сих пор она не могла поверить, что Стефан был вынужден поручить опеку над ее матерью столь пугающему учреждению. Девушка подозревала, что он просто хотел убрать леди Лэнгдом со своего пути.
Камилла вспомнила, как Стефан, неся на руках свою безропотную, ко всему уже равнодушную супругу, спускался по лестнице к ожидавшему их у крыльца экипажу. Отец поднял ее с постели с поразительной легкостью, настолько сильно матушка похудела и высохла, став лишь жалкой тенью той девушки с живыми и яркими глазами, чей портрет висел над камином в гостиной. Наконец Стефан усадил жену в экипаж и захлопнул за ней дверцу. Леди Лэнгдом повернулась к окну и посмотрела на дочь, которая стояла на выщербленных, словно бы изглоданных временем ступеньках крыльца и обливалась слезами. Но — Боже милосердный! — в первый раз за последние несколько месяцев Камилла увидела, что в глазах матери появилось осмысленное выражение. Медленно, нечеловечески медленно женщина подняла с колен свою иссохшую узловатую руку и, прежде чем карета тронулась, успела помахать дочери на прощанье.
Девочка сквозь слезы смотрела вслед удаляющемуся экипажу, надеясь, что ее мать еще вернется и снова станет о ней заботиться, как прежде. Но, увы, ничего подобного не произошло ни в тот скорбный день, ни после…
К тому моменту, когда извозчик въехал наконец на Нью-Куин-стрит, где располагалась контора Тайлера, Камилла уже успела привести себя в порядок: тщательно стерла слезы, пригладила волосы, легкими движениями пальцев расправила складки на своем темно-коричневом бархатном платье, которое надела именно для того, чтобы угодить Синклеру-младшему (Тайлеру нравились богатые, насыщенные цвета).
Случилось так, что, когда Камилла выпрыгнула из экипажа на Нью-Куин-стрит, Тайлер подошел к окну и выглянул на улицу. Он очень удивился, что девушка решилась выехать из дома в такую ненастную погоду, хотя, насколько это было ему известно, страшно боялась грозы. Между тем уже слышались глухие раскаты грома, и буря явно набирала силу. «Похоже, Камилле опять нужны деньги, — с кислой ухмылкой подумал Тайлер. — Иначе в такой мерзкий денек ее невозможно было бы вытащить из дому!»
Синклер прикинул в уме, какую примерно сумму он мог бы одолжить, а потом украдкой заглянул в бумажник. Продав через подставных лиц ван дер Рису его же собственный груз, Тайлер умудрился сколотить себе целый капитал. Однако Камилле не следует давать больше, чем она обычно просит. Десяти-двенадцати фунтов, пожалуй, будет достаточно. Во-первых, всяк сверчок знай свой шесток, а во-вторых, он не должен вызвать подозрения ни у девчонки, отличающейся, кстати, мнительностью, ни у ее пронырливого папаши.
— Здравствуй, дорогая, — поприветствовал посетительницу Тайлер.
Внезапно Синклер сгреб девицу в объятья и с бешеной страстью поцеловал ее.
— А теперь, — воскликнул он, с притворным возмущением оттолкнув от себя Камиллу, — когда ты получила то, чего добивалась, уходи отсюда! Дай мне остаться наедине с моими счетами и гроссбухами.
Ничуть не обескураженная этой шутовской выходкой, юная леди Лэнгдом не спеша поправила прическу и примирительно улыбнулась.
— Перестань, Тайлер, ты же прекрасно знаешь, зачем я здесь. Не городи чепухи… Отцу опять изменила удача в карточной игре, и мы с ним чуть ли не голодаем. Не мог бы ты одолжить мне немного денег, хотя бы только для того, чтобы купить поесть.
— В самом деле, Камилла? — бесцеремонно расхохотался Тайлер. — Странно, по твоему цветущему личику не скажешь, что вы плохо питаетесь.
— Естественно, ведь румяна, увы, несъедобны. Они годятся лишь на то, чтобы натирать ими мои посеревшие, впалые щеки. Но, поверь, Тайлер, я действительно голодна!
— Ну а мне какое дело? Иди к Ригану, под его крылышком ты куда быстрее сможешь отъесться, чем здесь!
— Дорогой мой! — взмолилась Камилла. — Не будь таким жестоким и, пожалуйста, не заставляй меня повторять просьбу дважды!
— Ну хорошо, хорошо, не буду. Десять фунтов тебя устроят? Больше пока не могу предложить. Месяц на исходе, и нужно во что бы то ни стало выплатить служащим жалование.
— Десять фунтов? — вскричала Камилла. — Ничего лучшего ты не мог придумать?! Говорю тебе, Тайлер, у нас в доме не найдется и корки хлеба!
— Хорошо, пусть будет двенадцать фунтов.
— Пятнадцать и ни пенни меньше!
Тайлер поморщился, но все-таки достал из бумажника требуемую сумму.
— Камилла, — проговорил он с самым серьезным видом, — неужели ты и впредь всегда будешь получать то, чего хочешь?
— Всегда, особенно если очень захочу, — ответила девушка, выхватывая из рук у Тайлера деньги и пытаясь при этом заглянуть в его наполовину раскрытый бумажник.
— Пожалуй, именно этим качеством я больше всего восхищаюсь в тебе. Уж если ты положишь на что-нибудь глаз, то рано или поздно своего добьешься.
— Отцовская выучка, — пробормотала Камилла, запихивая купюры в сумочку. — Ты уверен, что не можешь больше одолжить? Портниха буквально изводит меня просьбами выплатить ей наконец деньги.
— Я тебя, значит, и накорми, и одень? Брось, Камилла. Ведь очень скоро твой Риган будет заботиться об этом. Наберись терпения.
— Господи, я и не знала, что ты такой ревнивый!
— Да, черт побери, ревнивый! — взорвался неожиданно Тайлер. — Если бы твой дорогой папаша не имел на тебя такого огромного влияния, у нас все могло бы сложиться по-другому. Баронессу раздражало не то, что у тебя нет ни пенни, а лишь твоя склонность к пересудам и сплетням да нелепая преданность своему бестолковому отцу. Ради него ты могла бы, пожалуй, продать каждого из нас, Синклеров, причем по самой бросовой цене.
— По-твоему, за эту никчемную баронессу или трясущегося от старости сэра Чарльза можно выручить у работорговцев приличные деньги? Из всех троих только ты один принес бы мне прибыль. Я вижу, как выпущенный на волю Тайлер-младший шатается где-нибудь по улицам Вероны и зарабатывает себе на жизнь в качестве жиголо при богатых графинях. Видишь, — сказала Камилла, игриво наматывая на палец свой золотистый локон, — я умею не только браниться, но и хвалить твои таланты.
Она подошла к Тайлеру ближе и провела рукой по широкой мужской груди, почувствовав, как бешено бьется у него сердце. Синклер взял ее за кисть и утонул в бездонных глазах девушки.
Внезапно послышался резкий удар грома, и за окном вспыхнула молния. Камилла вся сжалась от страха и прижала лицо к груди Тайлера. Он ласково обнял ее и поцеловал.
Синклер подвел Камиллу к широкой, обитой кожей кушетке. Он не зажигал в комнате огня, поэтому матовые всполохи молний, освещая помещение, придавали ему интимный, уединенный вид.
Не прекращая с жадностью целовать свою тайную супругу, Тайлер умудрился сбросить с себя жилет, а с Камиллы — ее легкий жакет. Потом девушка, раздраженная неуклюжестью своей одежды, в которую волей-неволей приходилось наряжаться в ненастную погоду, заторопилась и уже через минуту осталась в блузе и нижней юбке.
Расправившись с одеждой, Камилла повалила Тайлера на кушетку и оседлала его. Под ее решительным натиском в мужчине не могло не проснуться самое жгучее желание. Он обнял девушку, и та выгнулась ему навстречу. Чистота и непорочность этой дивной груди поразили Синклера, едва он стянул с возлюбленной кружевную сорочку. Сколько же времени прошло с тех пор, как они в последний раз были вместе? Кажется, это было еще до того, как Риган пожаловал в Лондон!
Восхитительно-белая кожа Камиллы как будто светилась в сумеречной мгле комнаты. Медленно, не спеша, назло своему желанию, которое все труднее ему было сдерживать, Синклер коснулся кончиками пальцев этого великолепного тела. Юбка неожиданно задралась, и он чуть не задохнулся от восторга при виде безупречно изваянных, сливочно-белых бедер.
Тайлер крепко прижался к Камилле, и она сразу же поняла, какой силы страсть смогла пробудить в нем. Синклер ощутил жар, исходящий от Камиллы. Он чувствовал, что никогда не смог бы насытиться ласками своей возлюбленной. Свежесть ее кожи, необыкновенная податливость тела, обжигающее дыхание, неуловимый и в то же время безошибочно узнаваемый запах — все, казалось, было создано лишь для того, чтобы соблазнить его, разжечь в нем страсть и навсегда подавить желание иметь какую-либо другую женщину! И когда Камилла наконец слилась с ним в одно целое, он испытал такое чувство, будто ступил на давно знакомую, горячо любимую и никому более не ведомую тропу. Тропа эта вела в поистине райский сад… Темно-карие глаза Синклера восторженно вспыхнули, когда он вошел в нее, а она негромко застонала от наслаждения. Он нашептывал Камилле на ухо ласковые слова, говорил, что любит ее и что никогда и никому не отдаст.
В один и тот же миг они оба взлетели на головокружительную высоту, охваченные той самой любовью, что, как сказал поэт, «движет солнце и светила»…
Дождь все еще барабанил в окна, когда Камилла поднялась с кушетки и принялась торопливо одеваться. Вновь послышались раскаты грома. Но девушка не испугалась. Нежась в объятиях Тайлера, она не вспомнила бы о разбушевавшейся стихии, даже если бы молнии испепелили весь Лондон. Ей также не было страшно отправляться в грозу домой, однако торопиться не имело смысла. Вот если бы она, как обещала, могла заплатить в срок кухарке и тут же выдать ей денег на покупку провизии, то, конечно, следовало бы уехать отсюда немедленно, а с этими жалкими пятнадцатью фунтами… Впрочем, Камилла уже начинала чувствовать острый голод: желудок явно готовился поднять бунт, возмущенный тем, что с самого утра так ничего и не прибавилось к ломтику хлеба с вареньем и тощей фазаньей ножке.
— Ты уверена, Камилла, что должна ехать прямо сейчас? — спросил Тайлер. — Ты ведь, кажется, не любишь грозы?
— Но еще больше я не люблю сидеть голодной, так что уж лучше мне отправиться домой. Может, где-нибудь перекушу по дороге. Кстати, прости, милый, но я не помню, поблагодарила ли тебя за те деньги, что ты мне одолжил?
— Более чем щедро! — довольно двусмысленно ответил Тайлер. — Ты совсем еще ребенок, моя дорогая. Ты еще не научилась получать, не давая ничего взамен. Так или иначе, но тебе всегда приходится платить, разве я не прав?