Потом авторство, конечно, установили. Но молодому Гете было лестно, что он сумел ввести в заблуждение именитого профессора.
Надо сказать, стихотворение Гете имеет некоторые отличия от фольклора: в народных песнях возлюбленная часто сравнивается с цветком, у Гете прямое сравнение отсутствует и лишь подразумевается. Кроме того у писателя появляется мотив, в дальнейшем имевший важный именно в его творчестве – судьбоносной вины. В конце стихотворения мальчик срывает цветок, которым любовался в начале.
Джонатан Свифт, создатель «Путешествий Гулливера», увлекался различными мистификациями в газетах.
Особенно ему удалась шалость, когда под именем астролога Исаака Бикерстаффа он опубликовал список грядущих событий. Помимо размытых формулировок там были и вполне конкретные: например, заявление, что некий предсказатель Джон Партридж умрет в определенный день.
А на следующий день после обозначенной даты Джонатан Свифт подтвердил: все верно, Партридж умер. Предсказателю пришлось прервать свою карьеру астролога, ведь издатели, как и обычные читатели, искренне поверили в его кончину.
Подлинно ли «Слово о полку Игореве»?
Этот вопрос возник довольно скоро после открытия и публикации произведения. И вот почему.
Шедевр древнерусской литературы, таинственным образом найденный Мусиным-Пушкиным в конце XVIII века (Мусин-Пушкин то ли купил книгу в Ярославле, то ли украл из библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря).
Этот якобы подлинник был столь же таинственно утрачен во время пожара 1812 года в Москве.
Первые сомнения в подлинности «Слова…» появились уже в начале XIX века, на волне разоблачения «Песен Оссиана». Однако слишком активно исследованиями этого вопроса не занимались.
В ХХ веке доводы против подлинности произведения выдвинул сначала французский славист Андре Мазон, а потом и замечательный русский историк А. Зимин. Аргументы противников «Слова…» были крайне убедительны и казалось, что разоблачение этой мистификации – вопрос времени. Однако вышло все ровно наоборот. Лингвистический анализ «Слова…», проведенный А. А. Зализняком показал его подлинность. Причем анализ этот был сделан на материале новгородских берестяных грамот, который никак не мог быть известен предполагаемым авторам мистификации в XVIII веке.
Так что теперь сторонникам теории фейка надо доказать, что фейком является не только «Слово…», но и новгородские берестяные грамоты.
Проспер Мериме в образе Клары Газуль. Именно этот портрет был помещен на первое издание «Театра Клары Газуль»
В мае 1825 г. в одном из парижских издательств вышла книга, сразу привлекшая к себе внимание современников. Книжка содержала ряд небольших драматических произведений и называлась «Театр Клары Газуль». Пьесы были переведены на французский язык с испанского. В предисловии к книге переводчик по имени Жозеф Л. Эстранж, сообщил, что пьесы эти принадлежат перу доньи Клары Газуль, испанской писательницы и актрисы, женщины с совершенно с необычайной судьбой. Дочка бродячей цыганки и правнучка «нежного мавра Газуль, столь известного старинным испанским романсам». Клара Газуль воспитывалась в детстве строгим монахом и инквизитором, который лишал ее всех развлечений, держал в строгости, а когда застал ее за сочинением любовного послания вообще заточил в монастырь. Но будучи натурой страстной и вольнолюбивой донья Клара сбежала ночью оттуда, преодолев всяческие преграды, и в пику своему строгому воспитателю поступила на сцену, стала комедианткой. Она начала сама сочинять пьесы, которые сразу принесли ей успех, навлекли на нее ненависть католической церкви, потому что она осмелилась в своих пьесах высмеивать и разоблачать католических священников и инквизиторов. Пьесы ее сразу были внесены Ватиканом в список запрещенных книг, чем и объяснялся тот факт, что она дотоле не была известна читающей публике за пределами Испании. Но переводчику удалось не только разыскать запрещенные пьесы доньи Клары, но и встретиться с ней самой. Донья Клара оказалась столь любезна, что авторизовала переводы Л. Эстранжа и предоставила специальную для французского издания дну из своих неопубликованных пьес.
Проспер Мериме в образе Клары Газуль. Именно этот портрет был помещен на первое издание «Театра Клары Газуль»
Поскольку французская публика того времени находилась во власти идей романтизма, ярко выраженная романтическая направленность пьес доньи Клары сразу завоевала симпатии парижан. Критики отмечали также безупречность, изящество переводов, написанных очень хорошим французским языком. Потом все спохватились – ну ладно, никто не видел Клару Газуль (бедная женщина должна скрываться от когтей инквизиции), но и переводчика нигде не видно. Очень скоро просвещенный Париж обнаружил в портрете доньи Клары черты господина Проспера Мериме, завсегдатая литературных салонов, человека светского, остроумного и эрудированного. Парижане оценили по достоинству очаровательную шутку Мериме, а парижская пресса перенесла свое восхищение с мифической испанки на вполне реального молодого французского автора.
Александр Сергеевич Пушкин, как известно, был мастером литературной мистификации.
Чего стоят его статьи за подписью Феофилакта Косичкина, «История села Горюхина» и «Повести Белкина», написанные от лица несуществующего милого помещика Ивана Петровича, причем, в «Повестях» два рассказа – «Метель» и «Выстрел» – тоже построены на мистификации.
Впрочем, не только этот цикл. Пушкиноведы до сих пор спорят о существовании прототипов Онегина и Ленского, о том, сколько правды в истории Дубровского, есть ли реальная подоплека анекдота о графе Нулине и так далее. К тому же мистификация – это еще и стилевая особенность.
Но была в жизни Пушкина история, когда он сам стал жертвой литературной мистификации. К слову, ущерба от этого он никакого не понес, разве что, для самолюбия. Зато русская литература обогатилась еще одним прекрасным поэтическим циклом.
Дело было так.
Замечательный французский писатель, поэт, драматург, публицист Проспер Мериме в 1827 году выпустил в Париже книгу с длинным названием «Гусли, или Сборник иллирийских песен, записанных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине». В нем, по словам автора, были собраны подлинные произведения (34 исторические, бытовые и мистические баллады), переведенные на французский прозой.
Французские книжные новинки в ту эпоху попадали в Петербург довольно быстро. Так что очень скоро Александр Сергеевич прочел «Гузлу» и настолько вдохновился ей, что сделал стихотворный перевод 11 баллад из этого сборника, написал по мотивам еще 5 и назвал цикл почему-то «Песни западных славян». Тайну этой географической путаницы, видимо, никто, кроме Пушкина не объяснит.
Но соль истории не в этом.
Мериме, который тоже был великолепным мистификатором, несколько «неточно» изложил в предисловии историю создания «Гузлы». На самом деле подлинная песня там одна – «Грустная баллада о благородной супруге Асана-Аги», боснийская баллада середины XVII века, все остальное – вольные переложения или даже стилизованные под фольклор сочинения самого Мериме, написанные им, видимо, в период его путешествий на Балканы.
В предисловии к изданию 1842 года, когда мистификация уже была раскрыта, писатель уверял, что создал это произведение одним махом за две недели, потому что ему с другом хотелось отправиться в путешествие на Балканы и потом издать сочинения о них, но денег на это не хватало, и «мы напали на мысль заранее описать наше путешествие, продать свой труд повыгоднее и с помощью вырученных денег убедиться, насколько верны были наши описания».
На самом же деле, судя по всему, работа над книгой велась долго и кропотливо, Мериме использовал подлинные тексты и действительно изучал южнославянский фольклор, умело вплетая его подлинные элементы в собственные сочинения. Именно поэтому, видимо, мистификация и вышла столь удачной. Хотя сам автор уверял, что было продано всего 12 экземпляров первого издания.
Впрочем, вернемся к Пушкину. Цикл «Песни западных славян» был создан в 1833 году, в феврале-марте 1835 напечатан в журнале «Библиотека для чтения».
К тому времени во Франции о мистификации знали. Первым об этом догадался и во всеуслышание объявил Виктор Гюго в литературном салоне Нодье. Затем это косвенно подтвердил сам автор, послав Гете книгу с надписью: «От автора „Клары Газуль“».
«Театр Клары Газуль» – первая литературная мистификация Мериме, к тому времени широко известная. Гете увидел в названии «Гузла» анаграмму имени «Газуль» и тоже угадал авторство. О чем не замедлил сообщить. Но эта информация не ушла дальше европейских литературных кругов.
Так что Александр Сергеевич, работая над циклом, был уверен, что переводит подлинный фольклор. Лишь через несколько лет через его друга библиографа Сергея Александровича Соболевского до поэта дошли слухи об истинной природе «Гузлы». Пушкин решил разобраться и при посредничестве того же Соболевского обратился напрямую к Мериме за разъяснениями.
Есть и другая версия: Пушкин не подозревал о мистификации, просто ему для работы над циклом нужно было выяснить некоторые подробности происхождения «фольклорных песен». Для этого он и обратился к Мериме через Соболевского, хорошо с ним знакомого.
Как бы там ни было, к мистификатору пришло письмо от Александра Сергеевича (написанное на прекрасном французском, который, как известно, для Пушкина был вторым родным). Мериме к тому времени уже хорошо знал творчество Пушкина и вообще весьма увлекался русской историей, культурой, даже изучал русский язык. А потому, узнав, кто именно попался на его удочку, был даже смущен. Однако подлинных обстоятельств появления сборника так и не открыл, написав в ответном письме Соболевскому, что создал его за две недели, а в конце письма заметил:
«Передайте г. Пушкину мои извинения. Я горжусь и стыжусь вместе с тем, что и он попался…».