Распорядившись поддерживать в очаге совсем небольшой огонь, Петрович направился в береговой лагерь за жиром. Женщина, как ни странно, возражать не стала и нехотя выдала трехлитровую банку со свиным смальцем. Дальне надо было растопить этот смалец и растереть его с вдвое большим количеством сухой глины, доведя консистенцию продукта до состояния густой липкой замазки, не пропускающей воду и воздух.
Растирал Петрович сам, благо делать это надо было не руками, а специальной насадкой на дрель, превращающей ее в импровизированный миксер. Поставив ведро с половиной смальца на замковый камень очага, он сперва растопил жир, а потом, сказав Алохэ-Анне понемногу подсыпать растертую в порошок сухую глину, начал взбивать дрелью получающуюся смесь. Как только масса в ведре стала достаточно густой, он прекратил это занятие и объявил аврал по укладке первого стеллажа. Дело это было тоже не простым. В нижние ряды шли доски сечением тридцать на пять (или их уже правильнее называть брусьями), каждый из которых весил около восьмидесяти килограмм. После промазки торцов, порученной Алохэ-Анне, эти брусья надо было завести в стеллаж и аккуратно уложить, выверяя вертикальные зазоры обрезком дюймовой доски. Потом, когда слой был заполнен, следовало уложить поверх него горизонтальные, тоже дюймовые, прокладки.
И все это приходилось делать где то при температуре в плюс пятьдесят градусов Цельсия, уже установившейся в сушилке. Конечно, очаг можно было бы загасить, конструкции дать остыть и лишь потом приниматься за укладку, но не хотелось терять на это целый день. Поэтому и ему, и работавшим внутри трем полуафриканкам пришлось раздеваться до трусов. А иначе одежда тут же становится мокрой и начинает противно хлюпать. Женщины старались вовсю – как в смысле работы, так и в смысле желания привлечь к себе мужское внимание шамана Петровича. То боком прижмется такая смуглая красавица, то грудью ненароком заденет, проходя мимо, то нагнется, укладывая брус в стеллаж, да так, что от этого зрелища у нормального половозрелого мужика захватывает дух, пусть даже он и трижды женат.
Да и взрослыми женщинами эти полуафриканки могли считаться только по местным меркам, а с точки зрения Сергея Петровича, они были юными барышнями по семнадцать-восемнадцать лет. Двадцатипятилетняя Алохэ-Анна считалась тут у них чуть ли не старухой. И в благополучных кланах мало кто доживал до тридцати, а сорок лет считали чуть ли не предельным возрастом. Марина Витальевна объясняла, что все это от тяжелых условий жизни – неправильного питания наполовину прожаренным мясом, перемежающегося с длительными голодовками, антисанитарии, холода, сквозняков и дымной атмосферы в примитивных жилищах зимой. Устранив эти причины, можно рассчитывать, что даже без антибиотиков и прочих высоких технологий продолжительность жизни вырастет как минимум вдвое, и все эти женщины, принятые в клан Прогрессоров, имеют шанс дожить лет до пятидесяти, а уж до сорока точно – уж она, Марина Витальевна, приложит к этому все силы.
Но как бы там ни было, эротическое шоу в сушилке продолжалось, и от дурных мыслей в мужской голове вождя клана Огня спасала только сосредоточенность на работе. Укладка стеллажа – дело ответственное; как ты его уложишь, так это дерево и будет сохнуть. Не время сейчас было для интима, и не место, и вообще, все должно быть по закону и никакого разврата…. Но женщинам хотелось очень сильно. То есть замуж тоже. Ведь у них перед глазами был пример пяти их товарок, уже получивших желаемое и переселившихся из казармы в семьи. Их подробные рассказы о ночных особенностях семейной жизни (ведь вода в попе у баб не держалась абсолютно) вызывали у остальных женщин состояние жгучего нетерпения, вот и выплясывали сейчас перед вождем эти трое, как могли. И не сказать, чтобы совсем напрасно. Одну из них, самую старшую, Петрович себе приметил. Но не сейчас, нет-нет. Следующая брачная церемония была им уже приурочена к торжественной сдаче в эксплуатацию семейного общежития, ибо по еще одному дополнительному человеку в их шалаши-вигвамы просто не влезет. Случиться это событие дней через десять, а пока пусть терпят.
Закончив укладку в стеллажи бруса, Петрович обнаружил, что почти одновременно кончились уже разведенная мастика и место в стеллажах, а время подошло к обеду. Собрав в охапку свою одежду и полюбовавшись с торца на два аккуратно сложенных штабеля, он вышел из сушилки и закрыл за собой двери на защелку. Процесс пошел. Весь будущий каркас Большого дома был уже в процессе интенсивной сушки, а освободившееся под временным навесом место можно было заполнять будущей половой доской и поперечными перемычками дюймовой толщины, которых тоже понадобится немало.
Запретив разгоряченным полуафриканкам обливаться холодной водой (а то еще простынут ненароком), вождь не спеша оделся и пошел посмотреть, как дела у Валеры. Тот заканчивал последнюю дверь, после чего можно было отправляться на обед.
С дверями в комнаты Петрович решил не морочиться, а просто повесить в дверных проемах занавесы из шкур; если понадобится, то на следующий год они тут все поменяют уже с применением хорошо просушенного дерева и собственного метала.
После обеда он сперва прогулялся к Антону Игоревичу, посмотреть, как там у него работа над новой печью, а потом собирался заняться распиливанием бревен на каркасный брус и доску для керамического цеха.
У геолога дела пока шли ни шатко ни валко – из прошедшего вчера обжиг кварцевого кирпича девочки смогли выложить только три венца фундамента и пол, и сейчас помогали со штамповкой сырца. Жженый красный кирпич сегодняшнего выхода лежал аккуратным штабелем и ждал своего часа. Завтра сразу из двух печей выйдут тысяча двести штук кварцевых кирпичей – и вот тогда начнется настоящая работа.
Антон Игоревич показал место, выбранное им под цех, на расстоянии шести метров от склада сырца. Кустарник там был уже сведен, земля выровнена, оставалось только высверлить скважины под столбы. Петрович сказал, чтобы он не сомневался и начинал сверлить – завтра с утра Валера снова будет в его полном распоряжении.
Вернувшись к себе, Петрович сразу погрузился в работу, а чуть погодя к нему присоединился и освободившийся Валера. Как только из-под пильного станка выходил очередной брус, парень тут же делал на нем разметку и прорезал фрезером пазы для перемычек и поперечных балок. Дело привычное, рука уже набита. Завтра на стройплощадке работа пойдет вдвое быстрее.
Управившись с этим делом, Петрович начал решать с Алохэ-Анной вопрос ночных дежурств для поддержания огня в очаге сушилки. При этом выяснилось, что женщины и девочки, во-первых, банально боятся выходить ночью на улицу и в туалет – ходят минимум вчетвером; и во-вторых – непонятно, как отмерять время дежурств. Часов у них нет, а если бы даже и были, то они совершенно не умеют ими пользоваться. Но решение этого вопроса вскоре было найдено. Договорились так – трое ночных дежурных будут ночевать прямо в сушилке у очага, благодаря которому там вполне тепло, а дрова в очаг будут подбрасывать по очереди. Прогорела пятая партия дров (а до пяти здесь умеют считать все) – значит, пора будить сменщицу и ложиться на ее место спать. Да – и необходимо соорудить для дежурных на скорую руку какой-никакой топчан, ибо на земле, даже прогретой, женщины спать уже не хотят, так как привыкли к лучшему.
Собственно топчан, в смысле лежак на двух человек, соорудить было совсем не сложно. Сергей Петрович с Валерой в четыре руки управились с этим за полтора часа. Собирали конструкцию уже в помещении, ибо протаскивать ее в дверь было бы проблематично. Для надежности еще можно было вкопать ножки в земляной пол, но так далеко Сергей Петрович в своих эротических фантазиях не заходил.
Последним штрихом к программе ночных дежурств стало сооружение на дверь внутреннего засова, чтобы дежурные могли запереться изнутри и не дрожать от каждого шороха. На этом рабочий день был закончен, и бригада в полном составе отправилась ужинать – и между прочим, не абы чем, а ухой из полутораметрового осетра, которого Антошкина бригада днем вытянула из Гаронны на донку. Тянули всей компанией, вдевятером, как в той сказке про дедку и репку. Осетр, конечно, возражал, но кто ж его стал спрашивать.
31 августа 1-го года Миссии. Четверг. Пристань Дома на Холме.
И вот наступил последний день календарного лета. Сделано с момента прибытия было немало – на берегу Ближней вовсю функционировал кирпичный завод, была полностью построена казарма, подведены под крышу общежитие и баня, а вчера ко всему прочему добавились еще и сушилка для дерева, а также сохнущая перед первым обжигом печь для известняка.
Все силы Лизиной бригады снова сосредоточились в одном месте, на этот раз у Антона Игоревича, где они частью клали большую обжигательную печь, а частью штамповали сырец, пытаясь ухватить хвостик теплой и сухой погоды. Туда же вернулась и бетономешалка. Торопился и Сергей Петрович, отправляя утром Валеру ставить каркас керамического цеха, который до дождей тоже желательно было подвести под крышу.
– Так, друг мой, – сказал он, – попробуй сегодня боковые каркасы собрать лежа, как обычно, а осевой сразу стоймя. Народу там сейчас много, подержать столбы, пока ты ставишь перемычки, есть кому. Так мы сэкономим один день.
Сам же он сперва проверил, как проходит процесс сушки дерева, нашел его удовлетворительным, а потом вплотную взялся за перегон бревен в доски. Их требовалось много.
За обедом Марина Витальевна поставила ребром еще один вопрос.
– Так, мальчики, – сказала она, – еще неделя – и надо будет копать картошку. То, что мы сейчас понемногу оттуда таскаем, почти ничего не значит, на пойменной целине у нас выходит около полутора килограмм с куста, а кое-где даже больше. Высадили мы шесть тысяч кустов, так что дальнейшее можете посчитать сами. Урожай фантастический, но убрать мы его уберем. А теперь скажите мне, где мы все это будем хранить?
– Да, – сказал Андрей Викторович, почесав в затылке, – нужен погреб для картошки. Но только где – на базе у Петровича или сразу там, наверху?