Мне нравилось смотреть, как он играет.
На протяжении многих лет я видела его на концертах в разных местах, но всегда старалась держаться подальше от его выступлений, если только не была на сто процентов уверена, что Броуди там не будет. Это означало, что я пропустила гораздо больше концертов, чем посещала. Кроме того, я упустила возможность видеться с братом и проводить вместе время. И все из-за того, что я боялась встретиться с Броуди. Но сегодня, когда меня пригласили на закрытое шоу, позволив сидеть в первом ряду и наблюдать за его игрой, я по-настоящему увидела и услышала мужчину и музыканта, которым стал мой брат.
Кроме того, в его игре было что-то свежее, новенькое и живое, чего я действительно не слышала с тех пор, как мы были детьми, и я уверена, что это во многом связано с Кэти. Мой брат был безумно влюблен; я чувствовала, как что-то вроде необузданного блаженства стекает с кончиков его пальцев, когда он играет. И я не могла сдержать улыбку.
– Вот это да, брат. – Джесси перестал играть, когда вошел Зейн, на его лице была такая же широкая улыбка, как и на моем. – Это ничего, что у меня от этого встал?
– С каких это пор тебя волнует чужое мнение насчет твоего стояка? – спросил мой брат, бросив на него многозначительный взгляд. – И не садись рядом с моей сестрой.
Зейн не сел рядом со мной. Он сел на скамью рядом с Мэгги, которая не обращала на него внимания, работая за ноутбуком. Некоторое время спустя Зейн присоединился к нам с Джесси на сцене, чтобы сыграть джем. Он тут же завладел микрофоном и исполнил свою сексуальную, страстную версию песни The Beatles «I’m a Loser». Мэгги же в этот момент налила кофе и устроилась с кружкой в руках.
Джуд тоже присутствовал, но он то входил в церковь, то выходил из нее, постоянно разговаривая по телефону. Если он не работал непосредственно в качестве начальника службы безопасности Dirty – что, вероятно, позволяло ему быть достаточно занятым, управляя командой охраны, которая прикрывала задницы четырех мегаизвестных рок-звезд, – то он занимался чем-то другим. Я почти уверена, что когда он находился в городе, то выполнял какую-то работу в мотоклубе своего брата. И, возможно, когда его не было в городе, тоже. Я не спрашивала. Много лет назад я научилась не задавать подобных вопросов. Но я привыкла, что они все были рядом: Джуд, Пайпер, моя охрана. Постоянное окружение. И мне нравилось, что все они поддерживали моего брата. Что его так любили. Джуд был неотъемлемой частью нашей жизни с тех пор, как мой брат встретил его в возрасте десяти лет, а Зейн – за пару лет до этого.
Это было племя моего брата. Мое племя.
Я никогда не осознавала, насколько это правда, пока, сидя в заброшенной церкви, не послушала, как Зейн и Джесси исполняют несколько старых песен; то, что они играли вместе для развлечения в гараже Долли, когда мы были детьми, или у костра, когда выросли. Песню группы CCR «Have You Ever Seen the Rain?», «The Letter» группы The Box Tops, «Gloria» Вана Моррисона. Я подыгрывала им на своей новой модной гитаре, стараясь не отставать, насколько это было возможно. На самом деле, ничего не получалось, но я с удовольствием пыталась.
В чем я оказалась намного полезнее, так это в том, что добавляла свой бэк-вокал в микс и, как правило, фанатела по своему брату и Зейну. Потому что, серьезно, эти двое собрались вместе, чтобы создавать музыку, и это напоминало битву Титанов. Я просто сидела смирно, старалась не отставать и постараться не попасть под падающие обломки. Эти двое всегда отличались сумасшедшей, неуемной энергией, а их взаимопонимание зашкаливало.
Несмотря на то, что Джесси и Зейн являлись выдающейся музыкальной парой, они постоянно соперничали, и это противостояние придавало остроту всему, что они делали на протяжении всей жизни. Насколько я знала, они постоянно конкурировали за все, что можно, – за исключением женщин, что, вероятно, очень хорошо. И единственная причина, по которой им удавалось держаться вместе как группе, – их дружба, которая проходила по тонкой, зазубренной грани между родственной душой и заклятым врагом. Что-то вроде любви-ненависти-обожания.
Они любили друг друга.
Они ненавидели друг друга.
Но все же любили больше.
Ближе к вечеру церковь наполнили оригинальные музыкальные отрывки, над которыми каждый из нас работал с тех пор, как мы в последний раз выступали вместе. Что в моем случае было чертовски давно.
Ребята сыграли мне несколько песен, которые они написали для нового альбома, и их тексты были просто сногсшибательными, хотя мне не терпелось услышать их снова, когда соберется вся группа. Что касается меня, то я мало писала в последние несколько лет, или, по крайней мере, мне так казалось, ведь как только я достала свой телефон и начала делиться отрывками из песен, стихами и общим бредом, который записывала, когда было настроение, оказалось, что материала довольно-таки много.
– В основном это словесный понос, – сказала я им. – Знаете, я придумываю всякую хрень в душе, чтобы развлечь себя. – Я только что закончила петь им несколько отрывков, которые, как я думала, могли бы превратиться в полноценную песню, но этого до сих пор не произошло. – На самом деле, я больше не пишу полноценных песен. Кроме того случая, когда Джесси держал меня в комнате под дулом пистолета и приказал мне написать их для его сольного альбома.
– Верно, – сказал Зейн с задумчивым выражением лица. – Думаю, то же самое он сделал, чтобы заставить Кэти выйти за него замуж.
Ага. И так весь день, ребячество… Мой брат только что запустил в него барабанной палочкой.
– Серьезно, сестренка, это обалденно.
– Да, – согласился мой брат. – Если ты побудешь здесь какое-то время, мы превратим кое-что из этого в песни.
Они выжидающе уставились на меня. Все они. Джесси. Зейн. Даже Мэгги оторвала взгляд от своего ноутбука; на ее лицо падал свет от экрана, отчего она показалась мне симпатичным ярким пятнышком, мерцающим во мрачном антураже церкви. Солнце уже зашло, и она зажгла для нас свечи; они беспорядочно горели по всей сцене, отбрасывая тени на стены и придавая витражам угрюмый, почти романтический вид.
А еще я заметила разные угощения, вино и холодное пиво, которые были поданы на стол в качестве ужина. Очевидно, что происходящее здесь говорило об идеальной обстановке для записи их следующего крышесносного рок-альбома, и все же они с трудом сочиняли его, написав всего три незаконченные песни за последние несколько месяцев. Так что я догадалась, для чего был нужен этот небольшой джем-сейшен.
Они пытались соблазнить меня.
На протяжении многих лет Dirty делали все возможное, чтобы уговорить меня вернуться и снова работать с ними. Каждый участник группы преследовал меня по этому поводу. Но не Эль, она делала это не так часто, как другие; обычно она как бы невзначай поднимала эту тему, когда мы встречались, и оставляла ее, когда я отмахивалась. Но мой брат? Дилан? Даже Мэгги? Они не отставали. А Зейн? Он вообще в этом вопросе вел себя как одержимый. Каждый раз, когда мы оба оказывались в Лос-Анджелесе, он узнавал, где я нахожусь, тащил меня в свой крутой особняк и заставлял слушать все их наработки за последнее время.
– Пожалуйста, Джесса, – умолял он с широкой, очаровательной улыбкой – такой, должно быть, улыбался викинг перед разграблением какой-нибудь беззащитной деревни. – Не заставляй меня петь эти дерьмовые тексты, что я написал.
И если бы я была любой другой девочкой – той, которая не знала его с четырех лет и не воспринимала его как несносного старшего брата, – эта улыбка, вероятно, сработала бы. Потому что не сказать, что у меня совсем не было желания снова сочинять тексты с группой.
Это далеко не так.
Работа с Dirty была лучшим, что я когда-либо делала. Это единственное, чем я действительно хотела заниматься.
Но писать с Dirty означало работать с Броуди. И я просто не знала, как это вообще совместить.
Считай, что я умер для тебя.
Ну, очевидно, он не умер для меня. Потому что Броуди Мейсон никогда таковым для меня не был.
Но после той ночи, когда мы чуть не потрахались, а потом он в ярости ушел, как шторм, я действительно не была уверена, насколько нам сейчас лучше или хуже, чем когда он произнес эти шесть ужасных слов в мой адрес.
Может быть… один шаг вперед, три шага назад?
Но, конечно, мой брат и не догадывался о подобном.
– Давайте повторим завтра, – сказал он, когда я промолчала. На самом деле, это не было вопросом.
– Определенно, – согласился Зейн. Тоже не вопрос. – Для начала мы должны набросать кое-что из текста на тот трек, над которым мы работали на прошлой неделе. Ну, тот самый. – Они с моим братом обменялись заговорщицкими взглядами. – Я чувствую вкусную нотку в последней строчке, которую только что спела Джесса. Мы должны вставить это прямо в припев.
– Так?
И тут мой брат сорвался с места, его пальцы запорхали вверх-вниз по грифу, раздирая его какой-то новой песней, которую я еще не слышала. Когда Зейн начал петь, я не разобрала слов. Но, конечно же, он добавил кое-что из моих новых текстов, и то, что стало звучать чертовски похоже на песню – цепляющую, разрывную песню Dirty, – обрело форму. Сначала это было что-то вроде блюза… затем Зейн вложил мои слова в гораздо более тяжелый и похабный припев, побаловав себя воплем в стиле Роберта Планта, потрясшим мои женские части и, вероятно, разбившим несколько витражей.
Иисус.
Если бы я просто закрыла глаза и притворилась, что там, наверху, нет моей семьи, то…
Получила бы мокрые трусики. Гарантированно.
Я держала глаза открытыми.
Они заиграли это снова, с самого начала, и еще раз, пока Джуд не проскользнул в дальний конец церкви, чтобы послушать, а Мэгги не поднялась со своего места, чтобы встать рядом со мной и посмотреть. Я убрала свою задницу со сцены, когда ребята начали зажигать, потому что мы оказались уже на территории Dirty, и мне там было не место.