– Она не откликалась… Выходим на полянку – стоит у дерева, смотрит, как ведьма… Я ей – пойдем с нами. Она не реагирует. Пальцем поманил – пошла. Так вот – пальцем – и выходили.
Я хохочу, представляя, как Летчик выманивает пальцем бабу из лесу.
Между тем на парковку к нам подъехали Кукла и Сидорова – у них шел поиск километрах в 10, и они, запустив группы в лес, решили, что смогут сцапать меня и товарищей на месте и уволочь заниматься их грибничком. Это им удалось – Мулин и Летчик поехали на одной машине, а я сел к Сидоровой, в ее глянцевый Discovery.
Сидорова была мне интересна: девочка, младше меня на пару лет, полжизни проведшая в Лондоне, падчерица олигарха (настоящего богача, с личным самолетом и прочим), отучившаяся в английских университетах (!), служившая в ВВС Ее Величества Королевы (!!!), – шароебилась по поискам с нами всё лето и часть осени. Она как будто выбрала самый резкий способ понять Родину и впахивала на поисках будь здоров.
Следующие пару дней я наблюдал за скандалом, развернувшимся в отряде после того, как Кукла написала в твиттере: «Кому еще внутри отряда поступали предложения стать содержанкой? Сколько нас таких?»
На сообщение ответили человек 9, среди которых были Киса, Леся и другие знакомые мне барышни. Многие начали задавать вопросы – о чем речь, что происходит и так далее. Из объяснений стало ясно, что НЕКТО пытался за деньги купить секс на регулярной основе у множества наших девушек. Причем у этого «закупщика» был странный вкус: высокие и низкие, глупые и умные, шатенки и рыжие, разного возраста. Собственно, вкуса там и не было – возникало ощущение, что ему вообще плевать, куда совать письку, лишь бы оно было женского пола и было готово ждать его в любое время дня и ночи где-нибудь на съемной хате. Чистая физиология, никаких чувств. Впрочем, в списке избранниц была логика: все девушки были свободны, не замужем и в не очень хорошем финансовом положении. Впрочем, все перечисленные ответили отказом.
Мне позвонил Сурен:
– Кто?
– Слушай, не я.
– Не идиотничай, Штапич. Кто?
– Да откуда я знаю, мне не предлагали.
– Я сказал – не идиотничай.
– Да это ты идиотничаешь. Девкам позвони, вот они-то знают.
– Точно.
– А потом мне напиши кто, интересно же.
– Ты с нами, если что?
– С кем с вами и что если что?
– Надо этого упыря наказать.
– Сурен, надо через Жору в любом случае… мы же не будем по подъездам пиздить волонтеров.
Сюжет развивался стремительно. Всем быстро стало известно, что «папиком» хотел стать Отари, щедрый спонсор и один из весьма недурных координаторов.
Жора попал в щекотливую ситуацию. Мужская часть отряда разделилась на тех, кому похуй или немножко завидно (это я), и тех, кто хотел крушить, ломать и восстанавливать некую вселенскую справедливость. Дескать, в нашей деревне девок покупать никто не смеет.
– А ты че думаешь? – спросила Сидорова об этой ситуации, когда мы разминались в баре.
– Думаю, что кто-то мог согласиться.
– А какая сумма?
– Я не спрашивал ни у кого.
– А что Жора будет делать?
– Да хер знает, интересно даже.
– Немного обидно, что меня в списке нет.
– У тебя деньги есть. Ты небось огромный ценник выставишь.
– Мне не надо платить, я по любви. Или под коксом.
Мы с Сидоровой отправились в караоке. Поскольку денег у меня было ровно 0, платила она, и платить ей пришлось щедро: мы жрали виски и долго пели. В караоке не было никого, кроме нас, поэтому я позволил себе любимый номер – серию песен Гарика Сукачева. У меня есть целая программа, с плясками, ужимками и притоптываниями. И песни я обычно не пою, а ору.
А вот Сидорова обнаружила неплохие вокальные данные – и пела Пугачеву, песню за песней, и это было хорошо.
Я подвел черту вечеру, когда в пылу угара орал «Полюби меня» и вскочил на стеклянный столик, который, разумеется, разбился. Я наебнулся, но допел. Бесконечная кредитка Сидоровой выручила с боем посуды и мебелью.
Пока мы весело проводили время, Жора соображал, как ему действовать дальше. Он поставил Отари условие – больше не пытаться покупать баб в отряде, а девок (самых умных) попросил – не сам, изустно, а через людей, – не раздувать скандал.
Потом я несколько раз слышал осуждающие речи в адрес Жоры за это. Дескать, надо было гнать Отари ссаным веником из отряда. Но Жора был бесконечно прав: если бы он выгонял из отряда ублюдков, травмированных и извращенцев, движуха бы умерла на следующий день. Порядочные, обычные, нормальные, советские люди не могут работать в поиске пропавших: это дело истощает, и пополнить силы быстро может только пассионарий, перверт.
Хрупкий, с которым мы обсуждали эту историю, очень точно подвел черту: «Это блядь наша новая искренность. Прощать за всю хуйню».
40. Сергей Трофимов: «Снегири»
Отряд был славен тем, что даже без заявок находил себе работу – через СМИ. Видит некий волонтер, что кто-то пропал, сообщает по отрядному номеру – и начинается: прозвоны, отправка людей на место и прочие прелести жизни.
Так было и в этот раз. KashaMalasha и Скрипач с целой группой волонтеров сидели на обучалке у Феди с погонялом «Эсочка», специально приглашенного из Питера лидера тамошнего (другого, независимого от нас и даже более «умного») отряда. Федя, иллюстрируя какую-то свою мысль, брякнул: «А вот сейчас давайте проверим методику на первом попавшемся поиске» – и тут же загуглил «пропал человек» в новости. Аудитория увидела на огромном экране проектора сообщение: «Пропали двое детей, Кировская область».
Два брата, 8 и 10 лет, взяли мешок и пошли в лес ловить ежа. Вот так запросто.
За окном – ноябрь, дети ушли двое суток назад. Шансы найти их живыми и так стремились к нулю, а в Кировской области (–2 ночью, +2 днем) можно было мечтать только о чуде.
Через час лучшие люди отряда с жопой в мыле организуют транспорт, спальники, фонари, рации, узел связи, навигаторы и прочее. Вечером на место отправляются человек 20, половина – поездом и на авто, другая половина – самолетом, и сразу планируется отправка следующей группы – через три дня.
Я в это время расслабленно прозябаю, потягивая виски и наслаждаясь тем, что родители уехали. Я был предоставлен сам себе и в ближайшие дни должен был только заехать к детям. Но Жора резко меняет мои планы: «Штапич, полетишь в следующей группе, примешь координацию у Каши и Скрипача».
Несколько странное чувство – три дня наблюдать за поиском и не участвовать в нем, но зная наперед, что нужно будет включиться и тащить самому. У Каши и Скрипача таких масштабных поисков прежде не было, и ожидать можно всякого. Жора, вызвавший меня для консультаций перед отправкой, подтверждает это:
– Слушай, главная задача – помириться с полицией.
– В смысле?
– У Каши случился дисконнект, они вместе не работают…
Задание вообще не по мне – я с ментами никогда не мирился, всё больше ругался, или втихомолку ненавидел, и редко, когда понимал, что люди адекватны, продуктивно сотрудничал. А тут – мириться? Но расклад таков, что полиции на месте – человек 200, МЧС – человек 50, а нас – и того меньше…
Мы отправляемся группой человек в 10. Аэропорт, самолет, «Газель», колдобины отвратительнейших дорог. В Кирове дороги состоят из колдобин и ям. Это некая удивительная текстура, которой замостили пространство.
Сидорова, для которой столь глубокое проникновение в тыл родины случилось впервые, смотрит в окно на тающий на лету снег и бесконечный еловый лес.
– Вот она какая, Сибирь, – задумчиво произносит она.
– Это не Сибирь, – на автомате поправляю я.
– Ребята, это Сибирь? – поворачивается к остальным Сидорова, но не получает ответа: все кругом спят.
На заправке Сидорова идет к кассирше.
– Скажите, это Сибирь? – спрашивает она, доверительно заглядывая в глаза несчастной уставшей женщины.
– Сибирь, Сибирь, – покладисто и отрешенно отзывается кассирша.
– Слышь, Штапич, это Сибирь, – развернувшись ко мне, победоносно улыбается Сидорова.
Она как в воду глядела со своими топографическим кретинизмом. Через пару часов ужасная дорога – и та пропадает, от нее остается доведенная до состояния ньютоновской жидкости грязь в двух глубоких колеях. Так что, когда этот путь пройден и мы подъезжаем к поселку, в котором пропали мальчики, я уже сам готов поспорить, что это Сибирь.
На въезде в населенный пункт стоит какой-то коротышка с полицейским жезлом в руках. Когда он подходит к машине, мне удается его рассмотреть: это карлик, натуральный карлик с лицом, выдающим синдром Дауна. Он одет в военную полевую куртку и пилотку Люфтваффе.
– Что происходит? – спрашиваю.
– Спокойно, это наш дурачок, – успокаивает водитель, открывая окно.
– Свои? – неожиданно гаркает карлик.
– Свои-свои, – отвечает водитель.
– Ехай, – велит карлик, и машина въезжает в поселок.
«Поселок» состоял из зоны, обнесенной колючей проволокой, и каких-то унылейших строений, напоминавших индивидуальные бараки. То есть по структуре и уровню комфорта – это бараки, но маленькие. Все живущие там делятся на две условных категории: бывшие зэки и фсиновцы. Три дня пребывания на месте показали, что условность эта совершенно ничтожна: люди разных каст слились в единую, неделимую и однородную массу с абсолютно идентичной речью, понятиями и стилем (разве что фсиновцы носят форму).
Штаб – в зрительном зале местного ДК, облезлое деревянное здание которого сливается с серой неуютной местностью. Оттуда вынесены лавки, и там же, прямо в зале, волонтеры спят, хранят оборудование и шмурдяк.
Когда мы входим, группы как раз отправляются на задачи, а неугомонный Fex вносит треки в штабной ноутбук. КашаМалаша и Скрипач смотрят пустыми глазами в карту и, раздавая задачи, будто отбрехиваются от поисковиков, называя квадраты.
Только через час Каша освобождается и начинает передавать мне координацию, то есть рассказывать о происходящем, версиях и фактах.