– Говорят, Вильгельм воспринял многие обычаи своих подданных мавров, – сообщил он. – И королева Иоанна живет в совершенном уединении.
– Только не говорите мне, что он обзавелся гаремом! – вскрикнула Алиенора.
Она видела гаремы в Константинополе и в землях турок во время того давнего Крестового похода и знала, какие трагедии случаются за их стенами.
Ранульф посмотрел на королеву смущенным взглядом:
– Я слышал что-то в таком роде. Но у жены Вильгельма отдельные апартаменты.
Значит, бедняжке Иоанне с самых первых дней пришлось столкнуться с неверностью мужа, думала с тревогой Алиенора. Если бы она была вольна в своих поступках, то поспешила бы за море и вернула дочь, но надежды на это не было. Надо принять как данность положение Иоанны, да и самой Иоанне придется согласиться с заведенным порядком. Но насколько же нецивилизованным показал себя король Вильгельм, предполагая, что его жена будет мириться с гаремом во дворце! Алиенора вся кипела.
О том, что Иоанн назначен номинальным королем Ирландии, а ее дочь Алиенора отправлена в Кастилию в жены королю Альфонсо, Алиеноре также сообщил Ранульф Гланвиль. Трудно представить, что малютка Алиенора с ее продолговатым личиком теперь девятнадцатилетняя девушка и невеста. Как быстро пролетели годы… А сколько из них прожито впустую.
– Король посвятил лорда Жоффруа в рыцари, – доложил Алиеноре ее надзиратель одним дождливым июльским вечером.
– Я рада, что милорд король помирился с нашими сыновьями, – ответила Алиенора, вспомнив, что Генрих и три его старших сына последнее Рождество всем двором провели в Анжере и все прошло настолько великолепно, что об этом до сих пор говорили с удивлением.
– Слава богу, они помирились. – Чувства Ранульфа были подлинными. – Я слышал, Молодой Король объехал всю Францию, где участвовал в турнирах и завоевал множество призов. Его слава так велика, что о нем слагают баллады.
– Королю Генриху это должно понравиться, – заметила Алиенора.
– Так оно и есть, король настолько доволен многочисленными победами сына, что полностью вернул ему все земли и владения, которые изъял прежде.
У Алиеноры потеплело на сердце, когда она услышала это, но радость, как всегда, отравляла грустная мысль о том, что желание Генриха восстановить справедливость никогда не распространяется на нее.
Потом она услышала, что Ричард одержал крупные победы в Аквитании.
– Ричард признан одним из лучших полководцев нашего времени, – с гордостью сказал Ранульф.
Да, подумала Алиенора, но какой ценой? Сколько насилия, сколько пролитой крови по приказу Генриха и ради того, чтобы заслужить репутацию полководца? Сердце у королевы кровоточило, когда она думала об Аквитании, и слава сына мало ее радовала, хотя она и была довольна тем, что Ричард, как и Молодой Генрих, был с честью принят королем. Слава богу, отношения между ними налаживались.
– Миледи, умер король Франции, – сказала Амария, войдя в королевские покои с корзинкой осенних трав для настоев, которые она готовила от своих недугов – болей в суставах, волдырей на подошвах.
От этого известия Алиенора погрузилась в печаль. Людовик, пусть и не лишенный недостатков, много лет назад был ее мужем. Она во многом виновата перед ним, в их отношениях накопилось тогда немало горечи, но он был добрый и преданный человек, который в трудный час встал рядом с ней и ее сыновьями и совершил немало добрых дел в свое время… Теперь его не стало.
Алиенора отправилась в свою часовню и, опустившись на колени, помолилась за Людовика. Он жил праведником, и душа его теперь наверняка на пути к Господу. Она слышала, что он болеет. Год назад Людовик приезжал в Англию паломником на могилу святого Томаса в Кентербери, куда теперь приходили тысячи людей, надеясь на чудо, какими славен был святой архиепископ. Людовику требовалось такое чудо. Он не отличался хорошим здоровьем, и путешествие далось ему нелегко. Но Генрих устроил Людовику великолепный прием, и они вместе направились в собор, где Людовик сделал подношение в виде кольца с крупным рубином и других драгоценных даров.
Потом он поспешил вернуться во Францию на коронацию наследника Филипа Августа, уже почти достигшего зрелости. Людовик не увидел коронации. Апоплексический удар внезапно поразил его, и правление короля, таким образом, фактически закончилось. Людовик прожил еще больше года, в течение которого его хваткий и честолюбивый сын взял на себя все рычаги власти. И вот теперь, превратившись в жалкую тень былого «я», он ушел на вечный покой. Алиенора оплакала Людовика, вспомнив его добродетели, и попыталась забыть, что когда-то он был робким молодым человеком, который разочаровал ее, потому что больше подходил для монастырской жизни, чем для управления государством и исполнения супружеских обязанностей.
– Странно, что все разговоры о разводе вдруг прекратились, – заметила Алиенора, когда они с Амарией сидели за вышивкой у окна, наслаждаясь не по сезону теплым ветерком.
За прошедшие годы Алиенора с большим трудом обучила служанку искусству вышивания, Амария оказалась усердной ученицей. Теперь они вместе работали над алтарной накидкой для часовни.
Амария, по-крестьянски молчаливая, ничего не сказала.
– Последнее, что мне известно, – это обращение короля Генриха к Папе, но с того времени прошло уже столько лет, – продолжила Алиенора. – Наверное, он передумал. И тем не менее отрицательное решение его святейшества не могло воспрепятствовать Генриху – будь ему нужно, он бы обвенчал Ричарда и Аделаиду. Они уже давно должны были стать мужем и женой. – Она пропустила несколько новых красных шелковых нитей через игольное ушко и подняла голову. И, к собственному ужасу, увидела, что глаза Амарии полны слез.
– Что случилось? – спросила Алиенора.
– Ничего, – ответила Амария.
– Никто не плачет из-за ничего, – сказала Алиенора. – До тебя дошли какие-то дурные новости?
– Нет, миледи, и в самом деле ничего, – покачала головой Амария.
– Но ты встревожилась, – заявила ее госпожа. – Скажи мне, что тебя беспокоит. Я требую!
– Вам это не понравится, – тихим голосом ответила Амария.
– Говори! – потребовала Алиенора, всерьез начав волноваться. – Может быть, кто-то умер? – Сердце ее бешено забилось. Если умер кто-то из ее детей, она этого не вынесет.
Амария взяла себя в руки:
– Ходят слухи, что принцесса Аделаида понесла от короля.
Служанка умолчала о том, что эти слухи гуляли по Англии уже не первый год.
Дыхание у Алиеноры перехватило. Значит… Все вдруг стало ясно. Она инстинктивно почувствовала, что слухи не лгали… или близки к правде. Как Генрих мог упасть так низко? Обесчестить французскую принцессу – само по себе ужасно, но если эта принцесса еще и невеста твоего сына… Тут уж речь совсем о другом! Отвращение переполняло ее.
Когда Алиеноре удалось взять себя в руки, ей вдруг пришла в голову еще одна мысль. Сколько времени это продолжается? Не потому ли требования о разводе прекратились? И единственный ли она человек, который оставался в неведении? Если эти слухи дошли до Амарии, то наверняка и до большинства жителей Англии.
Знал ли об этом Людовик, спрашивала себя Алиенора, высказался ли по этому поводу? Наверняка нет. Вряд ли он поехал бы на могилу Бекета с Генрихом, если бы знал. А Ричард – он какую во всем этом играет роль? Алиенора была в ярости. Как Генрих посмел так поступить с Ричардом?
Она обратилась к Амарии – та изображала, будто ничего не видит, кроме своей вышивки.
– Что еще тебе известно об этом? – закинула она удочку.
– Только то, о чем говорят слухи, миледи, – солгала Амария.
Служанка не хотела повторять разговоры, которые обвиняли Аделаиду в том, что она уже родила королю не меньше трех детей, умерших в младенчестве, не хотела повторять те бранные слова, что отпускал в адрес Генриха потрясенный его беспутством народ. Ничего не хотела она говорить и о других слухах… Уж не распространял ли их сам король, которому, вероятно, нужен новый повод, чтобы избавиться от Алиеноры?.. И теперь уже навсегда.
Но Алиенора опередила ее.
– Если уж речь зашла о слухах, – начала она, решительно оставляя позади ужасные сплетни о Генрихе. – Я слышала, как на днях Фукольд, наш новый мажордом, говорил с мастером Фиц-Стефаном. Они были во внешней комнате, но дверь оставалась открытой. Я слышала не все, но уверена, что Фукольд сказал: «Всему миру известно, что Розамунду убила королева Алиенора». А мастер Фиц-Стефан, хоть он и мрачный старик, рассмеялся, и я решила, что это было шутливое замечание. Но все же довольно странное. Как я могла убить Розамунду, если Генрих вот уже семь лет как держит меня взаперти?
Амария мысленно затянула на себе пояс, словно рыцарь перед схваткой. Алиенора, казалось, видела, как она сделала это.
– И об этом тоже судачат, – произнесла наконец служанка.
– Что именно? Как можно судачить об этом?
Алиенора не верила своим ушам. Почему, когда речь заходит о ней, люди всегда верят в самое плохое? В особенности если для слухов нет ни малейших оснований. Нет, это уж слишком!
– Да каких только историй не рассказывают. Я не обращаю на них внимания, они все притянуты за уши, к тому же все это выдумки… Я так всегда говорю, миледи. Но людям нравится верить в такие россказни.
Алиенора это знала. Слухи привносят какую-то живую струю в обыденность существования простых людей, будоражат воображение, которое чаще всего спит. Но ей не нравилось быть в центре глупой и несправедливой клеветы.
– Скажи, что про меня говорят! – потребовала она, чувствуя, как закипает в ней гнев.
– Говорят, что король содержал леди Розамунду… Прекрасную Розамунду, как ее называют…
– Которая уже стала тленом, я надеюсь! – вставила Алиенора.
– Люди говорят, вы ненавидели ее, миледи, и что король держал ее взаперти в башне в Вудстоке, опасаясь вашего гнева. И даже окружил башню лабиринтом, чтобы вы не могли найти путь к двери.
– Лабиринт там был, но его построили для ее удовольствия, – заметила Алиенора. – Все это глупости.