Каждую ночь Бунин просыпался, шел на кухню и съедал ветчину. Так продолжалось с неделю. После чего Вера Николаевна стала прятать ветчину в самых неожиданных местах: то в кастрюлю, то в книжном шкафу…
Но муж постоянно находил желанную ветчину в новой «хоронушке» и с удовольствием ее поедал.
Как-то Вере Николаевне все же удалось спрятать ветчину так, что он не смог ее найти. Но толку из этого не получилось. Вконец расстроенный искатель любимого продукта разбудил жену надрывным воплем:
– Вера, где ветчина? Черт знает что такое! Полтора часа ищу!!!
Вера Николаевна, вскочив с постели, достала ветчину из укромного местечка за картиной и безропотно отдала ее мужу…
Замечательный художник Илья Репин – автор многих портретов, в том числе и знаменитых литераторов. Однако портрет Маяковского он так и не написал, хотя собирался. Уже приготовил широкий холст у себя в мастерской, выбрал подходящие кисти и краски и все повторял поэту, что хочет изобразить его «вдохновенные» волосы.
В назначенный час Маяковский явился к нему на первый сеанс (он был почти всегда пунктуален) и приготовился позировать. Но Репин, увидев его, вдруг вскрикнул страдальчески:
– Что вы наделали!.. О Боже!
Оказалось, Маяковский нарочно зашел в парикмахерскую и обрил себе голову, чтобы и следа не осталось от тех «вдохновенных» волос, которые Репин считал наиболее характерной особенностью его внешности.
– Я хотел изобразить вас народным трибуном, а вы…
Расстроенный художник вместо большого холста взял маленький и стал неохотно писать безволосую голову, приговаривая:
– Какая жалость! И что это вас угораздило!
Но вдохновение пропало, и портрет остался недописанным.
19 октября 1913 года в центре Петербурга открывалось кабаре под названием «Розовый фонарь». Публика собралась «вполне буржуазная», как говорил Маяковский – помпезные наряды, дорогие украшения.
Маяковский эту «обжиревшую массу» не любил и решил сообщить об этом в вечер своего поэтического дебюта на сцене кабаре.
После полуночи, когда гости уже перестали обращать внимание на праздничную программу, на сцене появился Маяковский – высокий, серьезный, в желтой блузе.
Он долго смотрел на публику, а когда она утихла, густым басом начал читать знаменитое теперь «Нате!»:
Вот вы, мужчина, у вас в усах
Капуста где-то недокушанных, недоеденных щей.
Зрители смотрят в ту сторону, куда указывает футурист.
Вот вы, женщина, на вас белила густо,
Вы смотрите устрицей из раковин вещей…
И посетители уже прикрывают драгоценности.
Окончательно вывели публику из себя последние строки:
«А если сегодня мне, грубому гунну,
кривляться перед вами не захочется – и вот
я захохочу и радостно плюну,
плюну в лицо вам
я – бесценных слов транжир и мот».
Раздались свист и крики «Долой!», особо впечатлительным дамам, как поговаривали, стало плохо. Маяковский подначивал:
– Еще! Еще! Дайте насладиться идиотами!
Открытие кафе превратилось в драку с битьем бутылок и графинов.
Успокаивать гостей пришлось полицейским – так закончился первый и последний вечер в «Розовом фонаре».
Кстати, и популярнейшее в Петербурге артистическое кабаре «Бродячая собака», где любили проводить время знаменитые поэты, писатели, художники, режиссеры и артисты Серебряного века, было закрыто по распоряжению городских властей 3 марта 1915 года после выступления Маяковского, который из своего чтения стихов устроил настоящий антивоенный митинг, вылившийся в очередной скандал.
Надежда Вольпин, гражданская жена Есенина, вспоминала такой случай.
«Есенин влюблен в желтизну своих волос. Она входит в образный строй его поэзии. И хочет он себя видеть светлым блондином: нарочито всегда садится так, чтобы свет падал на кудри. А они у него не такие уж светлые. Не слишком отягченные интеллектом женщины, для которых человечество делится на блондинов и брюнетов, зачислили б Есенина в разряд «темных блондинов». Зато эти волнистые волосы цвета спелой ржи отливали необычайно ярким золотом. Всякое упоминание, что волосы у него якобы потемнели, для Есенина, как нож в сердце.
И вот однажды…
«Стойло Пегаса» (кафе на Тверской). 1921 год. Они стоят друг против друга – Есенин и этот незнакомый мне чернявый человек одного с ним роста, худощавый, стройный. Глаза живые, быстрые и… равнодушные. Нет, пожалуй, любопытные. Холодные.
– Сколько лет? Неужели пять?
Не ответив, Сергей спешит поймать меня за руку, подводит к гостю. Знакомит взволнованно.
– Мой старый друг, Леонид Утесов. Да, друг, друг!
Тот, не поглядев, жмет мою руку. И воззрился умиленно на Есенина.
«Актер», – решила я (имя ничего мне не сказало).
– А кудри-то как потемнели! Не те, не те, потемнели!
Есенин грустно и как-то растерянно проводит рукой по голове.
– Да, темнеют… Уходит молодость…
Я сердито смотрю на Утесова. Зачем огорчает Сергея этим своим «потемнели»! Не знает, что ли? Светлые волосы с таким вот выраженным золотым отливом запоминаются еще ярче и светлей. Мне хочется объяснить это Сергею. Но одессит (я разобралась, гость – из Одессы) заспешил закрутить собеседника своими «А помните?!.»
На лице Есенина… нет, уже не грусть, скорее, скука.
Когда гость заторопился уходить, Сергей не стал его удерживать. И ни разу в дальнейшем он не вспомнит о «друге из Одессы» – как раньше не слышала я от Есенина этого имени: Леонид Утесов».
Фрэнсис Скотт Фицджеральд и его жена Зельда – лидеры по количеству странных историй на отдыхе. Впрочем, они сами эти истории и провоцировали: катались на крышах такси, ныряли одетыми в фонтаны, танцевали на столах в общественных заведениях.
Во время медового месяца пара явилась на карнавал в принстонский клуб «Коттедж». Там Фицджеральд напился, подрался с гостями, а после представлял всем свою новоиспеченную жену как любовницу. Зельда не отставала: на завтрак в тот же «Коттедж» она пришла пьяная с литровой бутылкой бренди в руках и поливала алкоголем поданный ей омлет.
Еще более эксцентричную выходку Фицджеральды совершили во время бала-маскарада в честь киноактрис сестер Талмидж в Голливуде, куда их не пригласили. Они встали у входа на четвереньки и громко лаяли, а перед отъездом сдвинули в центр своего гостиничного номера всю мебель и положили сверху неоплаченные счета в отместку за то, что «фабрика грез» не приняла сценарий Фицджеральд.
Однажды они заехали на машине в пруд и, смеясь, пытались вытолкать ее на берег.
В другой раз недалеко от Ниццы свернули с шоссе на узкоколейку и заснули в заглохнувшем автомобиле – могли бы погибнуть, если бы рано утром их не обнаружил местный крестьянин.
Как-то на Ривьере Зельда приревновала мужа к 50-летней Айседоре Дункан. Пока Фицджеральд болтал с танцовщицей о римлянах, девушка бросилась головой вниз с лестницы и чудом осталась жива.
А на мысе Антиб она, напившись, легла под автомобиль и молила мужа переехать ее – тот уже был готов выполнить просьбу обожаемой супруги, но его отговорили знакомые.
В Каннах молодые ворвались в ресторан и вынесли оттуда все столовое серебро. Владельца и официантов они связали, пригрозив убить, и отвезли на скалу.
В другом ресторане на Лазурном Берегу Фицджеральд выловил из коктейля ягоду и стрельнул ею в оголенную спину французской графини.
Он вообще вел себя достаточно раскованно во время званых приемов: мог запросто залезть под стол, отрезать ножом галстук, начать есть суп вилкой или перекинуть пепельницу с окурками на соседний столик.
К счастью, иногда эти истории служили ему пищей для творчества. Например, драку с таксистом и с полицейскими, случившуюся в Риме, позже Фицджеральд описал в романе «Ночь нежна».
Чешский писатель Ярослав Гашек, путешествуя по Баварии, решил попробовать местный деликатес – сосиски. На одной из станций он подозвал паренька, который без дела слонялся по перрону и попросил:
– Вот тебе 40 пфеннигов. Купи две сосиски. Одну съешь сам, а вторую принеси мне.
Когда до отхода поезда оставалась одна минуть, паренек подбежал к вагону, что-то дожевывая на ходу. Протянул Гашеку 20 пфеннигов и сказал:
– У них там оставалась только одна сосиска. Я ее съел. Вот вам 20 пфеннигов за вашу сосиску.
В США Антуан Сент-Экзюпери арендовал дом у знаменитой актрисы Греты Гарбо. По случаю новоселья он закатил вечеринку: приехала сама Грета, а также Жан Габен и Марлен Дитрих. Шампанского было куплено так много, что оно не помещалось в холодильнике, и тогда соседка Экзюпери – дочь известной владелицы шахт по имени Пегги – предложила закопать бутылки в снег в саду. Писатель идею поддержал.
Когда пришло время разливать алкоголь по бокалам, девушка произнесла: «Я забыла, где закопала бутылки, кто-нибудь может мне помочь?».
Актер Жан Габен отправился вместе с Пегги в сад, а вскоре на улицу высыпали и остальные. На поиски злосчастных бутылок ушло немало времени.
«Как же нам было весело! – вспоминала позже жена Экзюпери. – Так мы „обмыли“ дом Гарбо».
Внучка писателя Валентина Катаева рассказывала, как ее подружке, ныне знаменитой писательнице Дарье Донцовой в школе задали сочинение о том, что именно Катаев вложил в образ Вани из повести «Сын полка» (по другой версии это было сочинение об идейном содержании повести «Белеет парус одинокий»).