чно. Голова уже кружилась и гудела от ударов, и всё вокруг казалось ему каким-то нереальным — кроме его собственного тела. Оно-то, как раз, ощущалось очень чётко: многочисленные синяки, честно заработанные им во множестве учебных поединков, злобно и упорно ныли. Но, к своему удивлению, Димка вполне крепко стоял на ногах, что пришлось кстати, когда Иван вновь атаковал его. Мальчишка одним гибким движением ускользнул, думая, что делать дальше. Он остался безоружным, — но сдаваться вовсе не собирался. В настоящем бою ведь сдаваться нельзя!..
Они насторожённо кружили по поляне, выгадывая удобный момент. Димка часто и глубоко дышал, сердце его бешено колотилось. Пригнувшись, он пытался обойти вождя сбоку. Вот только это не слишком-то получалось…
Со стороны Иван казался малоподвижным, медлительным и несколько даже неуклюжим, — но Димка быстро понял, что это впечатление ошибочно. Когда надо, Иван мог быть быстр, как молния, — и почти столь же безжалостен. Шест в его руках превратился в жутковато гудящий мерцающий круг, — и этот круг неотвратимо надвигался на спокойно замершего Димку. Внешне спокойного — сейчас ему отчаянно хотелось удрать. Что тут можно сделать, он не знал, — но вполне понимал, что в НАСТОЯЩЕМ бою бежать будет нельзя…
Думать тут было совершенно некогда, так что Димка сделал первое, что пришло ему в голову, — с отчаянной решимостью прыгнул вперед, пытаясь перехватить шест, — и не пытаться вырвать, нет! — направить вниз, в землю.
Бух! Вот такого Димка никак не ожидал, — шест, словно взбесившись, с невероятной силой вывернулся из его рук, едва не свалив его на землю. Тут же Иван ударил в ответ — быстро и сильно. ОЧЕНЬ сильно, — но к этому Димка уже был готов, неделя изнурительных тренировок не прошла даром…
Он отпрыгнул назад, одновременно вновь пытаясь перехватить шест, — но уже не у середины, а у края. Шест со звонким хлопком ударил по пальцам, едва не оторвав Димке руки, — их до самых плеч пронзила боль, — но мальчишка не отпустил оружия и, стремительно отступая, потянул его за собой…
Лишь сейчас Димка начал понимать, как много ему дали занятия в школьной секции самбо. Бою на копьях — в данном случае, конечно, на шестах, — их там не учили, но он быстро усвоил, что грамотно подтолкнуть нападающего куда проще, чем лихо швырять через бедро. А физика — наука универсальная, приемы на все случаи не заучишь, но хотя бы усвоишь, что с инерцией движения лучше не спорить. Только…
Только это оказалось очень тяжело, — хотя они с Иваном и ровесники, тот оказался сильнее мальчишки раза в два. Димке просто не хватало силы, ему казалось, что он тащит и тащит тяжеленное бревно, — но Иван вдруг покатился по земле, а его шест остался в руках Димки. Мальчишке отчаянно хотелось от всей души огреть пытавшегося подняться вождя по загривку, — но он мужественно подавил этот, явно недостойный пионера порыв, и утер пот, чувствуя, как дрожат руки. Сил ему всё же хватило, — но лишь едва-едва-едва…
Иван медленно сел и, потирая плечо, посмотрел на мальчишку с уважением — впервые за всю эту неделю. Димка и не знал, что дождется такого, — и с громадным облегчением вздохнул. Этот день уже казался ему самым длинным в жизни. Учиться стрелять из лука куда проще — мишень словно отталкивала его стрелы, но хотя бы не пыталась ударить в ответ. Вот в рукопашной пришлось уже хуже. Димка считал, что умеет драться — он и в самом деле умел, и даже смог одолеть двух первых Виксенов, скорее за счет приемов самбо, чем кулаков, — но они дрались совершенно всерьез, и после третьего поединка — со старым знакомым Льяти — Димка оказался на земле, с основательно разбитым лицом и головой, гудящей от затрещин. Теперь, в первом же поединке на шестах он заработал массу синяков, и уже сомневался, что уйдет отсюда живым. Слова «понарошку» Иван, очевидно, не знал, лупил всерьез и со всей дури. Наверное, так и надо — в настоящем-то бою его никто жалеть не будет! — но всё равно, к такому вот натурализму мальчишка не привык.
Поначалу Димка отнесся к Виксенам снисходительно — ну, какие-то дикари, подумаешь!.. — но теперь выходить против этих хмурых, мускулистых парней, густо покрытых шрамами, ему было уже страшновато — как-никак, они все на год физически старше его и гораздо сильнее. Да и драться учились далеко не первый век. По сравнению с ними он был тут просто зелёным новичком, и они над этим посмеивались, причём, вовсе не беззлобно…
Он ожидал, что теперь, когда он одолел их вождя, его, как минимум, хорошенько отлупят, — и был очень удивлен, услышав явно одобрительные возгласы.
Он помог Ивану подняться, и Виксены — каждый из них — подходили к нему, брали за руки, крепко сжимали их и называли братом, чем окончательно смутили его. Впрочем, Димка уже знал, что именно теперь всё начнётся по-настоящему…
— Сони, подъем! — крикнул Сергей, не заходя в палатку, и Димка неохотно поднял ресницы. Синяки по-прежнему горели, все мускулы ломило, а голова после вчерашних оплеух до сих пор отчетливо кружилась.
Сжав зубы, мальчишка сел. Судорожно растирая все ноющие места, он старался понять, зачем терпит всё это, — ведь Иван просто издевался над ним!.. Вчера он весь день заставлял его изучать бой на копьях — проще говоря, нещадно бил, если Димка не мог отбить удар или увернуться, а когда он уже просто не смог стоять на ногах, отправил делать наконечники для стрел, вместе с девчонками, — и это обидело Димку больше всего остального…
Он яростно помотал головой и вдруг широко улыбнулся: по крайней мере, за это он уже заплатил авансом. А, раз он одолел Ивана один раз, — то сможет и второй. И третий. И…
Он старательно потянулся, с удивлением чувствуя, как боль стихает с каждым мгновением. Так или иначе, но его ожидал новый, длинный и интересный день — и не только в плане овладения оружием. Так как земляне стали сейчас как бы одним целым с племенем, им приходилось помогать Виксенам и по хозяйству — а заодно, знакомиться с их жизнью.
Димка давно уже мечтал попасть в племя первобытных индейцев, — и вот теперь его мечта исполнилась. Правда, на самом-то деле Виксены оказались не совсем первобытными. Считать они умели, и даже знали четыре действия арифметики, — но на этом их познания и кончались. По идее, они много чего знали в своей прошлой жизни — хоть и при капитализме, но всё-таки, — но если и так, об этих своих знаниях они не вспоминали так давно, что они совершенно выветрились из их памяти. Два века — это далеко не шутки… Тут и как тебя звать забудешь, а школ никаких у них нет, — потому что тут нет детей, которых приходилось бы учить…
К тому же, детьми оказались, собственно, и сами Виксены — пожалуй, у одного только Ивана нашлись «взрослые» интересы. Даже, пожалуй, СЛИШКОМ взрослые — но, когда вокруг тебя одни лишь легкомысленные мальчишки и девчонки, оно и не удивительно. Виксенам явно нравилось, что вождь думает за них, — они относились к нему с искренним и глубоким уважением, но Иван порой мало, что не выл от него, — надо же иногда и своей головой думать!.. Она же не для того только дана, чтобы в неё есть, и носить на ней шапки!..
Нельзя сказать, правда, что Виксены совсем уж отупели и впали в дикость. Кое-какие интересные штуки в их племени встречались, — например, в Димкиной палатке теперь висел местный фонарь-ловушка. Вроде бы совсем несложная штука — берем желудок или мочевой пузырь стага, выскабливаем, высушиваем и сшиваем при помощи стеблей и кожаных шнурков так, чтобы получилось что-то вроде шара. Внутрь наливается сок, нектар, или как там это называется, панопиры — громадного здешнего цветка, жрущего насекомых. И всё! Фонарик наверху открыт, в него набиваются здоровенные местные светляки, — и он светит всю ночь, не очень ярко, конечно, но красиво — неземным голубовато-зеленым светом, без которого в темной палатке или «фигваме» было бы довольно неуютно…
Димка оделся — жарко, конечно, но не может же пионер ходить как папуас какой-то? — и выбрался из палатки. С удовольствием потянулся, посмотрел на небо — и…
— Димк, тебе нравится?..
Мальчишка повернул голову, — и его сердце едва не вылетело из груди. Машке сегодня почему-то пришло в голову нарядиться в местный «национальный костюм». Нарядиться… угу. Сейчас на ней был только цветной хлопковый фартучек и довольно-таки реденькое ожерелье из длинных листочков, прикрывающее, так сказать, грудь. Вот, собственно, и всё, — если не считать бус из разноцветных камешков, сушеных ягод и другой пёстрой фигни, которые Машка не только нацепила на шею, но и намотала на запястья, щиколотки, плечи и даже заплела в волосы.
Это было красиво. Даже СЛИШКОМ красиво, — мальчишка отвернулся, отчаянно краснея, — но образ девчонки стоял перед глазами, как выжженный. Димка не сомневался, что не забудет увиденного до самой смерти, — а возможно, что и несколько дольше. Раньше он не замечал, что Машка такая… э-э-э… стройная. Каждый день она бегала к Иннке — якобы поучиться ведению хозяйства или, как предполагал Димка, потрепаться — и вот результат. Одичала. Смотрелось это, конечно же, здорово — но… но… но…
— Нравится? — снова спросила Машка.
— Маш… — мальчишка отчаянно покраснел, чувствуя, что ему хочется провалиться на месте, — ты лучше оденься, а? По нормальному. Мы же всё же не эти… не дикари.
Машка хихикнула и нырнула в палатку, сверкнув босыми пятками. Кажется, она была ОЧЕНЬ довольна эффектом, — и мальчишка недовольно помотал головой. Вот ведь заразы!.. Девчонки, наверное, — это совсем другой вид. Он вот, например, до сих пор не может решить, друг ему Льяти или нет, — а Машка с Иннкой вовсю треплются, глядя на них и хихикают. Да и остальные девчонки… собираются вокруг очага — якобы еду готовить — и начинается… Туда лучше даже не ходить — а то такое про себя услышишь, что уши вянут… Он же с друзьями о Машке не треплется — а ей решительно каждую мелочь надо обсудить с подругами. И даже не с подругами, — в чем другом, но в любопытстве здешним девчонкам не откажешь. Правда, свое дело они знают, — готовят так, что пальчики оближешь. И с очагом у них на самом деле серьёзно — огонь в нем горит с самого основания селения, не потому даже, что Виксены не умеют добывать огонь, — как раз умеют, — а потому, что так положено. Вообще-то понятно, почему, — Виксены ведь и охотой промышляют, а добычу после удачной охоты нужно немедленно зажарить, холодильников-то тут нет. Льяти говорил, что остывший пепел в очаге означает неуважение к охотнику и к животному, отдавшему ему свою жизнь. Димке это показалось смешным, но смеяться он всё же не стал — нехорошо смеяться над чужими обычаями, даже если они и глупые на твой взгляд. Ведь вообще-то Виксены ребята хорошие, трудолюбивые и честные, — а это по здешним меркам уже дорогого стоит. Конечно, не сами по себе они хорошие — тут Иван постарался немало, — но всё равно…