— Никак, — произнес Хассан.
— Мне кажется, — сказал я, — что воинов Девяти Колодцев не было и здесь.
— Сюда не просто добраться, — заметил Хассан. — Этот оазис находится в стороне от караванных путей.
— Где, по-твоему, они могли сбросить награбленное в Песчаном Слине?
— Могли зарыть в пустыне.
— Но почему Два Ятагана? — не успокаивался я. — Это крошечный оазис, и живут здесь даже не кавары.
— Не знаю, — ответил Хассан.
— Сулейман, паша Девяти Колодцев, лежит во дворце в критическом состоянии. Вряд ли аретаи станут рыскать в такое время по другим оазисам.
— Не самое удачное время, — согласился Хассан.
— Между тем у них была аретайская одежда, седельные украшения, и они кричали что-то про Девять Колодцев.
— Мы тоже могли бы проделать такое, — улыбнулся Хассан.
Я промолчал.
— Странно, — сказал Хассан, — что они кричали «За Девять Колодцев и Сулеймана!».
— Почему? — спросил я.
— Потому что имена вождей не используются в боевых кличах аретаев, да и других Племен тоже. Важен не человек, но племя, не часть, но целое. Насколько я помню, их боевой клич гласит: «Аретаи победят!»
— Занятно, — пробормотал я. — А какой клич у каваров?
— Похожий. Они кричат: «Кавары, вперед!»
— Выходит, — подытожил я, — что аретаи не нападали на оазис Двух Ятаганов?
— Аретаи на Два Ятагана не нападали, — кивнул Хассан.
— Ты уверен?
— Засыпан колодец, — сказал Хассан. — Аретаи — сли-ны, но я уважаю их как врагов. Они хорошие бойцы, настоящие мужчины пустыни. Они не могут засыпать колодец. Они живут в Тахари.
— Тогда кто же, — спросил я, — напал на оазис Песчаного Слина и на Два Ятагана?
— Мне и самому интересно это узнать, — ответил Хассан.
— И мне интересно.
— Если в пустыне начнется настоящая война, — сказал Хассан, — здесь прекратится всяческое движение. Торговля исчезнет, ни один странник не рискнет выехать в путь, потому что его тут же убьют.
Последнее замечание нисколько меня не приободрило.
— Странно, — добавил Хассан, — что все это происходит именно сейчас.
— Почему странно?
— Допускаю, что это простое совпадение, — сказал он.
— Не понимаю.
— Я планировал экспедицию в неисследованную страну дюн, — сказал Хассан.
— Я тоже путешествую.
— Так я сразу и подумал.
— Что же ты хотел там найти? — поинтересовался я.
— Кто ты? — спросил напрямую Хассан.
— Жалкий торговец камнями.
— Я видел тебя в Торе. С ятаганом.
— О, — произнес я.
— А потом я видел тебя еще раз, возле водопоя на пути к Девяти Колодцам.
— Так это ты, переодевшись кочевником, так обидел мою белокурую голубоглазую рабыню?
— Уж слишком она у тебя дерзкая, — улыбнулся Хассан. — Там я и решил сделать ее своей.
— После твоего прикосновения она стала проситься, чтобы ее научили танцевать.
Хассан рассмеялся.
— Ты смело захватил ее во дворце Сулеймана, — сказал я.
Он пожал плечами.
— Никогда не видел лучшего захвата девушки.
Он наклонил голову, принимая мою похвалу.
— А ты, выходит, и есть тот человек, которого обвинили в нападении на Сулеймана?
— Я этого не делал, — сказал я.
— Почему они решили, что это ты? — спросил Хассан.
— Они решили, что я — каварский шпион.
— Вот как? — рассмеялся он.
— Да.
— Известно ли тебе, Хаким из Тора, кто на самом деле ударил Сулеймана?
— Да, — ответил я. — Это сделал Хамид, помощник Шакара, предводителя отряда аретаев.
— Любопытно, — произнес Хассан. — Я искал с тобой встречи.
— О?! — вырвалось у меня.
— Я подумал, — сказал он, — что после того, как я украл у тебя маленькую рабыню, ты станешь преследовать меня по пустыне. Я не предполагал, что Хамид ударит Сулеймана и что тебя посадят в тюрьму.
— Ты хотел со мной говорить?
— Я не хочу расставаться с девушкой, — сказал он. — Но мы можем устроить состязание за нее.
— Мне не обязательно отвечать прямо сейчас? — спросил я.
— Конечно нет. Ты — мой гость. — Хассан улыбнулся. — Разумеется, ты можешь в любую минуту ею воспользоваться.
— Нет предела благородству Хассана, — рассмеялся я.
— Как только я к ней прикоснулся, я решил, что эта девушка будет моею, — сказал Хассан.
— Ты привык брать всех женщин, которые тебе нравятся? — спросил я.
— Да, — ответил Хассан.
— Как бы ты нашел меня, если бы я потерял твой след?
— Ты бы не потерял мой след.
— А если?
— Тогда бы тебе сообщили, где искать твою… мою красотку Алейну. Мы бы все равно встретились.
— Ты не боишься, что я попытаюсь тебя убить? — спросил я.
— Не боюсь, ибо ты мой гость. К тому же ты неслучайно притащил в пустыню белокожую голубоглазую блондинку.
— Неслучайно?
— Конечно нет. Она не просто рабыня. Просто рабыню ты мог бы снять или купить в любом оазисе. Ты хотел продать ее или подарить в обмен на важную для тебя информацию, помощь или что-нибудь еще.
— Ты проницателен, — сказал я.
— Надеюсь, — произнес Хассан, что эта рабыня не испортит наших отношений.
— Возможно ли, чтобы рабыня, ничтожество, на них повлияла?
— В самом деле, — кивнул Хассан.
— А ей, похоже, нравятся твои цепи, — сказал я.
— Она рабыня, — пожал он плечами.
— К сожалению, — заметил я, — у нее белая кожа, голубые глаза и светлые волосы.
— Ну и что?
— Такие женщины часто бывают холодными.
— Только не в ошейнике, — сказал он.
— А она? — поинтересовался я.
Я знал, что предназначенный для рабынь металлический ошейник, жесткая полоска металла, которую они не могут с себя сбросить, превращает самых непокорных мужененавистниц в ласковых, нежных и послушных самочек, трепещущих от каждого прикосновения их хозяина. Хассан откинул голову и расхохотался: — Такой горячей девушки у меня никогда не было. Я улыбнулся, представив себе, как бы смутилась бывшая мисс Присцилла Блейк-Эллен, услышав, как бесстыдно и откровенно обсуждаются ее достоинства. Бедняжка действительно не контролировала себя, когда к ней прикасался мужчина.
— Она любит тебя, — сказал я Хассану.
— У нее нет выбора, — ответил он.
В глубине души я был вынужден с ним согласиться.
Дальнейшие размышления привели меня к выводу, что в данном случае произошло редкое совпадение: девушка нашла своего истинного хозяина, а он — настоящую рабыню. Она нашла своего абсолютного и единственного господина, идеального и совершенного мужчину, властного и бескомпромиссного. Только такой сможет пробудить в ней полную и всепоглощающую сексуальность.
Подобное почти никогда не случается на Земле, где отношения между мужчиной и женщиной основаны на безвольной и слабой позиции мужчины, позволяющего женщине, к обоюдному удовольствию, делать уступки своим материнским инстинктам. На Горе, напротив, женщина имеет гораздо больше возможностей реализовать постоянно подавленную потребность полностью подчиниться властному и сильному самцу, стать для него покорной и уступчивой самкой. На Горе мужчины пробуют различных женщин до тех пор, пока не найдут одну или нескольких, способных приносить наибольшее наслаждение. Тогда у человека возникает желание их удержать. Потребность в доминировании органически заложена в мужчине. Ни одному человеку, хотя бы поверхностно знакомому с культурой Гора, не придет в голову это отрицать. В отличие от Земли, где все построено на подавлении природных инстинктов, горианская цивилизация основана на порабощении женщин. Здесь поняли, что взаимоотношения по принципу хозяин-рабыня наиболее глубоко соответствуют мужской потребности в доминировании, которая, не будучи до конца удовлетворенной, приводит ко всевозможным комплексам, болезням и расстройствам. При этом мужская тяга к власти рассматривается не как биологическое отклонение со стороны здоровых самцов, а как логическое отражение потребности женщин в подчинении своему хозяину. Первобытное соперничество за самку, при котором важнейшую роль играли не богатство и социальный статус, а сила, ум, хитрость и находчивость, приводило к тому, что лучшие женщины доставались самым сильным и умным мужчинам. Вполне вероятно, что на ранних этапах развития цивилизации за лучших женщин боролись, как за собственность. В таком случае тяга к силе и власти должна была закрепиться у женщин на генетическом уровне. Большинство нормальных женщин не выносит слабых мужчин; они хотят рожать детей не равному себе, а стоящему на высшей ступени, да и как они могут уважать равного себе, если сами являются не более чем наградой, собственностью, принадлежностью? Имея свободу выбора, нормальная женщина предпочтет иметь потомство от хозяина, господина, занимающего высшее по отношению к ней место. В такой ситуации только невостребованные сильными мужчинами женщины станут рожать детей от слабаков. Точно так же, как в результате эволюционного отбора сохранились и выжили сильные, боеспособные, умные мужчины, способные победить в соперничестве за самку, так и среди самок выжили и сохранились те, кто доставался именно таким мужчинам. В результате биологическое соперничество приводило к тому, что слабые самцы проигрывали сильным и умным; соответственно шел отбор и среди самок. Побеждали и выживали те, кто доставался сильному. Убежавшая от властного мужчины женщина спаривалась со слабым, но ее потомство попадало в невыгодное положение. Бывало, что она вообще не желала ни с кем спариваться. В таком случае ее генетическая линия обрывалась окончательно. Родившиеся от сильных мужчин дети были лучше защищены и получали лучшее питание, не говоря уже о том, что оказывались умнее и сильнее сверстников, родившихся от слабых особей. Гордость женщины за то, что ею обладали сильные мужчины, способствовала не только ее выживанию, но и выживанию ее детей; со временем нужные черты закреплялись в ходе естественного отбора. У красивых женщин рождались красивые дочери, которых выбирали в качестве партнеров последующие поколения мужчин. При этом мужчины исходили из того, что женщины должны доставлять удовольствие, а удовольствие доставляли умные, заботливые и красивые. Грубые, воинственные, тупые и страшные безжалостно выбраковывались.