Она его боялась. Ничего удивительного. Она только что видела чудовище. Он ощутил жгучий стыд, и это чувство застало его врасплох.
— Почему ты не рассказал мне о своей настоящей матери? — спросила она. — И о том, что твой отец убил епископа? Это ничего для меня не значило бы, потому что я люблю тебя за твои собственные качества. Но мне очень жаль, что ты мне не рассказал.
У него не было ответа. Ему казалось, что его голова набита ватой; он был не в состоянии сосредоточиться.
Но она, похоже, и не требовала немедленного ответа, и Дункан задумался над тем, как это возможно, чтобы женщина сохраняла спокойствие в подобной ситуации. Что она вообще тут делает? Он не удивился бы, если бы она бросилась вниз, в подземелье, извиняться перед Беннеттом за тот прием, который ему оказали в замке, и умолять его увезти ее домой, как можно дальше отсюда.
— Тебе это далось нелегко, — произнесла она.
Слова вырвались у него прежде, чем он успел их осознать:
— Я хотел пронзить ему сердце.
Она сжалась.
— Я это видела.
Несколько мгновений оба молчали, но эта тишина казалась ему оглушительной. Он не хотел, чтобы Амелия была здесь, в его убежище. Ему хотелось вытолкать ее за дверь. Но другая его часть не позволяла ему так поступить. Эта часть в ней нуждалась. Она ее хотела. Она к ней стремилась.
«Неужели это и есть любовь?» — подумал Дункан.
Нет, это невозможно. Как мог он испытывать столько различных чувств одновременно? Ненависть, гнев, тревогу.
Горе.
— Ты устоял, — продолжала она, отходя от двери и вынуждая Дункана последовать за ней на середину комнаты. — Ты его не убил. И не позволил сделать это Ангусу.
Дункан скользнул взглядом вниз по ее платью, затем вернулся к роскошным округлостям ее грудей и остановился на ее глазах, излучающих ласковое сочувствие.
— Если бы тебя там не было, — наконец заговорил он, — я, возможно, не был бы столь милосерден. Я уже говорил тебе, девушка, что ты умеешь смягчать мою жестокость. Ты увлекаешь меня прочь от края пропасти. Иногда я тебя за это ненавижу. Но бывают моменты, когда я не знаю, как к этому относиться. Как относиться к себе самому.
Она преодолела разделявшее их расстояние и приложила ладони к его груди. Она настороженно смотрела на него блестящими глазами, как будто пытаясь определить, в каком он настроении, и он вдруг ощутил необъяснимое желание обладать ею; оно будоражило ему кровь и кружило голову. Какая-то часть его все еще жаждала мести, но гораздо сильнее он хотел овладеть своей будущей женой. Это желание было мощным и неукротимым. К нему примешивались гнев и нежность одновременно. И все это было очень сложно. Во всяком случае, он этого не понимал. Он просто должен был с нею слиться. Вот и все, что он знал.
Он страстным поцелуем прижался к ее губам, глубоко проникая языком в ее рот. Она застонала от удовольствия. Эти звуки ее возбуждения затуманили ему рассудок. Он хотел ее со страстью, отрицавшей всякую логику и заставлявшей умолкнуть весь мир.
Мгновение спустя он уже прижимал ее к двери, поднимая ее юбки, спуская вниз панталоны и поспешно расстегивая свои бриджи.
Она сорвала с его плеч камзол, и он удивился, зачем она это делает. Неужели она понимала клокочущее в нем и требующее немедленной разрядки неистовство? Делала ли она это ради него или действительно желала его в этот момент? Даже после того как он продемонстрировал ей темную, тайную часть своей натуры?
Его пальцы скользнули между ее ног. Она уже была влажной. Необходимости в предварительных ласках не было. Он стремительно вошел в нее, заполнив собой до отказа, и она впилась пальцами в его плечи. Он приподнял ее, и она обвила ногами его талию. Он снова и снова входил в ее лоно, прижимаясь к двери. Это было жестко и в то же время очень интимно. Все, кроме их совокупления, прекратило существование и утратило смысл. Он ощущал лишь мягкую ласковую влажность ее женского нутра и медовую сладость ее губ.
— Будь со мной всегда, — сказал он, не думая, и ему показалось, что это слова какого-то другого мужчины.
Она сразу кончила, и он испытал разрядку вслед за ней. Все произошло очень быстро. Он был не слишком доволен собой, но все равно оба были удовлетворены.
Дункан осторожно поставил Амелию на пол, и она еще долго льнула к нему, обнимая обеими руками за шею. Он снова ощутил стыд, не понимая до конца причины этих неожиданных эмоций. Все было так странно…
Дункан не двигался. Он ожидал, оставаясь в ней, пока его бешено стучащее сердце не успокоится, а дыхание не придет в норму. Затем он медленно вышел из нее, застегнул бриджи и попятился. С легким шелестом ее юбки опустились на ноги.
— Как ты можешь меня любить? — нахмурившись, спросил он. — Ты девушка благородного происхождения. Почему ты хочешь стать моей женой?
— Я тебе уже говорила, — ответила она. — Я вижу в твоей душе доброту, и мы оба знаем, что между нами существует страсть.
Он отвернулся и, подойдя к окну, стал смотреть на поля на другой стороне озера и на виднеющийся вдалеке лес.
— Но что, если бы я только что взял и убил твоего Ричарда? Что, если бы я пронзил его сердце ножом прямо у тебя на глазах? Ты и тогда видела бы во мне доброту?
— Он не «мой Ричард», — возразила она. — И ты его не убил.
Не убил, но был очень к этому близок, и какая-то его часть все еще хотела это сделать.
Амелия пересекла комнату и села на диван, а он все смотрел на неподвижную воду озера.
— Он все отрицал насчет Муиры. — Дункан сосредоточился на покое, царящем в природе за стенами замка, потому что не хотел утонуть в водовороте своей ярости. Он был уверен, что дай он ей сейчас волю, и пути назад уже не будет. — Ты считаешь, что я поступил неправильно, бросив его в тюрьму?
— Нет, — покачала головой Амелия. — Я верю в то, что он вел себя бесчестно. Мой дядя тоже в это верит. Он только что рассказал мне кое-что, о чем узнал за минувшую неделю. Некоторые подробности слушать было просто невыносимо. — Она вздохнула. — Дядя побеседовал со многими солдатами и шотландцами и считает, что король тоже должен услышать их рассказы. А кроме всего этого, сегодня я увидела в глазах Ричарда нечто такое, чего я не замечала прежде.
— И что же это было?
— Лживость.
Он поднял голову, посмотрел на небо и увидел взмывшего ввысь черного дрозда.
— И почему же ты не замечала этого прежде, девушка?
— Потому что до встречи с тобой, — продолжала она, — я была наивной и неопытной и совершенно не знала жизни. Я была поглощена страхом потерять отца и остаться в одиночестве. И вот его нет, но взгляни на меня. Я выжила, и обнаружилось, что у меня есть ум и довольно сильная воля. Я ведь выжила, столкнувшись с тобой, разве не так?
Он обернулся к ней.
— Но теперь ты поглощена страстью ко мне и тому, что мы вместе делаем в постели. Такие вещи способны ослепить кого угодно, знаешь ли.
Она еле заметно улыбнулась и покачала головой.
— Я не слепа, Дункан. Я отчетливо вижу твои раны. Они многочисленны и глубоки.
Он судорожно сглотнул, борясь с неожиданно захлестнувшей его волной отчаяния. Он не привык испытывать подобные чувства. Что с ним сделала эта женщина?
— Я не хочу тебя разочаровать.
— Пока что тебе это удалось, — без малейших колебаний ответила Амелия, что обеспокоило его еще больше, потому что он был недостоин такого доверия. — Даже наоборот, — добавила она. — Особенно после того, что я увидела сегодня. Я знаю, как тебе было трудно.
— Это была настоящая пытка.
Но он мог бы поведать ей еще очень многое. Например, какую боль ему причинила ссора с Ангусом, его самым близким другом, и как он ненавидел ее в тот момент за то, что она не оставила ему выбора.
Но он не мог ей этого сказать. Он и сам не желал больше испытывать подобные чувства. Он знал, что ему придется похоронить и их, и многое другое.
Дункан отвернулся к окну и снова уставился на озеро, гадая, как долго будет тянуться «правильное» цивилизованное расследование.
Позже Амелия вошла в библиотеку, где вдоль шкафов с книгами расхаживал взад-вперед ее дядя.
— Ты хотел меня видеть?
— Да.
Он протянул ей руку и подвел к стулу, а сам продолжил мерить шагами комнату.
— Тебя что-то беспокоит, дядя?
Наконец он остановился и посмотрел на нее. Его щеки горели румянцем.
— Я размышлял о том, чему стал сегодня свидетелем. О событиях в банкетном зале. Они меня глубоко встревожили.
Решив во что бы то ни стало сохранять спокойствие, она сложила руки на коленях.
— И что же тебя тревожит?
Он снова начал ходить по комнате.
— Я не изменил своего мнения о Ричарде Беннетте. Я по-прежнему считаю его негодяем, которого необходимо остановить, но мне не дает покоя другое. — Он посмотрел на племянницу. — Тот варвар, который замахнулся на Беннетта клеймором, ну, они называли его Ангусом… Амелия, это Мясник?
Она изумленно заморгала, не сводя глаз с дяди.
— Что ты, дядя, вовсе нет.
Он продолжал испытующе всматриваться ей в лицо.
— Это не он похитил тебя из форта? Ты должна быть честной со мной, девочка, потому что, если твой будущий супруг заодно с такими ужасными людьми, я не могу идти против своей совести и позволить тебе вступить в этот брак.
Она с трудом сглотнула.
— Я уверяю тебя, дядя, что этот человек не Мясник. Он из Макдональдов, и он старый друг Дункана. Они вместе сражались при Шерифмуре; Дункан был помолвлен с его сестрой. Это о ней Дункан допрашивал Ричарда.
— Да, да, мне известна история этой молодой женщины. Дункан многим со мной поделился. Но когда я смотрел, как бежит по залу этот свирепый горец, клянусь тебе, у меня едва не разорвалось сердце. За всю свою жизнь я еще ни разу не видел такой ярости.
«А я видела», — подумала Амелия.
— Я уверен, — продолжал ее дядя, — что он зарубил бы Ричарда прямо у нас на глазах, если бы ему не помешал Монкрифф.
Она опустила глаза, глядя на свои руки.