С этими словами Василий исчез.
Варя села в уголке, обняв руками колени и незряче уставясь на кожаный мешок с водою и гроздь бананов – их ужин. Она уже и не помнила, когда ела в последний раз. Кажется, в шатре, перед нападением тхагов. Есть, впрочем, не хотелось. Еще по пути от Башни Молчания Нараян дал им с Василием какие-то зеленые листочки и велел держать их во рту всю дорогу. Прохладный влажный вкус не только помогал переносить зной, но и перебивал жажду и голод. Поэтому Варя даже руку не протянула к сахарным желтым бананам, а лишь тоскливо вздохнула. Ее не оставляло ощущение, что Василий отправился вовсе не за оружием, а просто сбежал от нее. Да, что-то произошло: исчезло то чувство безоглядного доверия, единства душ и слияния сердец, которое пронзило их на Башне Молчания. Теперь некая тьма разъединила их… но она же странным образом притягивала их друг к другу. Это было противоречиво, необъяснимо, однако Варя ощущала это всем существом своим. Она знала: костра, зажженного Нараяном, достаточно, чтобы держать на расстоянии зверей. Но его свет слишком тускл, чтобы рассеять ночную тьму, которая растворит собою все преграды, возникшие между двумя людьми. Особенно если они оба этого захотят. Если оба возжелают…
У нее вдруг загорелись щеки. Почему-то невмоготу сделалось вот так сидеть и ждать.
Нервным движением схватив обломок мрамора, она вдруг бросила его куда глаза глядят.
Стая зеленых попугаев вспорхнула с куста, сверкая в последних солнечных лучах. Издавая резкие крики, птицы унеслись под защиту другого куста.
Варя поглядела им вслед – и ей почему-то стало легче. Словно птицы унесли с собою сеть, которой она была опутана! Повела глазами – и будто впервые увидела, что по каменному полуразрушенному своду, перегоняя друг друга, неслись прекрасно изображенные полукони-полуптицы, крылатые обитатели небесной сферы, прекрасные апсары…
Ниже ракшасы-чудища сплетались с полузмеями-нагами[15] и зловеще-прекрасными нагинями, и вселенский змей Шеша беспощадно стискивал их своими сверкающими кольцами.
«Они все живут здесь, как в заколдованном сне, – подумала Варенька. – Может быть, чего-то ждут от нас… что мы разбудим их, вернем их к жизни! Но как?»
Она поднялась и пошла вокруг широкой площадки, разглядывая кружево орнаментов, пытаясь понять, какому богу посвящен этот храм: здесь были изваяния или изображения почти всех неземных существ индуизма, однако Варя внезапно осознала, что все они предавались друг с другом любви: Ганеша и Сиддхи, Шива и Шакти, Вишну и Лакшми, Кама и Рати, Кришна и Радха…
Варя стиснула руки. Почему она не увидела этих изображений сразу, чуть только Нараян привел их сюда? Или их не было? Или они только что явились из сумеречной мглы, стремительно опускающейся на Мертвый город, будто ловчая сеть на добычу?..
Что-то загрохотало за спиной. Варя так и подскочила и даже перекрестилась, увидав бесформенную фигуру, из которой во все стороны торчали оконечники стрел, копий, лезвия сабель и кинжалов. Святой животворящий крест помог: железный призрак рассыпался, выпустив на волю Василия. Тюрбан свой он где-то потерял, светлые волосы были взъерошены, и Варя торопливо перевела взгляд на лязгающую гору, сваленную у его ног. Созерцать смертоносный блеск металла было куда безопаснее, чем смотреть в его сверкающие глаза!
– Это… что? – спросила она с запинкой. – Это откуда столько сабель?!
– Ну уж нет, сабель тут только три! – с видом высочайшего мужского превосходства объяснил Василий. – Вот эта, с бархатной рукоятью, – кунда, она очень древняя; прямая – тальвар и кривая – пюлуар. А остальные все ножи. Видишь, кривой кукри – им просекают путь в джунглях; вот этот широкий плоский нож называется «кора». Вот этот кинжал с двойным лезвием – кутар, а моголы называют его «джамдар-куттар». Нет, анкус – это не оружие, это стрекало для слона, я его просто так прихватил, на всякий случай. Каргас – нож для жертвоприношений, а вот это просто редкость, я даже не ожидал, что ее найду! Это ханда, меч, а при нем латунная рукавица. Даже в музее Азиатского общества такой нет, клянусь! А это… нет, где же чакра? – Он суматошно огляделся. – Чакра… метательный круг с лезвием острее бритвы, который после броска возвращается к своему хозяину… неужели я его где-то выронил?
И с этими словами Василий снова шагнул к лестнице – с явными намерениями искать свою треклятую чакру.
– Подожди! – в паническом ужасе, что он снова уйдет, воскликнула Варя. – Ты… ты не рассказал еще про этот топор!
– Табар, – поправил Василий. – Он называется «табар».
– Топор – табар? – Как ни были натянуты нервы Вареньки, она не смогла не улыбнуться: – Топор – табар! Да ведь это почти одно и то же слово! Нет, все-таки не зря говорят, что санскрит породил все языки мира! Веды – ты слышал про Веды? Веды для индуса – это все знание о мире! А по-русски ведать – знать. Мать – мата, матар. На санскрите шивате – двигаться, приходить в движение. Шевелиться!
Она схватила кожаный бурдюк:
– Вот! Мешок, да? Мешок на санскрите – машак! Ну что? Ну как? Похоже? А Бог? У них есть слово бхагат – наделять, делить. Мы молимся: дай, Боже! Светлый – у нас, а у них – светас: блестящий, белый. Или Яма – это имя бога мертвых, властелина подземного царства. Случайно ли, что на русском языке яма – это обозначение провала в землю? Огонь – Агни! Огнь! Яра – на санскрите год, у древних славян это слово означало весну, был даже бог Ярило. А Дева?!
Она запнулась. По лицу Василия вдруг пробежала судорога, глаза обратились к небу, с которого на него уже смотрели первые прозрачные звезды.
– Дева – богиня. Богиня! – шепнул он отрешенно.
Варя зажала рот рукой. Сердце болезненно стукнуло.
Что означают эти его слова, этот отрешенный взгляд? Разве… разве может быть, чтобы он… откуда бы он узнал?..
Василий опустил голову, нервно зашагал по краю площадки – туда-сюда. Варя завороженно смотрела, как мечется слишком широкая рубаха вокруг стройного тела. В горле вдруг пересохло.
Казалось, томительно много времени прошло, а Варя все смотрела и смотрела на него. Уже опустилась ночь – тихо, незаметно, окутала звездным блаженством, тайной негой округу. Очертания головы Василия четко вырисовывались в свете звезд, и Варенька увидела, что он тоже повернулся и глядит на нее. У нее сохли губы и сердце разрывалось от неясного страха: а что, если он отпрянет, отвернется, как тогда, в ночном саду магараджи? Она хотела что-то сказать, но не было сил прервать это оцепенелое молчание. И тут, словно вражеский лазутчик, а может быть, посланец светлых дружественных сил, рождающаяся луна взошла на небеса и простерла свои бледные серебристые лучи на развалины Мертвого города.
Василий шагнул вперед… и Варя еще успела мимолетно удивиться, что разделявшее их расстояние он преодолел так быстро. Потом сообразила, что сама тоже бросилась к нему… и это было последней мыслью: смятение чувств охватило ее и подчинило себе всецело.
Казалось, промедлить в слиянии – значит для них умереть. Никто не был сейчас способен размышлять, изумляться, стыдиться. Небесная стрела пронзила их разом… и они рухнули на мраморный пол, который показался им мягче пуховой постели.
Луна замедлила свой ход над мраморным ложем – и легкий ночной ветерок всколыхнул листву. Затрепетали тени на зеркальных и мозаичных стенах. Освещенные бледным сиянием, заиграли яркие блики. Сверкали позолота, серебро, мерцали каменья. Казалось, весь храм вдруг сделался освещен потоками света, которые сбегали по нему, подобно серебристым струям воды. Стволы деревьев, колонны, ветви теперь казались покрытыми блистающим металлом. Ночные цветы горели, будто разноцветные светильники, и радуги горели вокруг них. Чудилось, весь храм, весь сад вокруг него, весь Мертвый город окутан дрожащей живой сетью, и все, чего касается она, оживает.
Боги взирали на них. Лунный свет наполнил жизнью мраморные черты… Много сотен лет ждали они этой ночи! Они были зачарованы мертвыми чарами брошенного города, и вот светоч жизни возгорелся среди этой вековечной тьмы! Теперь каменные боги тоже предавались любви, и каждая пара с нетерпением ждала заветного мига так же, как ждали, как торопили его живые мужчина и женщина.
Еще, еще немного… о, еще!..
И трижды прокричал павлин.
Отеческая воля
Боги, спутники бессмертия, у которых впереди – вечность, услышали этот клич и успели замереть в объятиях друг друга. Теперь ничей, даже самый внимательный взор не отличил бы их от каменных изваяний.
Однако люди ничего не осознавали, кроме своих объятий.
– Чандра! – Этот исполненный изумления и боли зов, прилетевший из ночи, заставил Варю замереть. Василий ощутил, что в его объятиях – внезапно оцепеневшее, неподвижное тело, и затих, поднял голову, тревожно заглянул в глаза:
– Милая! Что?
Она с ужасом смотрела поверх его плеча. Василий хотел было перекатиться на спину, вскочить… он успел бы напасть первым, но он не мог оставить Варю нагой и беззащитной под чужим враждебным взором, может быть, под разящим ударом, а потому продолжал лежать, прикрывая ее и каждую секунду ожидая, что в спину вонзится беспощадное лезвие.
Он вздрогнул, как от удара, когда какая-то ткань накрыла его – не ловчая сеть, как подумал на миг, – просто легкая материя. Покрывало, что ли?
– Сюда идет ваш отец, мэм-сагиб, – прозвучал бесстрастный голос.
Нараян!
Варя пристально смотрела ему в глаза. Луна светит сзади, и не различить их выражения, но ей не почудилась боль в его крике. И почему он назвал ее Чандрой? Откуда он знает имя, которое она слышала лишь раз – во сне? Или… это был не сон?
Но сейчас у Вари не было возможности размышлять.
Отец! Отец идет сюда! Что сделает он с Василием, с нею, когда настигнет их вот так?! Надо скорее одеться.
Они не успели.
Рев, подобный реву раненого слона, разбил вдребезги ночную тишину Мертвого города, и страшная сила вздернула Василия в воздух. Покрывало соскользнуло с его тела и упало на Вареньку, так что она оказалась прикрыта от взглядов трех мужчин, застывших вокруг. Ну а Василий…