Как принято считать, эти двое поэтов были не только коллегами по цеху, между ними существовали и иные отношения.
Сторонники теории о том, что поэта Рембо никогда не существовало, в качестве доказательств приводят действительно странный, но реальный факт: Артюр Рембо писал стихи только в период их дружбы и сотрудничества с Верленом, то есть в начале 1870-х годов, а затем занимается чем угодно – путешествует, торгует кофе, оружием, пряностями. Но ни разу до самой смерти не возвращается к литературной деятельности. Объяснить этот феномен биографы поэта действительно не могут.
Так что у сторонников мистификации позиция убедительная. Поэзия Верлена и Рембо действительно очень близка по стилю, технике, по духу. Ну а выдать свои произведения за творения реально существовавшего, но не имевшего отношения к поэзии человека, не столь уж сложно, если поставить себе такую цель.
Так что от разгадки этой тайны исследователи пока далеки, несмотря на большое количество исследований на эту тему.
Русский поэт Серебряного века Максимилиан Волошин был известным шутником. И одна из его шуток стала самой громкой мистификацией эпохи. Правда, ему принесла мало радости.
Летом 1909 года, отдыхая в Коктебеле вместе с давней подругой и любовницей Елизаветой Дмитриевой, начинающей поэтессой и неплохой переводчицей, он придумал розыгрыш, который лег в основу мистификации.
Как-то, гуляя по берегу моря, Волошин нашел корягу, похожую на одноногого и однорукого чертика. Они с Елизаветой назвали его Габриак – по имени беса, который защищает от злых духов. Этот чертик и стал отправной точкой в рождении роковой красавицы Черубины де Габриак.
Надо сказать, что в это время велись бурные литературные дискуссии, много говорили о необходимости реформировать зашедший в тупик символизм, представители петербургской литературной богемы, с большей частью которых Большой Макс был знаком и даже дружил, выдвигали разные идеи рассуждали о будущем поэзии.
Как раз с весны 1909 года группа единомышленников во главе с художником Сергеем Маковским и поэтом Николаем Гумилевым готовила к изданию новый толстый литературно-художественный журнал «Аполлон», который должен был прийти на смену символистским «Весам» и «Золотому руну». Волошин и Дмитриева сами принимали в этом проекте живое участие, что не помешало им придумать шутку, в которую оказались втянуты все аполлоновцы.
В разгар лета в редакцию будущего журнала пришло письмо от таинственной испанки Черубины де Габриак. В изящном, благоухающем духами дорогом конверте были стихи на столь же дорогой и благоухающей траурной бумаге с вложенными меж листами засушенными розами и лилиями. Чувственные, томные, выспренные, они так поразили Сергея Маковского и Николая Гумилева, да и всю редакцию в целом, что их решили напечатать в первом же номере.
Потом Черубина позвонила в редакцию лично… Ее глубокий, слегка хриплый голос, медленная торжественная речь и легкий акцент произвели еще большее впечатление на редакторов. У нее попросили новые стихи и встречу. Стихи пообещали, во встрече отказали, лишь заверили, что не исчезнут.
И началось: в течение нескольких месяцев телефонные звонки и письма со стихами сменяли друг друга, приоткрывая завесу тайны над образом таинственной поэтессы.
Ах, утонченная испанка Черубина из древнего аристократического рода, юная мечтательница, не знающая жизни за пределами золотой клетки! Золотые косы, зеленые глаза ведьмы, пылкое и набожное сердце. Она, герцогиня в изгнании, живет в роскошном особняке, куда нет доступа простым смертным, ведь за ней, восемнадцатилетней красавицей, неустанно следят строгий отец и исповедник, монах-иезуит воспитавший ее в самых суровых правилах средневекового католицизма. Переписка и телефон – единственные ее способы связи с миром, потому что отец не желает «отдавать дочь в объятия развращенного света». Но и это не надолго, ибо скоро она уйдет в монастырь, отдав свою любовь и чистоту одному Богу.
Естественно Маковский, да и вся редакция влюбились в мифическую Черубину, которая говорила им, что наконец-то нашла родственные души, что жаждет оставить в мире после себя только стихи и молитвы.
Сотрудники «Аполлона» сходили с ума, Черубине посылали корзины роз, дорогие подарки и корректуры с золотыми обрезами, таинственную красавицу пытались отыскать с помощью полиции и знатоков петербургского высшего света, о ней ходили самые невероятные слухи, ей сочиняли пылкие признания в любви и томные элегии.
Тщетно… таинственная испанская аристократка не желала являть себя миру.
Волошин с Дмитриевой искренне наслаждались происходящим из своего уютного коктебельского гнездышка, затем, в начале осени – к открытию литературного сезона вернулись в Петроград и продолжали мистифицировать редакцию. Причем, особая пикантность ситуации состояла в том, что большинство сотрудников журнала были их друзьями, а Николай Гумилев еще и соперником Волошина в борьбе за сердце Дмитриевой (которая к тому же была нареченной невестой, и Волошин лично знал ее жениха). Впрочем, поэт тоже был очарован таинственной Черубиной и не однажды обсуждал ее саму и ее стихи с Большим Максом, едва сдерживающим смех.
Однако долго так продолжаться не могло. В конце ноября того же года грянул гром – неожиданно Елизавета Дмитриева сама рассказала одному из сотрудников редакции, молодому поэту по фамилии Гюнтер, об их с Волошиным мистификации.
Зачем? Бог знает. Судя по стихам и воспоминаниям, Дмитриева была дама экзальтированная, неврастенического склада, с излишне живым воображением. Может, это произошло случайно.
Как бы там ни было, шутка была раскрыта, ведь добропорядочный Гюнтер, разумеется, поделился тем, что узнал, со своими коллегами и непосредственными начальниками.
Конечно, разразился грандиозный скандал. Друзья всерьез обиделись на Волошина, хотя признали, что мистификация весьма изящна.
И все могло бы закончиться вполне мирно, перейти в разряд забавных происшествий, которыми был богат богемный Петербург, если бы ситуацию не усугублял любовный треугольник, возникший еще до «рождения» Черубины между Дмитриевой, Гумилевым и Волошиным. После чреды тяжелых объяснений ситуация накалилась до предела и пришла к логической кульминации: произошла знаменитая дуэль, «последняя дуэль поэтов», которая, к счастью, окончилась бескровно.
Тем не менее, бывшие друзья рассорились на всю жизнь, Волошин ушел из редакции, как-то незаметно отдалился от всех. А растерянная таким поворотом событий Дмитриева уже мучительно жалела, что согласилась на мистификацию. Гумилев слышать о ней не хотел, их отношения с Большим Максом скоро зашли в тупик. И она как-то очень быстро и тихо исчезла из Петербурга и литературной жизни, ненадолго возникнув снова уже под своим именем после революции.
Но прекрасная испанка Черубина де Габриак продолжает жить в стихах, о которых исследователи спорят до сих пор: кто же их сочинял, Волошин, Дмитриева или они вместе. Видимо, правды мы уже не узнаем.
Примерно такой представляли себе литераторы таинственную Черубину
И так выглядела Елизавета Дмитриева
В номере «Вечерней Москвы» от 5 января 1924 года появился фельетон «Серия ноль шесть № 0660243. Истинное происшествие». В подписи значилось: «Рассказ Мих. Булгакова».
С этой публикацией связана загадочная и, главное, неизвестная современным булгаковедам история. С фирменным булгаковским привкусом чертовщины, который свойственен лучшим произведениям писателя.
В январе 1924-го на первой странице «Вечерки» были опубликованы выигрышные номера третьего «Тиража золотого займа». Информация очень и очень востребованная – и выигрышные номера, и репортажи с розыгрышей печатались в то время во всех газетах. Рассказ Булгакова был напечатан в «подвале» на второй и третьей страницах.
По сюжету служащему по фамилии Ежиков всучивают на работе облигацию золотого займа. Герой рассказа в удачу свою не верит, поэтому к возможности что-то выиграть относится скептически, но… Словно по волшебству ему выпадает второй по размеру выигрыш в 50 тысяч рублей золотом – и самые смелые мечты и желания Ежикова немедленно реализуются. Потом оказывается, что это был всего лишь сон, расстроенный герой приходит на службу, и… выясняется, что он все-таки выиграл, правда, не 50 000, а 500 рублей.
«Если кто-нибудь думает, что я выдумал этот рассказ, пусть посмотрит таблицу выигрышей в 500 рублей золотом», – завершает Булгаков.
В 1927 году в СССР был издан, без преувеличения, сенсационный роман. Назывался он «Зеленые яблоки», а на обложке было указано аж 18 авторов, и среди них такие имена, как Джек Лондон, Герберт Уэллс, Роберт Льюис Стивенсон, Марк Твен, Стефан Цвейг… Словом, такое вот «коллективное творчество». А в предисловии «переводчик с американского» (как он сам себя рекомендовал) Николай Борисов заявлял: «Перед вами единственный в своем роде роман, выдержавший в Америке в течение двух лет 625 изданий…».
Уже есть о чем задуматься! И, конечно, стоит заинтересоваться столь, без сомнения, выдающимся произведением. Да еще «в переводе с американского»!
Забегая вперед, скажем сразу: ознакомиться с текстом данного произведения можно и сегодня, его легко найти в Интернете. Сюжет представляет собой весьма запутанный детектив с элементами триллера. Сложнее с личностью «переводчика». Установить его подлинное имя нам так и не удалось (он, по различным источникам, «не идентифицирован»), зато сохранилось его письмо о романе. Вот что автор там пишет, якобы своему издателю:
«Вы спрашиваете меня, как я создал такой роман: это очень просто. Как вам известно, я был заключен в тюрьму. И сидя в одиночной камере, был лишен всего: и газет, и книг, и бумаги. Наконец, надо мной сжалились и дали мне груду романов разных авторов. Я пробовал читать их, но это оказалось невозможным. Все герои, откуда-то появлявшиеся, исчезали как раз тогда, когда у меня возникал интерес к ним. Но, читая все эти романы, я был поражен тем, что ни по стилю, ни по манере описания героев они не отличались один от другого. Скука побудила меня заняться созданием своего сюжета, который и был создан, не очень остроумный, но довольно интересный. Я уже подсчитывал будущие гонорары, но, увы, вспомнил, что у меня нет ни бумаги, ни карандаша и написать свой роман я не смогу. И вот тогда я ухватился за те романы, вырывал страницы из разных книг и перемешивал их. Клянусь честью, что только в некоторых местах я позже связал отдельные главы несколькими десятками строчек, и кроме того, перекрестил героев, дав им имена по первым страницам. Я рад, что явился новатором, открывшим новый способ создания блестящих произведений. Только ножницы и клей! В этом душа всей литературы»