Сет не отвечал на мои удары.
Я его не видел, но слышал, что с ним все в порядке. Нос сломан, и он определенно выглядел не так привлекательно, как обычно, но он заживет.
Самым страшным ущербом было бы то, что никто не смог увидеть.
Джуд пошел поговорить с ним об этом. Он бы привел Пайпера, если бы счел это необходимым, но, очевидно, Сет не был заинтересован в предъявлении обвинений. Он просил о разговоре со мной, но я отказал ему.
Не было никакого желания разговаривать с ним снова. Когда-либо.
Dirty только что сделали ему официальное предложение, и он его принял, но оно не было необратимым. В том контракте было много всего такого, в чем, для защиты группы, простым языком говорилось, что с Сетом могут и прекратят сотрудничество из-за любых проблем, связанных с запрещенкой. Это можно было интерпретировать по-разному, и мы намеренно оставили этот вопрос открытым.
На мой взгляд, подсаживание нашего несовершеннолетнего автора текстов на всю эту дрянь квалифицировалось как нарушение контракта. Я также был абсолютно уверен, что наши юристы смогли бы отстоять этот пункт, если бы Сет решил его оспорить.
Я думаю, он не станет упорствовать. Если он не нужен группе, то нет смысла за что-то бороться. Слава богу, у него не было никаких прав на музыку, как у всех остальных, и, как и в первый раз, когда его уволили, он просто уполз и исчез.
И скатертью дорога.
Теперь я мог вернуться к своей работе, и на этот раз сделать ее правильно. Потому что в мои обязанности входило заботиться обо всех, присматривать за ними, а я, черт возьми, потерпел фиаско.
Я просто не мог поверить, что не замечал этого. За последние несколько дней я провел много времени в постели, просто лежал и обдумывал это. Снова и снова.
То, что произошло с Джессой после смерти ее мамы, определенно произошло не за одну ночь. Это были постепенные перемены, и все это видели. Эль пыталась поговорить с ней об этом тогда, но безуспешно. Джесси тоже пытался. Часто. Однажды темной ночью, давным-давно, мы с ним чуть не подрались из-за этого.
– Что, черт возьми, ты с ней сделал?
– Ничего. Я полюбил ее. – Это был первый и единственный раз, когда я признался ему в этом, и он не очень-то обрадовался этой новости.
– Что между вами произошло?
– Ничего не произошло.
– Тогда почему она не хочет разговаривать с тобой? Почему она не хочет разговаривать со мной?
– Да не знаю я. Тебе не кажется, что в противном случае я сделал бы все, что в моих силах, чтобы это исправить?
И я сделаю. Начиная с этого дня. Сделаю все, что в моих силах.
Я открыл глаза и увидел мягкую тень Джессы, скользящую по траве в мою сторону. Она села рядом со мной в сумерках.
– Привет, – сказала она.
– Привет.
Она посмотрела на меня с тем озабоченным выражением, которое не покидало ее с тех пор, как я вернулся домой из больницы. Она нежно убрала волосы с моего лица, а я просто смотрел на нее: ее тонкие брови были сведены вместе, полные губы слегка поджаты, в карих глазах было беспокойство. Последние лучи заходящего солнца позолотили ее лицо, и я почувствовал то, что всегда чувствовал, когда был рядом с ней.
Трепет.
– Как твоя голова?
– Лучше, – сказал я. – Просто хотел дать глазам отдохнуть.
Она нахмурилась.
– Я тут подумал…
– Может, не стоит, – сказала она. – Дай отдохнуть своему большому мозгу.
Я слегка усмехнулся, потом тяжело вздохнул.
– Джесса, я тут подумал, что все тактики, которые я использовал, чтобы добиться успеха в своей жизни… ни одна из них не сработала на тебе. Знаешь, в бизнесе я получаю самую большую кость за то, что я бульдог.
Она улыбнулась.
– С тобой мне пришлось применить другой подход, но я всегда все портил. Я хочу, чтобы ты знала, что я сожалею об этом. И я хочу, чтобы ты поняла: я никогда не хотел твоего ухода. Если бы я знал, что нужно сделать, дабы заставить тебя остаться, то я бы обязательно прибегнул к этому способу. Я бы сделал все что угодно.
– Я знаю это, Броуди.
– Прошлой ночью, когда я сказал, что мне все равно, кто будет направлять тебя… это была ложь.
Она снова улыбнулась.
– Я решил, что должен признаться в этом. Я не хочу, чтобы тебя направлял кто-то другой, потому что я бы им завидовал. Я всегда завидовал всем, кто становился тем, кем я хочу быть в твоей жизни. Вот почему я всегда ненавидел твою работу моделью. Вот почему я всегда пытался совать свой нос не в свое дело, когда дело касалось твоей карьеры. Я просто хотел обладать этой частью тебя, если не мог заполучить остальное.
– Я знаю, – тихо сказала она.
– И, если быть честным, причина, по которой я этого хотел, заключалась в том, что я думал, что если у меня будет эта часть тебя, то, возможно, со временем я получу и все остальное.
– И это я знаю, – сказала она.
На какое-то время между нами воцарилось приятное молчание, и она положила голову мне на плечо. Но я еще не закончил.
– Я боролся, Джесса, – признался я. – Может быть, ты сможешь помочь мне понять, как смотреть на это с твоей точки зрения. Без… ненависти к нему. Я никогда не смогу простить того, что он сделал с тобой…
– На самом деле, Броуди, он мне ничего не сделал. Я просто…
– Я не могу, – сказал я, обрывая ее. Она посмотрела на меня, но спорить не стала. – Но… я также не могу сожалеть обо всем, и это не дает мне покоя. Тяжело оглядываться назад и желать, чтобы все это ушло. Жалеть, что Сет вообще появился на свет. Если бы этого не случилось… возможно, Dirty никогда бы не стали теми, кто они есть. Возможно, Джесси никогда бы не встретил Кэти, они бы не поженились, и ты бы никогда не вернулась ко мне.
– Может быть, я бы вообще никогда не сбежала бы.
– Да. Это то, что действительно убивает меня.
Мы снова замолчали, на этот раз тишина была не такой уютной.
– Ты знаешь, что мы написали «Dirty Like Me» вместе, – сказала Джесса. – Сет, Джесси и я. Но ты, наверное, не знал, что мы с Сетом почти не разговаривали, когда писали ее.
– Я этого не знал.
– Да, – тихо вздохнула она. – Я джемила с Джесси, и мы сочиняли музыку, а потом Сет придумывал мелодии, лучшие мелодии. Все то красивое, завораживающее, убийственное дерьмо, которое цепляет тебя, засасывает и не отпускает… в этом весь Сет. Я не могла придумать лучший текст, пока не услышала музыку, которую он написал. Знаешь, обычно так и было. Сначала я хотела, чтобы он убрал эту песню, но даже я не могла отрицать, что он сделал ее волшебной. Тогда он делал волшебным все. – Она отвела взгляд, затем ее карие глаза снова встретились с моими. – Я имею в виду, в музыкальном плане. Так что, нет, я тоже не могу сожалеть об этом.
– Твои тексты просто волшебны, Джесса.
Я не шучу. Песня сработала по многим причинам, но она была права. Без ее текста все было бы не так, как сейчас.
И тут мне кое-что пришло в голову…
– Эта песня о нем? О том… что ты чувствовала после произошедшего между вами?
– Нет, – сказала она. – Она о тебе. О том, что я чувствовала к тебе.
Ого.
Я попытался переварить это. Я задумался над словами песни и над тем, что они означают… и осознание лавиной обрушилось на меня.
– Ты чувствовала себя… грязной? Из-за того, что хотела быть со мной?
– Нет. И да. – Она снова вздохнула, прикусив губу. – Это самое точное описание моих чувств. Чем больше я хотела тебя, тем сильнее становилось чувство вины за то, что происходило с Сетом, за всю ложь… секреты и прятки… это снедало меня. Именно тогда я начала по-настоящему отдаляться от тебя. И проводить с ним больше времени. И позже, когда я начала отдаляться и от него, именно тогда мы написали эту песню. Но мне не следовало идти с ним по этому пути, даже несмотря на то, что в итоге мир услышал эту песню. Я знала это с самого начала. Я знала это и тогда. И все равно это сделала.
– Ты любила его, – выдавил я, рассматривая бетон у себя под ногами. – В этом нет вины, Джесса. – И не лгал.
– Да, – выдохнула она. – Я любила его. Как друга.
Она замолчала, и я посмотрел на нее.
– Раньше я часто думала о тебе. Когда он и я… – Она замолчала, отводя взгляд. – Но тогда… это просто заставляло меня почувствовать себя еще грязнее, чем я уже себя чувствовала. Как будто я предавала и его тоже. И самое главное, я знала, что предаю себя. – Она взглянула на меня. – Я думала, что, если бы ты увидел меня настоящую… какой я стала… что я сделала… я бы перестала тебе нравиться. Ты бы не стал удерживать меня на том чертовом пьедестале, на который ты меня вознес. Ты бы даже меня терпеть не мог. И я не могла этого вынести. Так что… – Она сглотнула. – Я сбежала. Я бежала от всего, что причиняло боль, и, в свою очередь, я просто стала… бесчувственной. Я почти ничего не чувствовала без тебя, того, кто напоминал бы мне, что я все еще жива. – Она посмотрела мне прямо в глаза, в сумерках ее глаза блестели от слез. – Вот почему я не могла просто заблокировать твой номер и окончательно потерять тебя. Те сообщения, которые ты присылал, помогли мне выжить, Броуди.
Я взял ее за руку, но она опустила взгляд на траву, и волосы упали ей на лицо. Я знал, что ей было о чем рассказать. И даже если она наконец была готова, это должно быть трудно.
– Я когда-нибудь рассказывал тебе о своем отце? – спросил я ее, прекрасно зная, что нет. Я никогда никому об этом не рассказывал. – О том, как он меня бил?
– Нет. – Она посмотрела на меня и придвинулась ближе, прижавшись своей ногой к моей, как будто инстинктивно хотела утешить меня. – Ты никогда не говорил мне об этом.
– Да. Это началось еще до встречи с тобой, в детстве, и продолжалось годами. Пока я не стал достаточно большим, чтобы дать сдачи. – Я хрустнул костяшками пальцев, вспоминая. – Он бил меня в грудь, или в спину, или в живот. Места, о которых никто, кроме меня, не узнает, места, которые никто не увидит в школе. И я никогда никому об этом не рассказывал. Так что это стало унизительной тайной. Он сказал мне, что если я кому-нибудь расскажу, то буду трусом. Он сказал мне это, когда мне было семь лет, и я ему поверил. Я долгое время верил ему, Джесса. – Я сжал ее руку. – У всех нас есть то, чем мы не гордимся. Я бы никогда не осудил тебя за то, через что тебе пришлось пройти.