Вопрос: Каково было намерение красных в этом районе?
Ответ: Намерение было — защищать территорию вокруг Мозыря, Днепр под Рогачевом и Сож, далее к востоку.
Вопрос: Было бы необходимо отводить армию, если бы это намерение можно было реализовать?
Ответ: В этом не было никакой необходимости. Кроме того, для отступления не было принято никаких мер и не было указаний на этот счет. Больше того, я ссылаюсь на уже упоминавшуюся благоприятную фланговую позицию армии.
Вопрос: Как оценивалось положение 5-й армии, когда в середине августа сложилось неблагоприятное положение для красных в районе к северу от Гомеля?
Ответ: Положение 5-й армии стало в высшей степени неблагоприятным. Однако уход за Днепр не был бы необходим в том случае, если бы можно было удержать Гомель. (Генералу, в частности, был известен тот факт, что в “котле” в районе Жлобин — Рогачев была уничтожена вся 21 -я армия, за исключением остатков двух дивизий. Он считал за промах со стороны командования 21-й армии, что для защиты Гомеля не нашлось по крайней мере одного корпуса. Он неоднократно задавал вопрос, какой корпус оборонял Гомель.)
Вопрос: Почему советская 3-я армия отошла из района между Припятью и Березиной за Днепр в направлении Чернигова?
Ответ: По той же причине, что и 5-я армия: потеря Рогачева и Гомеля.
Вопрос: Когда был получен приказ об отступлении 5-й армии?
Ответ: 19 или 20 августа. (Сначала генерал не мог вспомнить точно.)
Во всяком случае, в течение 24 часов после взятия Гомеля. (В ответ на уточнение, что Гомель был взят 19 августа.) Тогда приказ, вероятно, поступил 20-го утром, а отступление происходило в следующую ночь, т.е., наверное, с 20 на 21 августа.
Вопрос: Просила ли 5-я армия разрешения на это отступление?
Ответ: Нет, такой просьбы не было.
Вопрос: Были ли сделаны приготовления к отступлению, учитывая изменение положения под Гомелем?
Ответ: Нет, приготовлений такого рода не было.
Вопрос: Получала ли армия информацию из штаба фронта о неблагоприятном развитии событий под Гомелем?
Ответ: Нет, тогдашняя ситуация была известна армии за счет собственной связи с 3-й армией. (Вновь и вновь обнаруживается, что даже высшее командование не имело достаточной информации об общем положении дел.)
Вопрос: Еще раз: до взятия Гомеля обдумывалось ли каким-то образом отступление за Днепр?
Ответ: До взятия Гомеля возможность отступления за Днепр не обдумывалась. Напротив, существовал категорический приказ безусловно удерживать позицию, которую занимала армия.
Вопрос: Какова была цель отступления 5-й армии за Днепр?
Ответ: Причина заключалась в сокращении линии фронта.
Вопрос: Каков был участок отступления 5-й армии?
Ответ: Армия отступала севернее Тетерева. Для этого у нее были две переправы через Днепр — близ Навозы и железнодорожный мост юго-западнее Дымерки.
Вопрос: Какую задачу получила армия по достижении Днепра?
Ответ: Задача состояла в обороне Днепра на участке Лоев — Новый Глыбов.
Вопрос: Какие задачи имели 3-я или, соответственно, 21-я армии?
Ответ: Не знаю. Было известно только, что и 3-я армия начала отступление.
С 21-й армией никакой связи не было».
Из дальнейших вопросов и ответов выясняется следующее: против немецкого удара на Гомель были брошены два стрелковых корпуса: XXXI — северо-западнее и XV — севернее Чернигова. Они должны были держать линию фронта на участке Лоев — Репки — Крюков. Об отступлении и местонахождении 3-й армии никаких подробностей не было известно.
XV стрелковый корпус оказался не в состоянии сдержать немецкое наступление. Он был отброшен к Чернигову.
Фактически XV стрелковый корпус был разбит севернее Чернигова. Намерения воспрепятствовать немецкому удару по Чернигову, имея на фланге XXXI стрелковый корпус северо-западнее Чернигова, не было.
Предотвращение немецкого удара за Днепр на Остер близ Окуниново было задачей не 5-й армии, а примыкающей с юга 37-й армии. В это время главные силы 5-й армии еще отступали за Днепр под Навозом и Дымаркой. Позже южное крыло 5-й армии силами 228,131 и 124-й стрелковых дивизий принимало участие в контрнаступлении на немецкий предмостный плацдарм на Днепре под Окуниново.
В результате продвижения к Чернигову немецких сил с севера от намерения оборонять Днепр пришлось отказаться. Отныне было решено защищать Десну. Это намерение также оказалось невыполненным из-за неожиданной потери Десны к востоку от Чернигова.
Достаточных сил для возвращения немецкого предмостного плацдарма восточнее Чернигова больше не было. Отступая за Десну юго-западнее Чернигова, XXXI корпус понес большие потери.
Штаб 5-й армии находился вначале в Андреевке, а затем в Напоровке.
До этого места протокол допроса был еще раз дословно в переводе на русский прочитан генералу П. (за исключением предложений в скобках), дополнен и в целом одобрен им…
Далее к вышеизложенному документу прилагался следующий текст:
«Командующий русской 5-й армией генерал-майор Потапов представляет собой личность, которой нельзя отказать в почти солдатской выправке. Во всяком случае, он резко выделяется среди ранее взятых в плен высших русских офицеров своим внешним видом и внутренней сдержанностью. Он родился в 1902 г. в окрестностях Москвы. В 1919 г. он вступил в вооруженные силы. Начинал он простым солдатом в Красной армии и прошел хорошую школу. Служил он в кавалерии. С января 1941 г. он — командующий русской 5-й армией.
Когда в начале беседы речь зашла о высших русских офицерах, генерал подчеркнул, что с начала реформы Тимошенко высшие командиры в русской армии, в общем, не менялись. И во время войны прежние генералы, за немногими исключениями, были оставлены на своих постах. Ответить на вопрос, находятся ли в высшем военном руководстве евреи, он, по его словам, не может, поскольку это ему неизвестно. Зато имеется много евреев на высших гражданских постах. На вопрос, находится ли офицерский корпус в определенной позиции к занятию высших государственных постов евреями, генерал также не мог дать прямого ответа, так как офицеры не имеют возможности высказывать свою позицию по этому вопросу. Что касается доли евреев-комиссаров в армии, ему известно, что евреи составляют приблизительно 1% от всех комиссаров. Отношение офицеров к комиссарам вполне хорошее и товарищеское. Это необходимо уже потому, что вопреки существующему, видимо, у немцев мнению, военный командир части также несет ответственность за политико-воспитательную работу в войсках. Во всяком случае, до настоящего момента не было ничего известно относительно желаний изменить прежнее положение комиссара. Что касается отношения к комиссарам со стороны солдат, оно также вполне хорошее. Если военнопленные высказываются в противоположном смысле, происходит это, по-видимому, оттого, что они ведут себя именно как военнопленные. Во всяком случае, в войсках было так, что практически жестокие приказы гораздо чаще исходили от офицера, чем от комиссара.
Отсюда не следует делать вывод, что между офицером и рядовым менее доверительные отношения, чем между комиссаром и рядовым. Это понятно уже потому, что служебные отношения рядового и офицера — это отношения субординации, в то время как отношение комиссара к рядовому — это отношение товарища, который в качестве политического руководителя дает ему политический совет.
Комиссар—друг солдата, делящегося с ним своими заботами. Комиссар — вовсе не подстрекатель к войне, как мы обычно его изображаем. Впрочем, можно быть разного мнения о существовании института комиссаров, объективно следует сказать, что в русских условиях на современной стадии развития он представляется целесообразным. Идеально было бы, конечно, объединить в один прекрасный день военные и политико-воспитательные задачи в руках офицера. Пока же о воплощении этого идеала нечего и думать, так как война требует мобилизации всех сил для защиты Отечества.
Оценивая перспективы войны среди русского высшего офицерского корпуса, генерал заметил, что ситуация в русском генеральном штабе рассматривается, правда, как очень серьезная, но не безнадежная. Во всяком случае, Красная армия будет продолжать сопротивление. В каких масштабах это будет происходить, сказать ему, правда, трудно, поскольку у него нет общего представления о возможностях использования резервов и материального обеспечения. Что касается отношения в офицерском корпусе к мерам, принимаемым к семьям пленных офицеров, он должен сознаться, что эти меры рассматриваются как неправильные, ошибочные. Случаи, когда действительно уже проводились репрессии, ему, в частности, пока неизвестны. Он только знает, что семьи военнопленных будут, во всяком случае, лишены всякой финансовой помощи. Это воспринимается как в высшей степени несправедливый акт. В этой связи генерал выразил особую озабоченность по поводу своей жены и своего одиннадцатилетнего сына, живущих в Москве. Он считает, что сила морального сопротивления русского солдата возросла бы во много раз, если бы не было репрессий в отношении семей военнопленных. Когда ему было сказано, что в немецких частях обратили внимание, как часто в письмах павших русских солдат проявляется трогательная забота о своих семьях, генерал подчеркнул, что и русская сторона отметила заботу об оставшихся дома членах семей в письмах убитых немецких солдат.
В связи с этим разговором генерал коснулся и материального положения русского офицера (красного офицера) своего ранга. Он назвал это положение вполне удовлетворительным. Так, перед началом войны генерал армии получал ежемесячный оклад в размере 2600. В качестве служебного жилья ему выделялась квартира из десяти комнат. Во время войны оклад увеличивается на 25%.(…)
На вопрос о том, готов ли русский народ в глубине души вести войну и в том случае, если обнаружит, что армия отступила до Урала, генерал ответил: “Да, он будет оставаться в состоянии моральной обороны!”
Правда, он еще добавил, что, по его мнению, сопротивление будет невозможно лишь тогда, когда Красная армия однажды действительно будет разбита. Однако он не мог, по его словам, не сказать, что в настоящий момент война вполне популярна…