ь еще пуще.
– Ну вот, чем-то недоволен, – сказал я, обернувшись к старушке. – Они безвредные, зла не причинят. Отличные ребята, разве что с причудами. – Потом, повинуясь какому-то внутреннему импульсу, добавил: – Дело в том, мэм, – я почтительно коснулся кепки, – что мы все трое бродяги. Неизвестно, где приткнемся на ночь. Войдите в наше положение. Если б у вас была капелька бренди, хоть наперсточек. Не мне, нет, а для младшенького.
Герби принялся кричать. На него нашел такой приступ истеричного веселья, что он потерял контроль над своими действиями. Он с таким усердием тряс колокольчиком, что слишком далеко высунулся из коляски, и она перевернулась.
– Силы небесные! – запричитала старушка.
Джордж быстро помог Герби выбраться из коляски. Тот встал во весь рост – в куртке и длинных брюках, на голове капор, в руке колокольчик, в который он вцепился, как маньяк. Сказать, что вид у него был дурацкий, значит не сказать ничего.
– Не волнуйтесь, мэм, – говорит Джордж, – башка у него крепкая. – Берет Герби за руку, подводит его ближе. – Скажи леди что-нибудь! Скажи что-нибудь приятное! – И отвешивает ему хорошую оплеуху.
– Подонок! – вопит Герби.
– Гадкий мальчик! – говорит Джордж и хлоп его еще раз. – Что ты всегда говоришь леди? Ну-ка, скажи, не то ремня получишь.
Герби сделал ангельское выражение, возвел глаза к небу и, тщательно выговаривая слова, сказал:
– О кроткое созданье, наверно, тебя послали нам ангелы! В нашей семье девять душ, не считая козы. Меня зовут О’Коннел, мэм. Теренс О’Коннел, мы направлялись к Ниагарскому водопаду, но погода…
Старая квочка была не в силах слушать дальше.
– Вы все трое позор общества! – закричала она. – Никуда не уходите, будьте здесь, пока я поищу констебля.
– Да, мэм, – говорит Джордж, взяв под козырек, – мы никогда не уйдем, правда, Теренс? – И с этими словами дает Герби звонкую пощечину.
– Ой! – завопил Герби.
– Прекрати немедленно, негодяй! – завизжала старая дева. – А ты, – повернулась она ко мне, – почему ничего не сделаешь? Или ты тоже ненормальный?
– И я тоже, – ответил я, сжал двумя пальцами нос и заблеял по-козлиному.
– Стойте здесь! Я сейчас! – крикнула она и помчалась к начальнику станции.
– Быстро! – скомандовал Джордж. – Бежим отсюда!
Мы с ним схватили коляску и пустились бежать. Герби на секунду задержался, распутывая ленты капора, а потом рванул следом.
– Отличная работа, Герби, – сказал Джордж, когда мы оказались в безопасности. – Давайте вечером порепетируем. Ген придумает тебе новую историю, придумаешь, Ген?
– Не хочу опять изображать младенца, – сказал Герби.
– Ладно, – добродушно согласился Джордж, – в коляске будет Ген.
– Ты хочешь сказать, если сумею в нее втиснуться.
– Мы тебе поможем, даже если придется воспользоваться кувалдой.
Но после обеда нам пришли в голову новые идеи, как казалось, куда интересней. Мы до полуночи не спали, обсуждая их.
Только мы задремали, как Джордж Маршалл вдруг сел в постели:
– Ты не спишь, Ген?
Я застонал.
– Забыл спросить тебя кое о чем.
– Ну, в чем дело? – пробормотал я, боясь, что сон пройдет.
– Уна… Уна Гиффорд! Ты ни слова о ней не сказал за все это время. В чем дело, ты больше не влюблен в нее?
– Господи, – застонал я, – нашел о чем спрашивать среди ночи.
– Прости, Ген. Я только хотел знать, любишь ли ты еще ее.
– Сам знаешь, – ответил я.
– Думаю, что знаю. Ладно, Ген, покойной ночи!
– Покойной ночи! – сказал Герби.
– Спите! – откликнулся я.
Я попытался уснуть, но не получилось. Я лежал, глядя в потолок, и думал об Уне Гиффорд. Немного погодя решил, что надо это дело прояснить.
– Джордж, ты спишь? – негромко позвал я.
– Хочешь знать, не видел ли я ее в последнее время? – спросил он.
Ясно было, что он и не пытался уснуть.
– Да, хотелось бы. Расскажи мне что-нибудь о ней. Что угодно, хоть пустяк какой.
– Я б с удовольствием, Ген, понимаю твои чувства, да не о чем рассказывать.
– Господи, не говори так! Выдумай что-нибудь!
– Хорошо, Ген, попытаюсь, ради тебя. Подожди минуту. Дай подумаю…
– Что-нибудь простое, – сказал я. – Мне не нужны фантастические истории.
– Слушай, Ген, это не выдумки: я знаю, она любит тебя. Не могу объяснить, почему я так считаю, но это так.
– Неплохо. Чуть подробней.
– Последний раз, когда я видел ее, я попытался выведать, что она думает о тебе. Она прикинулась, что ты ее совершенно не интересуешь. Но я чувствовал, она страсть как хочет услышать что-нибудь о тебе…
– Что мне хотелось бы знать, – прервал я его, – так это есть ли у нее кто-нибудь?
– Кто-то есть, Ген, не могу отрицать. Но тебе нечего беспокоиться. Это просто так, оттого что тебя нет.
– Как его зовут?
– Карнахан или вроде этого. Забудь о нем! Уну беспокоит только вдова. Знаешь, это заставляет ее страдать.
– Не может она много знать об этом!
– Она знает больше, чем ты думаешь. От кого она все услышала, этого я сказать не могу. Во всяком случае, ее гордость уязвлена.
– Но я больше не хожу к вдове, ты это знаешь.
– Скажи это ей! – бросил Джордж.
– Если б я мог.
– Ген, почему бы тебе не выложить ей все как на духу? Она достаточно взрослая, чтобы понять.
– Не могу, Джордж. Я уж думал об этом не раз, но не хватает смелости.
– Может, я тебе смогу помочь?
Я резко сел в постели:
– Ты думаешь, сможешь? Правда? Слушай, Джордж, я всю жизнь буду на тебя молиться, если сможешь это уладить. Я знаю, тебя она послушает… Когда ты собираешься возвращаться в город?
– Не так быстро, Ген. Не забывай, что это старая рана. Я не кудесник.
– Но ты попытаешься? Обещаешь?
– Конечно-конечно. Fratres semper.
Моя мысль заработала с удвоенной быстротой. Через несколько секунд я сказал:
– Напишу ей завтра, сообщу, что я у тебя и что мы скоро возвращаемся. Это подготовит почву.
– Не стоит, – быстро отреагировал Джордж. – Лучше, если это будет для нее сюрпризом. Я знаю Уну.
Может, он был прав. Я не знал, на что решиться. Меня одновременно охватили воодушевление и уныние. Кроме того, его не заставить было действовать быстро.
– Давай-ка спать, – сказал Джордж. – Времени у нас полно, успеем чего-нибудь придумать.
– Я бы вернулся завтра, если б мог уговорить тебя поехать со мной.
– Не сходи с ума, Ген. Я еще не совсем поправился. Да и она не собирается на днях замуж, если это тебя гложет.
Одна мысль о том, что она выходит за кого-то другого, заставила меня оцепенеть. О такой возможности я как-то не подумал. Как умирающий, я откинулся на подушку и буквально застонал от невыносимой муки.
– Ген…
– Что?
– Пока не уснул, хочу сказать тебе кое-что… Не надо воспринимать все так серьезно. Конечно, если ваши отношения наладятся, будет прекрасно! Больше всего меня обрадует, если ты получишь ее. Но ничего у тебя не выйдет, если станешь портить себе нервы из-за нее. Она будет отравлять тебе жизнь, сколько сможет. Это ее способ вернуть тебя. Она станет говорить «нет», потому что ты будешь ждать от нее отказа. Ты сейчас не в себе. Потерпел поражение, даже не начав… Могу дать небольшой совет: порви с ней на какое-то время. Хладнокровно порви. Конечно, тут есть риск, но это надо сделать. Стоит ей взять над тобой верх – и будешь плясать под ее дудку. Никакая женщина не устоит против такого соблазна. Она не ангел, даже если тебе не хочется этого признавать. Она шикарная девчонка, и сердце у нее доброе. Я б сам женился на ней, если б думал, что у меня есть шанс… Послушай, Ген, таких, как она, пруд пруди. Ты и сам знаешь, что можешь найти кого даже получше Уны. Об этом ты думал?
– Ерунду говоришь, – ответил я. – Мне все равно, будь она хоть самая распоследняя сучка… Мне нужна только она одна – и никто больше.
– Ладно, Ген, дело твое. Я буду спать…
Я долго лежал с открытыми глазами и предавался воспоминаниям. Это были восхитительные воспоминания, в которых присутствовала Уна. Я был уверен, что Джордж расстарается ради меня. Просто он любил, чтобы его уговаривали. Сквозь щель в ставнях я видел яркую голубую звезду. Пожалуй, это доброе предзнаменование. Как какой-нибудь телок, я думал, что, может быть, она тоже не спит сейчас и грезит обо мне. Собрав все силы, я послал ей сигнал, пытаясь разбудить, если она спит. Тихим шепотом произносил ее имя. Такое красивое и так шедшее ей.
Наконец я задремал. Губы мои шептали слова старинной песни…
С мыслью одною по свету бреду я:
Как Спаситель отдал свою жизнь святую
За всякую бедную душу простую —
С мыслью одною по свету бреду я.
Забыть ее? Легко сказать! Я никогда, никогда не смогу забыть Уну, даже если у меня будет девять жен и сорок шесть детей. Джордж – сухарь. Он никогда не поймет, что значит любить: слишком рассудочен. Я решил все разузнать об этом парне, Карнахане, как только вернусь в город. Лучше не рисковать. С этой мыслью одною я брел еще какое-то время. Затем провалился в сон, как в черную яму.
На другой день с утра зарядил дождь и лил не переставая. Мы до вечера просидели в амбаре, играя во все подряд: юкер, вист, триктрак, шашки, домино, лото, в двадцать одно… Даже в дурака. Под вечер Джордж предложил попробовать сыграть на органе, который стоял в гостиной. Органчик был древний, одышливый, прямо-таки созданный для меланхолических церковных гимнов. Джордж и я играли по очереди. Мы пели во весь голос, проникновенно, как христианские мученики. Наш любимый «Будут ли звезды в венце моем?» мы исполнили под конец и в ритме джаза. Герби пел изумительно, со слезами на глазах. Его мать, не подозревая, что мы дурачимся, вошла в комнату, села в углу и слушала, повторяя время от времени: «Как красиво!»
В конце концов появился старик и присоединился к нашему хору. Сказал, что это действует на него благотворно. И он надеется, что мы будем жить и вести себя как добрые христиане. Когда мы собрались за обеденным столом, он вознес хвалу Господу, вдохновившему нас на такое красивое пение во славу Его. Сердечно благодарил за все те милости, которыми Он не оставлял их все эти годы.