Я с удвоенной силой принялся за грушу. Потому что, черт возьми, что еще я мог сделать, чтобы не сойти с ума?
Я не видел ее несколько дней. С тех пор, как столкнулся с ней в церкви и, по сути, сказал, чтобы она уходила. Она не перезвонила, когда я звонил ей этим утром, и не отвечала на мои сообщения.
Впрочем, все вернулось на круги своя.
И все же это по-прежнему терзало меня.
Я бы не подумал, что Джессе Мэйс есть что взять с меня, ведь она уже выпотрошила мое сердце и душу много лет назад. Но, видимо, ей все еще что-то нужно.
Я все еще чувствовал ее, влажную и почти обнаженную, а также ее шелковистый лифчик и трусики, прилипшие к ней, когда она обвила меня своим божественным телом. Я все еще чувствовал биение ее сердца, ее жар и желание.
Я все еще ощущал вкус Джессы, когда она целовала меня, словно всю свою жизнь желала только моих поцелуев.
Я все еще слышал ее беспомощные всхлипы… ее, задыхающуюся от предвкушения… и поющую ночью у костра с улыбкой.
Я все еще чувствовал длинный, гладкий изгиб ее бедра, когда скользил по этой кружевной подвязке вверх… вверх…
На мне нет нижнего белья.
Как, черт возьми, я мог позволить ей уйти снова? Когда я увидел боль и сожаление в ее глазах. Когда я держал ее, пьяную и уязвимую, в своих объятиях. Хуже того, я почувствовал голод, который все еще окутывал нас. Голод, который так и не был утолен.
Джесса хотела меня. И все же… она убегала от меня.
На этот раз, возможно, я тоже бежал.
Этим утром я проезжал мимо церкви. Я не остановился. Не потому, что она могла быть там, а как раз наоборот. Что, если мы снова потеряем ее?
Что, если мы потеряем ее из-за того, что я сказал?
Ты ничего не можешь сделать. Кроме как уйти сейчас, если именно так ты собираешься поступить.
Проехав церковь, я направился обратно в город и заехал к Рони, так как это было совсем не похоже на мой маршрут на обратном пути из церкви. Да, преследователь поступил бы примерно так же.
Я даже не знал, что, черт возьми, я собирался сделать или сказать, если бы увидел ее. Если бы Джесса вообще была там. Даже когда позвонил ей, я не знал, что сказать.
Извиниться еще раз?
Умолять ее снова остаться в группе?
Как будто в этом есть какой-то смысл.
Я как раз собирался не останавливаться, а просто проехать мимо, когда увидел ее. Она стояла на обочине в нескольких кварталах от дома Рони, ожидая, когда переключится светофор, чтобы перейти улицу. В руках она держала кофе навынос из «Джей Джей Бин», и она смотрела в никуда; не рассеянно, а так, как обычно, когда сочиняла в голове песню.
Вот-вот должен был начаться дождь, но при ней я не видел ни зонтика, ни куртки. Ее волосы были собраны в беспорядочный пучок на макушке. На ней были солнцезащитные очки «Рэй-Бен», розовые кеды Chucks, рваные джинсы и футболка с надписью «Rock‘N’Roll Stole My Soul». Выглядела она, как всегда, немного неловко: как ангел, сошедший на Землю и пытающийся сойти за обычного человека.
Она прямо там, в том же городе, что и я, прямо на улице напротив меня, и мы даже не разговаривали.
Я был далеко от этого района и просто решил заскочить, чтобы поглазеть на тебя и ни черта не сказать. Круто?
Не останавливаясь, я доехал до дома Джесси и направился в спортзал. У меня даже не было с собой спортивной одежды. Я просто снял футболку и начал колотить по первым попадавшимся под руку предметам.
По крайней мере, я выкладывался на износ. Если бы я мог не забывать время от времени есть, если бы я мог немного поспать, то, наверное, чувствовал бы себя чертовски хорошо. По крайней мере, физически.
Как бы то ни было, я просто пытался выбить из себя все дерьмо и попутно избавиться от гнева, разочарования и бессилия, которые овладевали мной всякий раз, когда я оказывался в одной комнате с Джессой. Всякий раз, когда я вспоминал о том, как она сокрушила меня много лет назад… снова и снова. И воспоминания… все эти гребаные воспоминания, которые возвращались, чтобы окончательно укусить меня за задницу.
Потому что в каждом из них я облажался.
Но, может быть, в итоге я вымотаюсь и смогу уснуть.
Я снова поймал на себе взгляды Джесси и Джуда. Они просто наблюдали за мной и время от времени переглядывались, занимаясь этим раздражающим, как у вечных лучших друзей, чтением мыслей.
Какого хрена я здесь делаю?
– Я иду домой, – отрезал я, натягивая футболку на потный торс и направляясь к двери.
– Черт, братан, ты можешь принять душ, если…
Я захлопнул за собой дверь, не успев дослушать окончание этого предложения. Что, черт возьми, я вообще должен был им сказать? Я не мог находиться среди людей в таком состоянии.
Я даже сам себя терпеть не мог.
По крайней мере, завтра я свалю к чертовой матери из города.
Глава 14. Броуди
В ту ночь я несколько часов пролежал в постели без сна. Снова.
Я продолжал вспоминать последнюю ночь, которую Джесса провела в моей постели. И следующий день, когда я признался ей в любви.
И все, что я мог – и должен был – сделать по-другому.
Я уставился на татуировку на предплечье. Руны, означающие воздержание. Когда я смотрел на эту татуировку, то предавался воспоминаниям.
Воздержание разжигает любовь.
В двадцать пять лет я обзавелся этой татуировкой, как клеймом. Казалось, я мог заставить ее почувствовать боль от иглы, вбивающей чернила в мою кожу, через мили. Но это лишь напоминание самому себе, которое я буду видеть каждый гребаный день; каждый день, когда я воздерживался от Джессы. От звонков ей, от сообщений, от мыслей о ней. От любви к ней.
И каждый день я с треском проваливал миссию. Потому что я никогда не перестану любить ее.
Это невозможно даже на химическом уровне.
Я мог притворяться, что не люблю, но это гребаная ложь. Меня тянуло к этой женщине как магнитом. Так было всегда.
Ее тоже тянуло ко мне. Я знал, что это так.
Мы столько раз сталкивались, нравилось нам это или нет, что, несмотря на свое упрямство, она не могла этого отрицать.
И каждый раз, когда мы сталкивались, я уходил все более разбитым и дезориентированным, удивляясь, почему, черт возьми, в моем мире стало чуть меньше смысла.
Да. Мой мир без Джессы Мэйс был сущей ерундой. Абсолютным притворством, ради которого я годами надрывался.
Вы могли бы подумать, что со временем станет легче.
Время лечит все раны и все такое.
Но время не лечит раны. Мне тридцать, и я тоскую по Джессе Мэйс с детства. Когда мне исполнился двадцать один, она разбила мне сердце. Когда мне было двадцать четыре, она вырвала его к чертовой матери.
И что же я сделал?
Я наложил грязную повязку и оставил рану гнить.
Каждый квадратный дюйм моего дома был забит людьми. Музыка гремела вовсю, напитки лились рекой, в воздухе витал до тошноты приторный запах сигарет, отчего мне стоило бы впасть в экстаз. Дебютный альбом Dirty, Love Struck, только что вышел в продажу и стремительно взлетел в чартах. Мы чувствовали, что готовы захватить власть над миром.
Да, мне стоило бы радоваться… Но сегодня у Джессы был выпуск из старшей школы, а это означало, что она собиралась на выпускную вечеринку с кучей озабоченных подростков. И что сделал я? Я устроил вечеринку для группы в своем новом доме.
Мой отец умер в прошлом году, оставив мне наследство больше, чем я ожидал, потому что при жизни он не давал мне ни гроша. Поэтому я взял его деньги, вложил часть в акции, часть в группу, а остальное – в недвижимость на склоне горы в Северном Ванкувере, с видом на город. Участок недвижимости с огромным домом на нем; домом, который возненавидел бы мой отец, особенно если бы увидел гараж на три машины, где я храню свои байки, а также музыкальную комнату, забитую оборудованием, и помещение для вечеринок, заставленное пивными бочонками.
Поскольку в то время мой дом был больше, чем у кого-либо еще, он быстро стал местом проведения вечеринок. Это была самая масштабная вечеринка, которую я когда-либо устраивал, но, с другой стороны, у нас появлялось все больше поводов для празднования, и гости были все те же.
По крайней мере, большинство.
Джесса развлекалась на школьных танцах, и, вероятно, ее лапали. Или она отдавалась какому-нибудь качку на заднем сиденье машины. Потому что именно так поступают горячие девчонки, когда заканчивают школу, верно?
Сет пропадал черт знает где, но в этом не было ничего нового. Все чаще и чаще он появлялся и исчезал, развлекаясь с другой компанией. Как наш новый участник, его не так увлекали дела группы, как остальных ее членов, которые были, по сути, одной большой, счастливой, но немного неблагополучной семьей – именно такой, какая нам нравилась.
Около часа ночи появилась Джесса, одна.
Ее, как обычно, невозможно было не заметить, но особенно это было важно, потому что парни буквально выпячивали грудь от гордости, когда она появилась в шелковом коротком темно-сером топе, черных лосинах и блестящих серебряных кедах Chucks, с увядшей белой бутоньеркой на запястье. Она выглядела немного ошеломленной, ее глаза остекленели после ночи распутства, или чем они там занимались.
Парни бросились к ней, чтобы заключить в объятия, затем Джуд посадил ее к себе на плечи и пронес через весь дом, передав Зейну и Дилану, чтобы они сделали то же самое. В итоге Дилан поставил ее передо мной.
Она стояла, неловко переминаясь, пока я разглядывал ее.
– Привет, Броуди.
– Ты в этом ходила на выпускной?
Уголки ее хорошеньких губ опустились.
– А что, по-твоему, я должна была надеть? Какое-нибудь нарядное платье?
Мне было абсолютно наплевать, что на ней надето. Что меня на самом деле волновало, так это то, почему порвалась одна из тонких бретелек ее топа; она завязала ее узлом, чтобы одежда не спала.
– Откуда мне знать. Как твой кавалер? – Я почти сплюнул это слово. Да, я определенно знал, что выгляжу как сумасшедший ревнивец. Так тому и быть. – Переспали?