Она потрясенно сдвинула брови.
— Отцу Муиры?
— Да.
— О боже! Так значит, ты все это сделал только для того, чтобы отомстить за ее смерть?
— Нет. Я ведь тебе уже сказал. Я сделал это ради Шотландии и чтобы защитить тебя. Я просто не мог оставить его в живых.
Амелия глубоко вздохнула, и он понял, что она ему не верит. Она считала, что смерть Беннетта была актом возмездия, не более того.
— Как насчет тела? Где оно сейчас?
— Я не знаю. Фергус и Гавин от него избавились.
Оттолкнув Дункана, она ринулась к двери.
— Выпусти меня отсюда.
— Амелия…
Она распахнула дверь, но обернулась ради нескольких последних прощальных слов:
— Мы испытали вместе много радостей, Дункан, и ты был ко мне добр. Несмотря ни на что, включая мой собственный здравый смысл, я все еще испытываю к тебе сильные чувства и поэтому не выдам тебя. Никто не узнает о том, что ты Мясник. Твою тайну я унесу в могилу. Но я не могу выйти за тебя замуж.
Я не могу быть с человеком, который отнимает чужую жизнь и ничего при этом не чувствует. Даже если ты рассматриваешь это как неизбежные на войне потери, как ты можешь ничего не чувствовать?
С этими словами она выбежала из комнаты, а он остался стоять перед затухающим камином, всецело уйдя в размышления. Он понимал, что вопрос Амелии более чем справедлив и обоснован. Где его сердце? Как случилось, что внутри него все как будто онемело и очерствело? Он с силой ударил кулаком по каминной полке, а затем рухнул на колени.
Глава двадцать третья
Несколько мгновений спустя Амелия рыдала, укрывшись в своей спальне. Она оплакивала ужасную смерть Ричарда и унизительное путешествие его отрубленной головы в соседний шотландский замок, где ее должны были в качестве приза вручить отцу погибшей невесты Дункана. От этой мысли у нее стыла в жилах кровь. Ей не было дела до того, что совершил Ричард. Ни одно человеческое существо не заслуживало такого обращения.
Она также оплакивала свое глупое страдающее сердце и безумную любовь, которую испытывала к человеку, совершившему этот акт первобытной жестокости. Ее разочарование не знало границ, а душа разрывалась от нестерпимой боли. Все ее надежды на счастливую жизнь здесь, в Монкриффе, со своим прекрасным любовником, с которым она испытала истинную близость и родство душ, были разрушены. Он оказался не тем человеком, за которого она его принимала. Она напрасно поверила в него и в его способность преодолеть свою агрессивную натуру и начать новую жизнь в мире и договоренностях. Его одежда, дом, его остроумие и обаяние — все это оказалось лишь маской, которой он ввел в заблуждение не только ее, но и ее отца в свое время. И теперь ей предстояло обуздать то безумное влечение, которое она все еще к нему испытывала. Она и сама не понимала, как может продолжать его любить после того, в чем он только что сознался. Вчера он сказал ей, что страсть может ослепить человека. В этом он оказался прав. Стоило ей вспомнить наслаждение, которое они дарили друг другу в постели, как ее сердце буквально разорвалось от боли.
«Любил ли он меня вообще? — вдруг подумала Амелия. — Или все это было ради Муиры?»
На следующее утро, на рассвете, она написала прощальное письмо Джозефине и короткую записку Дункану, оставила их на столе, чтобы заметила служанка, после чего вышла из замка и села в ожидающий ее экипаж дяди.
В холодном воздухе повисали клубы пара, который выдували из ноздрей лошади. Животные потряхивали головами и тихим ржанием нарушали рассветную тишину. От этой мирной картины сердце Амелии стискивалось тоской.
Спустя некоторое время к ней присоединился и сам герцог со всеми своими вещами и пожитками. Ее дяде было непонятно, почему они уезжают в такой спешке, даже не попрощавшись с Дунканом. Она сказала ему лишь, что разорвала помолвку и пока не желает об этом говорить. Он шагнул в экипаж, качнувшийся под его весом, и не стал требовать от нее дальнейших пояснений, во всяком случае, сейчас. Дверь за ним захлопнулась. Амелия почувствовала себя совершенно выбившейся из сил. Герцог похлопал племянницу по руке и заверил, что выслушает ее, когда та будет готова обо всем поговорить. Она смогла лишь кивнуть в ответ.
Экипаж отъехал от замка, и у нее не хватило смелости оглянуться назад.
В глаза Дункану ударил яркий поток солнечных лучей, струящихся в окно; он проснулся с мыслью, что потерял Амелию.
Каким-то необъяснимым образом он проспал всю ночь, и его сны были наполнены трупами и кровью, а его кожу лизали языки адского пламени. Ему снилась и Амелия, с высокого балкона наблюдавшая за тем, как он все глубже и глубже погружается в море огня под дымным небом. Она дождалась, пока пламя дойдет ему до подбородка, после чего развернулась и ушла. Она не оглянулась, и он так и остался в пламени. Покачиваясь на волнах жидкого огня, он с отчаянием смотрел ей вслед.
Дункан сел в постели и ладонью потер грудь напротив сердца. Где-то внутри засела глухая ноющая боль. Он посмотрел в окно. Солнце едва показалось над горизонтом.
Затем он увидел записку. Кто-то сунул это запечатанное послание ему под дверь. Когда это произошло — ночью или уже утром, он не знал, но не сомневался, что записка от Амелии. Его охватила паника. Стараясь подавить обессиливший его приступ страха, он подошел к двери и поднял свернутый лист бумаги.
К тому времени как ты это прочтешь, меня здесь уже не будет. Дядя увозит меня обратно в Англию. Мне жаль покидать тебя, не попрощавшись, но я уверена, что так будет лучше. Я больше никогда не желаю тебя видеть.
Надеюсь, ты с уважением отнесешься к этой моей просьбе.
Он попытался вдохнуть, но воздух отказывался поступать в стиснутые ужасом легкие. Она уехала и не желала, чтобы он последовал за ней. Она больше не желала его видеть… Надежды на прощение не было. Нежность, которую она начала к нему испытывать, бесследно исчезла. Она умерла, растворилась, и винить в этом, кроме самого себя, ему было некого. Он казнил их любовь в безумной ярости. Он убил человека, жизнь которому пообещал ей сохранить.
Он хладнокровно лишил жизни безоружного. Он отрубил ему голову топором и сунул ее в сумку.
Вне всякого сомнения, его действия были дикостью и беспримерной жестокостью.
И все равно — все равно! — Дункан не мог заставить себя пожалеть об этом. Даже сейчас он знал, что сделал бы это снова. Он бы сделал это и десять раз подряд, чтобы защитить ее. Он был готов пожертвовать всем: ее любовью и, как следствие, своим настоящим и будущим счастьем, но не позволить этому мерзкому чудовищу коснуться ее хотя бы пальцем. Даже если это означало бы, что он больше никогда ее не увидит.
Дункан подошел к креслу и сел, откинувшись на подголовник. Он прислушивался к мерному тиканью часов, пока не пришло успокоение.
— Ты поговоришь со мной, Дункан?
Он поднял голову от книги и увидел в дверном проеме Ангуса, ожидающего позволения войти в кабинет.
— Входи.
Ангус вошел и остановился на мгновение, осматривая беспорядок в комнате.
— Лэйн беспокоится, — произнес он. — И я тоже. Ты уже пять дней отсюда не выходишь.
Это действительно было так. Ему нужно было время, чтобы подумать, поразмыслить о своем предназначении в этом мире, источнике своей силы и смысле принесенной им жертвы.
Он был рад появлению Ангуса, так многое хотел с ним обсудить.
— Я сожалею о многом из того, что сказал и сделал, — сообщил ему Ангус, — особенно в банкетном зале. Я был несправедлив к тебе, Дункан. Я не должен был в тебе сомневаться.
Дункан закрыл книгу и отложил ее в сторону, поднялся с кресла и надел свой зеленый шелковый утренний сюртук. Расправив кружева на рукавах, он подошел к старому другу.
— Твой отец получил мою посылку?
— Да, и позволь мне заверить тебя, что по этому поводу был устроен небывалый пир с танцами и всем, что положено. Хотел бы я, чтобы ты это видел, Дункан. Мне очень жаль, что тебя там не было.
Дункан просто кивнул.
— Но ты не праздновал, — заметил Ангус, поправляя переброшенный через плечо плед.
— Не праздновал.
Он жестом пригласил Ангуса войти в кабинет и налил ему бокал виски.
— Но ты поступил правильно, Дункан. Ты не должен ни одной минуты в этом сомневаться. Беннетт получил по заслугам, и Шотландия тебя за это благодарит. Не надо себя казнить. Ты заслужил награду. — Он принял бокал, который ему протягивал Дункан.
— Я ни о чем не жалею, Ангус.
Дункан сел на диван.
Ангус прищурился и скептически посмотрел на Дункана.
— Я с этим не соглашусь, потому что, насколько я понимаю, ты сожалеешь, и очень сильно, из-за расставания с дочкой полковника.
Он залпом выпил виски и поставил бокал на угол стола, рядом с высокой стопкой книг.
Дункан забросил ногу на ногу и посмотрел в сторону окна. Его молчание еще больше подстегнуло не отличающегося терпением Ангуса. Он начал мерить комнату шагами.
— Тебе без нее будет лучше, Дункан. Ты наверняка и сам это понимаешь. И вообще, какого черта! Она тебя бросила. Какая женщина?! — Он замолчал и сделал глубокий вдох. — Мы с тобой вместе прошли через многие испытания. И несмотря на наши недавние разногласия, я считаю тебя другом. Я признаю твое право на лидерство и уважаю твою силу и твое искусство ведения боя. Ты много раз спасал мне жизнь, а я тебе. — Он помолчал. — Возвращайся к нам, Дункан. Забудь эту англичанку. Она тебя не стоит. Она была влюблена в эту падаль, Беннетта, и до последнего его защищала. Ты найдешь себе женщину получше. Все, что тебе необходимо, — это хорошенькая шотландская девчонка, которая вскружит тебе голову и напомнит о том, что ты гордый, отважный горец и воин. — Он снова помолчал и сделал еще один вдох. — Пойми меня правильно: я любил свою сестру и считаю себя перед тобой в вечном долгу за то, что ты сделал с ее убийцей. Но нам обоим пора идти дальше. Берись за оружие, Дункан. Надевай плед и гордо держи свой щит.