?
– Как мне, например, – что «любишь».
– Ну-у-у…
– Да ну тебя нахуй. Как будто заранее нельзя сказать.
Приходится ехать сначала к себе домой – с собранными монатками, – а только потом на поиск. Поэтому я приезжаю на место, когда бо́льшая часть групп уже работает. Отработав задачу, не найдя деда, обратно в город еду с Ведьмаком, мужиком лет 50, на его «Ниве». Мы ползем часа 4 – пробки, а Ведьмак, будь он неладен, раз за разом поет «Айсберг» Пугачевой.
Всего во второй день работали 50 человек. Закрыли какую-то часть секторов вне биллинга. По нулям.
Третий день, еще один координатор – Скрипач, сменивший Жору, и снова полсотни волонтеров. Результат нулевой.
Четвертый день – человек 30. Ничего.
На звонки, разумеется, дед больше не отвечает.
К четвертому дню Оса получает исправленный биллинг – и там другой сектор, тот, в котором находится дом дедушки…
Поиск продолжается еще неделю, автономные группы дозакрывают квадраты. Но найти его живым шансов уже нет.
Мы его так и не найдем – вообще, даже тело.
А я – последний, кто с ним разговаривал.
Этот поиск здорово по мне ударил: как можно, имея боеспособную команду с отличным составом (на поиске перебывал весь костяк), не найти пропавшего, который был на связи?..
Пока я отходил от этого поиска, то есть бухал с Хрупким, Оса пару раз пыталась выйти на контакт, но оба раза была послана.
А спустя 5–6 дней она позвонила мне – среди ночи. Я подумал, что звонок связан с поисками, и взял трубку.
– Алло. Тут Хрупкому плохо.
– Ну, бывает.
– У него тетя померла.
– Странно, что мне не сказал.
– Он у Татарки, приезжай.
Когда я приехал к Татарке, там была и Оса. «Нормальный повод нашла встретиться», – шепнул я ей при входе.
Хрупкий был в говно и рассказывал о своей тетке, с которой очень дружил. Она пропала, ее искали пару дней, – и вот нашли повешенной.
Мы пили вискарь, утешали Хрупкого, которому, в принципе, и не нужно было утешение, а нужно было принятие вновь полученного опыта. Он вскоре устал и заснул. Оса засобиралась.
– Поедем? – спросила вкрадчиво, блестя глазом.
– Еще чего. Тут еще виски. Тата, выпьем еще?
Татарка согласилась, а мрачная Оса, с гордым и обиженным видом, уехала.
Мы пили и беседовали с Татаркой на одном из трех, кажется, балконов ее многокомнатного лабиринта. Оказалось, что они посрались с Зидом как раз после того поиска – и теперь вроде как не вместе, и это серьезное «не вместе».
Мы болтали о жизни, встретили рассвет, и Татарка показалась мне необыкновенно милой.
– Слушай, почему я раньше не додумывался тебя поцеловать?
– Наверное, тебя Зид смущал?
– Точно.
– Ну, целуй, раз сейчас не смущает.
Я как следует трахнул Татарку – и она была хороша. Она оказалась изобретательной, наглой и лихой, как и подобает полубогемному существу. И даже алкоголь, порядком высосавший силы, не помешал нам повеселиться как следует.
После секса она дала мне полотенце и я отправился в душ. Вышел в коридор – и чуть не заверещал от ужаса: передо мной стояла седая, худая старуха со впавшими глазами.
– Здравствуйте, – сказал я.
– Ты кто?
– Штапич.
– Кофе будешь?
– Попозже, я сейчас в душ.
– Это там, – прохрипела она и указала синим пальцем в сторону двери.
Старуха оказалась бабушкой Татарки, о которой та меня не предупредила.
Выпив кофе, я поехал домой, наслаждаясь приятным усталым утром, полным солнца, и тем, что с Осой покончено.
31. Nelly Furtado: «Waiting for the night»
Как приятно отправиться на поиск простым «пехотинцем». Когда едешь не координировать, а просто выполнить задачу, когда ты не должен «курить» карту и ломать голову, сколько у тебя будет людей и что в первую очередь следует закрыть… Ты можешь приехать и узнать всё на месте, тебе дадут квадраты, и тебе просто