Она просидела в туалете еще полчаса, чувствуя необъяснимый порыв разрыдаться. Все, что ей нужно было в тот момент, — успокаивающее присутствие рядом любимого человека.
По возвращении Рафаэля из поездки Пия попросила его почаще бывать с ней, но тот в ответ лишь пристально посмотрел на нее. Даже Джио поддержал внучку, заметив, что его крестник мог бы переложить часть своих обязанностей на подчиненных, на что Рафаэль ответил: «Мой отец так и поступил — чересчур доверился другим людям и через пару лет разорился».
Пия не стала тогда спорить с женихом, зная, насколько болезненна для него тема об отце. К тому же она знала, что Рафаэль привык держать в себе свои переживания, ни с кем ими не делясь.
Но чем чаще они виделись и чем больше обсуждали предстоящую помолвку, тем сильнее, казалось, Рафаэль отдалялся от Пии, снова превращаясь в того незнакомца, которого она когда-то повстречала на балу в ее честь. Разница была лишь в том, что теперь она позволяла ему заниматься с ней сексом.
Рафаэль либо приводил ее к себе в квартиру, где Пия оставалась ночевать, либо приезжал в особняк Джио, когда и старик, и его слуги уже отправлялись спать. Если он заставал ее за компьютером или за работой над очередной деревянной поделкой, то, сбросив рубашку и ботинки, дожидался, когда Пия освободится, а после направлялся с ней в спальню.
И каждый раз, занимаясь с ним любовью, Пия шептала ему признания в любви, потому что лишь в постели он становился тем человеком, которому она отдала свое сердце, лишь там он открывался ей, переставал казаться незнакомцем.
Спустя три недели у нее все-таки началась менструация, но закончилась всего через день. У Пии не оставалось выбора — пришлось выдумать якобы ужасно беспокоящую ее дрожжевую инфекцию и попросить одну из сестер Рафаэля порекомендовать гинеколога, к которому можно обратиться…
А Рафаэль снова был в отъезде. Он собирался вернуться всего за пару часов до начала торжества по случаю их помолвки. Пии опять хотелось разреветься, но кроме этого ее терзало ощущение, что их отношения резко изменились. Когда это случилось? После похода в оперу? После того как Рафаэль сделал предложение руки и сердца? После того как Пия согласилась выйти за него? «Нет! — внезапно осознала она. — После того как я впервые призналась ему в любви!» И внезапно в голове ее сложилась цельная картина — словно все части головоломки встали на свои места. Да, именно с тех пор Рафаэль начал от нее отдаляться! Почему? Ведь она ничего от него не требовала, не ждала ответного признания. Просто Пия поняла, что любит его всем сердцем, любит такого, какой он есть, и ей хотелось, чтобы Рафаэль об этом узнал.
Неужели из-за этого признания он утратил к ней интерес? От Порции Мастрантино Пия знала, что Аллегра вернулась в Милан, и Рафаэль поужинал с ней в новом ресторане. На долю секунды вера Пии в своего жениха пошатнулась. Она попыталась расспросить Рафаэля о его встрече с бывшей женой, но тот отделался лишь парой фраз. Неужели он собирается вернуться к ней? Ведь внешность Пии не идет ни в какое сравнении с красотой Аллегры.
Внутренний голос нашептывал Пии, что причина вовсе не в этом, но сомнения продолжали терзать ее душу.
Размышляя на веранде, Пия с тревогой наблюдала, как на лужайке перед особняком появилась небольшая армия рабочих и начала устанавливать огромный белоснежный шатер. Четверть часа спустя прибыли организатор мероприятия и караван фургонов с едой и напитками. На поляне появились столы, и другая команда рабочих начала их украшать.
Пия позвонила Порции, чтобы спросить, нет ли тут какой-то ошибки, и услышала в ответ, что все так и задумано — на торжество по случаю помолвки внучки Джованни Вито приглашено двести пятьдесят человек: члены правления «Вито аутомобилис» с женами, основные держатели акций компании, куча родственников Джио и миллион представителей семейства Мастрантино. Казалось, весь свет желает увидеть Рафаэля и его новую невесту.
— Все хотят засвидетельствовать почтение Рафаэлю, — заявила Порция. — Я имею в виду, они всегда знали, что он женится на тебе, но наконец все окончательно определилось, правда?
— Не понимаю, — прошептала Пия.
— Когда Джио признал тебя своей внучкой, это создало проблемы моему сыну.
— Но почему?
— Потому что Джованни и Рафаэлю принадлежит по тридцать пять процентов акций компании. Стоило появиться тебе, и стало ясно, что тот, кто женится на внучке Джованни, унаследует его часть акций. А потому некоторые полагали, что Рафаэлю недолго осталось руководить «Вито аутомобилис», — ведь правление наверняка выбрало бы новым гендиректором того мужчину, которого нашел бы для тебя Джио.
Пия сжала телефон так, что побелели костяшки пальцев, и почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота, а Порция продолжала:
— Но теперь, когда Рафаэль женится на тебе, все снова хотят завоевать его расположение…
Едва Пия осознала горькую правду, сотовый выпал из ее руки и ударился о землю, продолжая что-то вещать голосом Порции.
Пия побрела в свою спальню, видя, словно сквозь туман, как декораторы украшают столы орхидеями. В голове вращались горькие мысли. Женившись на внучке Джио, Рафаэль завладеет семьюдесятью процентами акций компании, и уже никто не сможет оспорить его главенство в «Вито аутомобилис», никто не отберет у него самое для него ценное: его богатство, его положение в обществе и, главное, его власть. Он предложил Пии выйти за него, потому что понимал: Джованни уступит ему компанию только на одном условии — в обмен на обручальное кольцо на пальце своей внучки.
Рискуя показаться грубой Порции и сестрам Рафаэля, Пия отказалась наряжаться к торжеству до тех пор, пока не увидится с Рафаэлем и не поговорит с ним.
Надев джинсы и толстовку, она собралась отправиться в деревенское кафе, чтобы переждать пока там. Но не успела Пия выйти из дома, как Рафаэль налетел на нее, схватил ее в охапку и втолкнул в кабинет, где, к счастью, в этот момент не было вездесущих членов семьи Мастрантино, уже начавших съезжаться на торжество.
Закрыв дверь и прислонившись к ней, Рафаэль пожирал свою невесту жадным взглядом. Его одежда была помятой, под глазами залегли темные круги, и все же он по-прежнему был дорог сердцу Пии. Для нее не было в жизни никого важнее этого человека. Но если в основе их отношений лежит лишь то, что она наследница богатства Джио, как можно мириться с этим?
— Привет, красавица!
— Ты только что вернулся из Токио?
— Не прошло и десяти минут.
— Рафаэль, мы должны…
Он не дал ей договорить, тихо закрыл дверь и прижался губами к губам Пии.
— Боже, как я по тебе скучал! И, как назло, весь дом сегодня наводнен моими кузенами и тетушками!
Его рука поползла под ее толстовку.
— Я тоже скучала по тебе. Ты был мне очень нужен, Рафаэль. Боже, как ты мне был нужен! Ненавижу твою работу! Ненавижу, что тебя никогда нет рядом в самый нужный момент!
Он прижался губами к ее груди, и Пия потеряла нить рассуждений. Рафаэль стянул с нее джинсы, спустил свои брюки и прижал ее спиной к двери. Пия обвила его бедра ногами, и он вошел в нее. Затерявшись в неописуемом удовольствии, в той магии, которую он с ней творил, Пия прошептала: «Я люблю тебя, Рафаэль, и ненавижу за то, что ты делаешь со мной!» Его темные глаза взглянули на нее с удивлением, но Пия прикусила шею Рафаэля, словно призывая его не останавливаться, и он начал двигаться в ней сильными толчками.
Они кончили почти вместе. В наступившей тишине звучало лишь их прерывистое дыхание. Едва затих оргазм, на глазах Пии выступили слезы. Все переживания, что она держала в себе в течение нескольких недель, рвались наружу.
Она толкнула Рафаэля в плечо. Он осторожно поставил ее на пол и нежными движениями поправил ее одежду. Пия отшатнулась от прикосновений его рук.
— Пожалуйста, оставь меня!
Рафаэль удивленно застыл, глядя на ее слезы, словно зачарованный, затем вздохнул:
— Ладно.
Пия закрыла лицо руками. Ей хотелось броситься в его объятия и расплакаться, словно ребенок. Но разве Рафаэль в силах исцелить эту боль, если сам ее причинил?
— Пия, я был груб с тобой? — Он посмотрел на свои руки, словно искал ответ, которого не знал. — Не знаю, что тебя так огорчает, но мы это преодолеем. Я… Я признаю, что слишком много времени уделяю работе. Я собираюсь найти какую-то разумную середину…
— Сейчас уже, наверное, немного поздно ее искать, — ответила Пия.
— Что ты имеешь в виду?
— Почему ты ласков со мной только до или после секса, Рафаэль? Почему в другое время ты прячешь от меня свои чувства?
— Не придумывай себе ничего. Я же предупреждал, что не умею говорить нежности.
Она фыркнула.
— Только не держи меня за дуру. Ты так легко загораешься в постели и так холоден в остальное время. Ты не желаешь обсуждать со мной свою работу, свои отношения с Аллегрой, мне нельзя упоминать твоего отца… Половину из того, что происходит в твоей жизни, я узнаю от твоей матери!
Он выругался.
— Так это она тебя расстроила? Между мной и Аллегрой ничего нет. Неужели ты не доверяешь мне?
— Твоя мать тут ни при чем. Меня расстраиваешь ты. Когда ты собирался мне признаться, что используешь меня? Ты начал отдаляться от меня с того момента, как я призналась тебе в любви. Наверное, бремя вины для тебя оказалось непосильным.
— Вины? В чем?
— В том, что ты заставил меня влюбиться в тебя. Ты скрыл, что сделал мне предложение лишь потому, что мне достанется в наследство большая часть акций «Вито аутомобилис»!
Пии показалось, что Рафаэль сейчас взорвется от гнева, но его молчание только подтвердило его вину и погасило последний луч надежды на какое-то другое объяснение.
— Меня влекло к тебе с самой первой нашей встречи, как и тебя ко мне.
Покорность в его голосе окончательно разбила сердце Пии, ведь Рафаэль даже не отрицал своей вины!
— По словам твоей матери, тебя влечет к половине женщин Милана, если не всей Италии, но я не думаю, что ты собираешься жениться на них.