– Я знаю, – сказала я. – Я это вижу.
– Тогда, если он тот самый, кто тебе нужен… какого черта ты ждешь? Мамы и папы давно нет, и я официально разрешаю тебе быть счастливой, сестренка.
Я почувствовала, как внутри меня появилось легкое покалывание, а на глаза навернулись слезы, но я быстро сморгнула их.
– О, хорошо. Если ты даешь мне разрешение…
Он ухмыльнулся, но тут нас прервали, так как в комнату ворвались Зейн, Дилан и Эш с несколькими друзьями, неся столько выпивки, что хватило бы на то, чтобы развлечь небольшую армию в отпуске; за ними последовали Мэгги и Эль. Зейн немедленно назначил себя диджеем, врубив Thin Lizzy через звуковую систему, и вечеринка официально началась.
Дилан представил меня своим приятелям, затем я разговорилась с Эль и Эшем, и постепенно комната для вечеринок заполнилась людьми.
Все было как в старые добрые времена, только лучше, потому что я не страдала от молчаливого чувства вины, не тосковала по Броуди издалека… наблюдая, как он бросает на меня сердитые, обиженные взгляды через всю комнату… мне так хотелось поговорить с ним, но я просто не знала как.
Сейчас… намного лучше.
Пока я болтала с Кэти и ее подругой Деви, то наблюдала за Броуди в другом конце комнаты. Он выглядел счастливым, общаясь и смеясь с друзьями. Мэгги права. Он действительно улыбался ребятам. И очень много. А когда он в очередной раз посмотрел на меня, то улыбнулся еще шире.
В итоге, когда все выпили по напитку и съели по бургеру, он, удовлетворенный тем, что его работа выполнена, подошел ко мне и взял меня за руку.
– Пойдем со мной, – сказал он, наклоняясь ближе, чтобы поцеловать меня в шею. – Хочу тебе кое-что показать.
Глава 32. Джесса
Броуди повел меня наверх, в комнату в самом конце коридора. И когда мы вошли внутрь, я не поверила своим глазам.
В отличие от остального дома Броуди, который был чистым и современным, но с лесными, мужскими нотками – большими массивными перекрытиями из дерева и камня, перемежающимися стеклом и чистыми белыми стенами, – эта комната была мягкой, теплой, уютной и, несомненно, женственной. Но что действительно привлекло мое внимание, так это музыкальное оборудование.
На подставке рядом с моей акустической гитарой стояла электрическая гитара Fender Stratocaster светло-кораллового цвета. Рядом располагался небольшой усилитель, микрофон на стойке и другое оборудование, уложенное в пару жестких дорожных футляров – тоже кораллового цвета, с металлическими заклепками.
Затем я обратила внимание на места отдыха у окна, украшенные бархатистыми подушками кораллового цвета… а также на диван и пару удобных пуфиков, сгрудившихся в одном углу, тоже кораллового цвета. Моего любимого цвета.
Стены были выкрашены в нежно-кремовый. В центре комнаты сверкала очень девчачья люстра.
На антикварном письменном столе стоял мой ноутбук, а рядом с ним хрустальная ваза с букетом коралловых роз… мои самые любимые цветы.
Там же стоял красивый серебряный чайный поднос с чайником в тон и парой антикварных чашек на блюдцах, а также различные сорта чая. Рядом с компьютером были сложены разноцветные блокноты в спиральных переплетах. Радугу гелевых ручек поместили в забавную кружку с надписью «Сетра № 1» – ее мой брат слепил для меня в школе, когда был маленьким, а я, наверное, еще носила подгузники.
В комнате находились и другие памятные вещи. На стенах висели фотографии моей семьи в рамках: мои мама, папа, бабушка с дедушкой, я и Джесси в детстве, бабушка Долли и я с группой в юности.
Сета не было ни на одном из них, что меня одновременно обрадовало и немного опечалило.
Я осмотрела небольшую библиотеку, книжную полку на одной из стен, заполненную книгами о музыке: справочниками по написанию песен и биографиями великих авторов песен, от Дэвида Боуи до Боба Дилана и Билли Холидей.
Я еще раз огляделась.
– Что это? – спросила я, и мой голос дрогнул от удивления. Я знала что. Это комната для сочинения песен, наполненная прекрасными вещами, подобранными специально для меня. Дорогими моему сердцу вещами и всем, что мне когда-либо могло понадобиться, чтобы найти утешение и дать волю своему творчеству.
– Это твое личное место, где ты можешь заниматься тем, чем всегда хотела, – сказал Броуди. Он взял мои руки в свои. – Может быть, я слишком буквально воспринимаю слова той песни, которую ты написала о Кэти и Джесси, о возвращении домой? – Его губы изогнулись в усмешке. – И о том, как ты создаешь пространство для того, кого любишь. Но я хотел, чтобы ты знала: я создал пространство для тебя.
– Ты сделал все это? Для меня? Из-за этой песни? – Я пребывала в некотором шоке. Я знала, что Броуди может быть милым… но все это?
– Мэгги и Джесси помогли с этим всем, – признался он. – Но да. Это для тебя, принцесса. – Он притянул меня к себе, обхватив руками за талию. – Тебе нравится?
– Броуди… да, – выдохнула я. – Но… что, если я все испорчу?
Он нахмурился.
– Я знаю, это звучит глупо, – сказала я. – Но я обещала тебе, что буду честной. – Я взяла его за руки и крепко сжала. Я держалась изо всех сил; я должна была сопротивляться желанию отстраниться. Бежать. Потому что я, черт возьми, больше этого не сделаю, как бы мне ни было страшно. – И, честно говоря, Броуди, мне страшно. Я боюсь вложить в это все силы и потерпеть неудачу.
– Конечно, ты боишься потерпеть неудачу. – Он нежно убрал прядь волос с моего лица. – Потому что ты так этого хочешь. Но потерпеть неудачу невозможно, Джесса.
– Откуда ты это знаешь? – недоверчиво спросила я. – Я писала эти тексты для Love Struck, когда была еще ребенком. В буквальном смысле ребенком. Участники группы тоже были в некотором роде детьми, им едва исполнилось двадцать два или двадцать три, когда они добились успеха. Но мне было шестнадцать, когда я написала эти тексты. Я понятия не имела, что делаю. Прелесть была в том, что от меня ничего не ожидали, и я не беспокоилась о том, кто что подумает. Я просто писала. Возможно, ты так не думаешь, но я обратила внимание на то, что произошло после моего ухода от вас, Броуди. Я видела баланс на моем трастовом счете; все гонорары, которые я получаю от песен. Я знаю, что Love Struck находится в списке лучших дебютных альбомов всех времен, наравне с альбомами, на которых я выросла. Это невероятно. – Я перевела дыхание, чтобы успокоиться. – Что, если я начну сочинять музыку с группой для нового альбома, и все будут ожидать, что мы сделаем еще очередной Love Struck, а он провалится?
– Черт. Джесса Мэйс что, говорит со мной по-деловому?
Я закатила глаза.
– И что?
– Ты правда просишь у меня совета по поводу карьеры?
– Может быть. – Я прикусила губу. – Совсем немного.
– Должно быть, это первый раз на моей памяти, когда ты спрашиваешь, что я думаю о твоей карьере или твоем таланте.
– Да, что ж, ты многое мне и сам рассказал.
– Конечно. Но ты никогда не спрашивала. А также никогда по-настоящему не слушала.
– Так расскажи мне, – мягко попросила я. – Я слушаю.
– Хорошо, – сказал он. – По правде говоря, ни один альбом Dirty, выпущенный со времен Love Struck, не достиг таких вершин. Но мы не то чтобы страдаем. У нас в каждом альбоме есть хиты. Ни один из них не приблизился к успеху «Dirty Like Me», но им это и не нужно. Эта песня сама по себе уникальна. И рынок сейчас другой. Мы уделяем больше внимания отдельным песням, чем альбомам. Мы не можем рассчитывать на то, что продажи альбомов будут такими же, как пять лет назад. В худшем случае, с твоим участием или без него, группа выпустит еще один альбом, который, в целом, превзойдет все, что они делали со времен Love Struck. Dirty не облажаются, как бы они ни старались при написании нового альбома. Я в этом уверен на все сто процентов, Джесса. – Он сжал меня в объятиях. – А знаешь, в чем я еще уверен на сто процентов?
– В чем?
– Ты должна быть с нами. Ты должна писать песни с Dirty. – Его синие глаза изучали мое лицо, смягчаясь. – Каждый великий артист иногда сомневается в своем таланте, Джесса. Но то, что ты сделала, будучи шестнадцатилетней девочкой, без фильтров, цензуры и излишних размышлений, было волшебством. И, милая, я знаю, что ты отличная модель. Ты чертовски великолепна. Иногда я смотрю на тебя, и мне кажется, что я… не знаю… смотрю на мечту. – Он покачал головой, словно не мог поверить, что сказал это. – Это жутко банально?
– Давай просто скажем, что ты никогда не заработаешь на жизнь как автор текстов, – поддразнила я.
– Верно. Ну, я хочу сказать, что ты была чрезвычайно успешной моделью. Я знаю это. Ты прекрасна. Такая особенная красота, для которой даже нет слов. По крайней мере, у меня их нет. Но я скажу тебе вот что: писатель из тебя лучше, чем модель.
– Черт, Броуди, – сказала я, обвивая руками его шею и прижимаясь к нему всем телом. – Ты правда любишь меня.
– Господи, – прошептал он мне в губы, – ты немного медленно соображаешь, да?
Я улыбнулась, и он медленно и глубоко поцеловал меня. Я растворилась в этом поцелуе, в его вкусе, в том, как меня окутало его тепло. Как всегда, у меня возникло ощущение, что своим поцелуем он заявляет на меня права, что я принадлежу ему. Так было всегда… Так будет всегда.
– Ты все еще не сказала мне, – прошептал он мне в губы.
– Что не сказала?
– То, что я хочу услышать.
– А что ты хочешь услышать?
– Переезжай ко мне, – сказал он между поцелуями. – Я хочу, чтобы ты жила здесь. Ты нужна мне здесь… всегда.
Я обняла его крепче, преодолевая необузданный страх.
– Что произойдет, если я соглашусь? – прошептала я.
Потому что я очень хотела это сделать.
– Мы отпразднуем это, – сказал он, ведя меня через комнату спиной вперед, – тем, что сломаем твою новую мебель. – Затем он уложил меня на диван и сам лег прямо на меня. Мне нравилось чувствовать его. Вес Броуди давил на меня, вытесняя все остальное, даже дыхание из моих легких… все, кроме него. Его сила, его тепло, его мужественный древесный запах. – Потом мы спустимся вниз и устроим вечеринку по поводу новоселья, да?