Когда она попыталась встать, улыбаясь своей дурацкой улыбкой и слегка хихикая, я понял, что ей определенно понадобится помощь, дабы пережить эту ночь.
Это означало, что я должен позвать кого-нибудь из девушек, чтобы они присмотрели за ней, и убраться восвояси.
Но вместо этого я пошел в ванную и пустил в ванну теплую воду. Если Джесса Мэйс умрет сегодня ночью от переохлаждения и я буду последним, кто увидит ее живой, то уверен, что ее брат никогда меня не простит.
– Пожалуйста, не сердись на меня.
Я посмотрел в большое окно над ванной и увидел ее отражение в стекле: она стояла, прислонившись к двери ванной, и наблюдала за мной.
– Я не могу этого вынести, – сказала она, – в довершение ко всему остальному.
Я понятия не имел, что она подразумевала под «всем остальным», но это действительно меня не касалось. Как и ее дискомфорт от того, что я злился.
– Я в порядке, – сказал я.
– Нет.
– Сейчас середина ночи, Джесса. Я чертовски устал.
– Ты не в порядке.
– Как и ты, черт бы тебя побрал.
Она обхватила себя руками и сказала:
– Откуда тебе знать?
– Ты права. – Я встал и повернулся к ней лицом. – Откуда мне знать? Откуда мне знать что-то еще, кроме того, что ты мне рассказала? Ты отказалась ехать в тур с группой, потому что сказала, что не хочешь быть знаменитой. А потом ты стала гребаной супермоделью.
– Я не супермодель.
– Нет? Ну, единственное место, где я могу тебя увидеть, это в гребаном интернете, в твоем нижнем белье, как и все остальные ублюдки с членами в руках.
Она уставилась на меня, разинув рот.
– Это не мое нижнее белье, – возразила она, как будто это хоть что-то меняло. – И они платят мне кучу денег, чтобы я его надела.
– Мы бы тебе тоже платили. Не важно, в туре или нет.
– Дело было не в деньгах. А в том, чтобы найти себя. Я просто не смогла бы этого сделать в туре с группой.
– Откуда тебе знать? Ты даже не пробовала.
– Я больше не собираюсь с тобой спорить.
И в этот момент выросла стена.
Я сделал глубокий вдох и отвернулся – но я видел ее в отражении. Она приближалась ко мне.
– Ты злишься, потому что я не поехала с вами, когда вы отправились в то первое мировое турне, – тихо сказала она. – Ты так и не простил меня за это.
Да, чтоб тебя.
Меня в какой-то степени удивило то, что она решилась сказать это вслух после стольких лет в бегах. Но, с другой стороны, алкоголь может стать отличной сывороткой правды.
Неужели она на самом деле начала понимать, что, черт возьми, натворила?
И неужели это похоже на законное извинение?
Да пошло оно все. Я не приму от нее извинений. Я не приму от нее ничего.
Джесса Мэйс может забрать свои извинения и свои слишком-немного-опоздала и отправиться к черту.
Я развернулся, чтобы посмотреть прямо в ее карие глаза, и понял, что лгу сам себе. Да, черт возьми, я хотел, чтобы она извинилась. Я хотел, чтобы она встала на колени, отсосала мне и сказала: «Прости меня, Броуди. Мне не следовало уезжать. Это была худшая ошибка в моей жизни. Пожалуйста, скажи, что я могу сделать, чтобы загладить свою вину…»
Ага. Точно.
– Я поэтому злился, – сказал я ей. – Но больше не злюсь.
– Ты злился на меня годами, – прошептала она. Затем положила свою руку на меня. Положила ее прямо на мою обнаженную кожу, на мой бицепс; как будто я, черт возьми, принадлежал ей.
Я замер, каждый мускул в моем теле напрягся. Да, даже член, потому что вся кровь бурлила там в ускоренном темпе.
Что, черт возьми, она делала?
Прикасалась ко мне так же, как прикасалась раньше, как будто не прошло и дня… как будто она могла выйти за дверь, не оглядываясь, даже не разговаривая со мной годами… А потом оказаться прямо здесь, у меня перед носом, и начать поглаживать меня, словно ничего не изменилось.
Потому что и правда ничего не изменилось.
Я по-прежнему желал ее. Хотел я это признавать или нет, но мой член давал это понять чертовски ясно. А Джесса? Она все еще продолжала нести ту же старую чушь.
– Убери от меня свою гребаную руку. – Я сказал это так холодно, как только мог, хотя кровь в моих жилах закипела.
Джесса не вздрогнула. Она не отдернула руку и не убежала, как я ожидал. Она просто уставилась на меня своими большими карими глазами. С такого близкого расстояния я мог разглядеть в них все цвета. Ореховый, зеленый, золотой.
– Убери свою руку, Джесса, – сказал я, мой голос понизился и захрипел, когда стенки горла стали толстыми, слишком толстыми, чтобы нормально дышать. Я слегка подался вперед, но она не убрала ладонь, только сжала пальцы, впиваясь ногтями в мои татуировки. – Это то, чего ты хочешь? – Я вторгся в ее пространство, и она отступила, но не отпустила меня. – Ты хочешь того, чего никогда не получала? – Я вдавил ее в столешницу раковины и прижался к ней бедрами, мое тело работало на автопилоте. – Да, – сказал я, вглядываясь в ее лицо. Ее взгляд смягчился, и она с трудом сглотнула. – Я могу дать тебе это.
И я мог бы, если бы мой член был всем, что она когда-либо хотела от меня получить. Если дело было только в этом, может, мне давно следовало выбросить всю эту галантную чушь в окно и просто дать ей желаемое?
Я приподнял Джессу и усадил на край раковины. Она не сопротивлялась. Ее руки обхватили меня, и плед соскользнул. Я откинул его в сторону и оказался между ее голых бедер. Затем я притянул девушку к самому краю стола. На ней все еще было то влажное, липнущее к телу и слишком прозрачное белье.
Я наклонился, чтобы поцеловать Джессу, но не поцеловал. Я прижался лбом к ее лбу и ждал, когда она подастся мне навстречу.
И она это сделала.
Джесса прижалась губами к моему рту. Когда я поцеловал в ответ, она застонала, открываясь для меня, а затем я оказался внутри нее – мой язык глубоко проник в ее рот. Она притянула меня к себе, впившись ногтями мне в затылок, а затем присосалась к моему языку так, что у меня чуть мозги не вылетели из головы. Ее ноги обвились вокруг моей талии, и пока мы целовались, горячо, неистово и беспорядочно, находя влажный, жадный ритм, она начала тереться о промежность моих джинсов… и я потерял самообладание.
Я схватил ее за бедра и медленно прижал свой пульсирующий член к ее клитору, а затем начал совершать движения вверх-вниз… как будто сквозь одежду мог бы сразу же заставить ее подчиниться. Она застонала и раздвинула бедра сильнее, а я тем временем снова и снова прижимался к ней своим членом. Запрокинув голову и приоткрыв рот, Джесса выглядела так, словно была на грани оргазма, способного сотрясти Землю. Румянец заливал ее грудь, сиськи в лифчике набухли, а соски затвердели. А ее киска? Даже сквозь джинсы я чувствовал эту мягкую, набухшую и жаждущую меня плоть.
– У тебя… есть презерватив? – прохрипела она, встретившись со мной взглядом… и взгляд ее остекленевших глаз словно ледяными тисками сдавил мой член.
Что, черт возьми, я делаю?
Нет, у меня не было презерватива. И нет, я не собирался трахать ее на раковине в ванной, пока она пьяна. Потому что… что потом? Она окажется в самолете и улетит с благодарностью о хорошем сексе?
Я перестал трахать ее через одежду и выдавил:
– Я не могу. Джесса… так нельзя.
– Ладно, – выдохнула со стоном она в ответ.
– Все не может быть так, как раньше.
– Знаю.
Потом она снова поцеловала меня, и я снова утонул в ней.
Настойчивее, чем до этого, быстрее, глубже, у меня голова шла кругом от голода, потому что это была Джесса, и у меня не оставалось никакого самообладания, когда дело касалось ее. Я столько сил потратил за последние бог знает сколько лет, пока желал ее, гонялся за ней, ждал, пытался возненавидеть и забыть ее… И в итоге я потерпел неудачу. Я доводил себя до исступления, просто желая, чтобы она была со мной. Я сходил без нее с ума.
– Господи, Джесса. – Я оторвался от ее губ. – Прошло семь лет. Ты не можешь…
– Шесть с половиной.
Я покачал головой, пытаясь отдышаться.
– Ты не можешь так со мной поступать.
Джесса прикусила покрасневшую нижнюю губу. Она все еще сжимала мою шею, ее грудь вздымалась, упираясь в мою.
– Я ничего не делаю.
– Черта с два.
– Что я делаю?
– Я не знаю, но это кажется мне чертовски знакомым. Ты. Пьяная в стельку. Обвиваешь меня ногами. – Я все еще держал ее за бедра, мои пальцы впивались в нее. Я боялся отпустить Джессу, даже когда мои слова оттолкнули ее. – Сколько раз ты забиралась в мою постель после какой-нибудь вечеринки? Ты сводила меня с ума, черт возьми. – Я прижался к ее мягкому телу, не в силах остановиться. – Дай угадаю. Ты просто ждешь, когда у меня яйца посинеют, прежде чем нажать на тормоза.
Она отстранилась, отпуская меня.
– Я была молода и незрелая, Броуди.
– Ты была достаточно взрослой, чтобы понимать, что, черт возьми, ты делаешь.
Она противилась моим объятиям, пытаясь вырваться, но я не отпускал ее.
– Так ты обо мне думаешь? – спросила она, все еще сопротивляясь. – Такой я хочу быть? Девушкой, которая ушла? Девушкой, которая просто встает и оставляет всех?
– Именно такой ты и была, – сказал я. – А с чего мне думать иначе? Разве ты даешь мне выбор?
Она уставилась на меня, и ее стеклянные глаза заполнились слезами. Затем она прошептала:
– Это твоя футболка. Твоя футболка Zeppelin. Ты прав. Я ношу ее уже много лет.
Иисус.
Это совсем не то, что я ожидал от нее услышать. Я даже не знал, что с этим делать.
– Джесса…
– Черт! Я оставила ее на причале. Я должна забрать ее!
Я поймал Джессу, когда она попыталась слезть со столешницы, и усадил обратно.
– Ага, этому не бывать. Ты не испортишь свадьбу Джесси тем, что тебя унесет в море из-за какой-то гребаной футболки.
Она медленно покачала головой.
– Ты все еще злишься на меня.
Я отстранился и отпустил ее, когда кровь наконец прилила к моему мозгу.