[52] Кроме того, после этого спектакля она получила прибавку в 1000 руб. ассигнаций, а позднее 15 руб. ассигнаций поспектаклевой оплаты. Таким образом, благодаря вниманию Николая Павловича, положение ее упрочилось.
В это время она познакомилась с М. И. Глинкой, который, пленясь ее необыкновенным голосом и талантом, именно для нее написал партию Вали. В тот год с ней познакомился и И. К. Айвазовский. К этому времени относится и увлечение артистки знаменитым певцом О. А. Петровым, как она говорила, «покорившим ее сердце еще в училище, когда он уже был на сцене и выходил красиво и живописно задрапированным черным плащом, в серой шляпе с пером, из-под которой вились черные кудри».
Автор воспоминаний об А. Я. передает еще следующие исторические факты. В начале 70-х годов покойный М. И. Мусоргский приносил ей на просмотр все, что писал, и приходил в восторг от передачи ею «Песни раскольницы» из оперы «Хованщина», и в особенности романса «Сиротка». У А. Я. сохранился его собственноручный экземпляр этого романса, транспонированный Мусоргским для А. Я. со следующей надписью: «Для гениальной Анны Яковлевны Воробьевой-Петровой, без всяких знаков (на гения не посягай) – Мусоргский; ему же во сне не снилось, что из этого скромного „Сиротки“ создала Анна Яковлевна. Май, 1874 г.». Вместо обозначения темпа написано: «Специально без обозначения скорости движения и экспрессии (когда постигнешь гения, брось указку и подчинись)».
Глава XVII
Балет. «Черкешенка» Истомина[53]. Пушкин и Грибоедов. Сара Бернар[54]и Гюстав Доре[55]. И. К. Айвазовский о Саре Бернар и Л. Б. Яворской[56]. И. К. Айвазовский на «вторниках» у Хряковых в Киеве. Среды у князя Гагарина в Петербурге. У князя В. Пятницы художников. Боголюбов и враги художника. И. Е. Репин и декаденты. Устрицы великой княгини.
Иван Константинович не был поклонником балета, где мирный гражданин позабывает чины и лета, тем не менее он иногда вспоминал, что он в свое время, хотя и недолго, как поклонник красоты в искусстве, заплатил свою дань увлечения балетом. В прежние годы, в доме Айвазовского в Феодосии, на сцене, украшенной декорациями и занавесом художника, в длинном зале с эстрадой его картинной галереи устраивались (иногда и в высочайшем присутствии) балетные любительские спектакли, с участием детей и девиц из высшего общества Феодосии и ставились живые картины, на которые приглашались им многие лица. Волшебный край, «под сенью кулис», где некогда, во времена его, «Дидло венчался славой» и «царство русской Терпсихоры», – художнику знаком был хорошо, так как большинство его товарищей здесь проводили дни свои. Балеты Дидло, по словам Пушкина, «исполненные живости воображения и прелести необыкновенной, очень нравились Айвазовскому. Один из наших романтических писателей (того времени) находил в них гораздо более поэзии, нежели во всей французской литературе, и на балетной сцене давались тогда переделки поэм Пушкина. «Бахчисарайский фонтан» и «Кавказский пленник» имели большой успех. И. К. Айвазовский имел случай, посещая балет, познакомиться и с одной из героинь Пушкина, «прелестной черкешенкой» А. И. Истоминой (26 июня 1848 г.), о которой великий поэт упоминает в своих письмах к друзьям. На долю этой знаменитой красавицы балерины выпала редкая счастливая участь быть воспетой в гениальных стихах Пушкина, в «Евгении Онегине», благодаря чему она получила бессмертную славу:
Как современник прославленной «по всей Руси великой» Авдотьи Ильиничны Истоминой, И. К. находил, что «своей красотой и искусством она производила увлекающее впечатление – такое же, как и на Пушкина, – на всю остальную публику. Необыкновенно грациозная, легкая, быстрая в движениях, бойкая и самоуверенная на сцене, Истомина обладала, притом, весьма красивой наружностью beaute orientale». Стройная брюнетка среднего роста, со жгучим, огненным взглядом черных и полных страсти очей, прикрытых длинными ресницами, особенно оттенявшими ее лицо, Истомина пленяла не одну только молодежь. При этом не следует забывать, что особенно привлекательным в ней казалось и то, что сама она была натурой увлекающейся, мало тронутой культурой и образованием. Она легко воспламенялась и всегда окружена была толпой поклонников. «Прекрасная черкешенка», балерина была причиной нескольких поединков, столь модных в первой половине нашего столетия. Один пз таких поединков закончился самым печальным образом.
Для нас он особенно важен потому, что имел влияние на судьбу А. С. Грибоедова, которому после дуэли не жилось спокойно в столице, и он вынужден был уехать на службу в далекую Персию, где был убит в Тегеране. Вот как произошла эта история.
На одной квартире с Грибоедовым, в Петербурге, жил его добрый приятель Александр Петрович Завадский, с которого Грибоедов списал своего князя Григория:
Чудак единственный! Нас со смеху морит!
Век с англичанами, вся английская складка…
Граф Завадский ухаживал за знаменитой балериной в то время, когда ее счастливым обожателем был штаб-ротмистр Василий Васильевич Шереметев, молодой кавалергард. Давнишний знакомый Истоминой, с которой встретился на вечерах у князя А. А. Шаховского, Грибоедов пригласил красавицу балерину к себе в гости. Истомина приехала. Визит этот Шереметевым был дурно истолкован, и Грибоедов был вызван на дуэль, чему немало способствовал знаменитый в то время забияка, отчаянный театрал А. И. Якубович, впоследствии попавший в число декабристов. Было решено, что Якубович, друг Шереметева, будет драться с Грибоедовым, а Шереметев – с графом Завадским. Шереметев был смертельно ранен и через три дня скончался; Якубович перед Грибоедовым извинился и просил отложить дуэль до следующего года. Она состоялась уже в Тифлисе, осенью 1818 года: у Грибоедова была прострелена ладонь левой руки, отчего у него свело мизинец. Это увечье и помогло, одиннадцать лет спустя, узнать труп Грибоедова в груде прочих, изрубленных тегеранской чернью.
«Портрет А. И. Истоминой». Художник неизвестен. 1820-е гг.
Авдотья Ильинична Истомина (1799–1848) – легендарная танцовщица Санкт-Петербургского балета
Первая танцовщица петербургского балета и одна из блестящих учениц «венчаного славой» Дидло, танцевавшая на сцене с лучшими партнерами того времени, Огюстом, Гольцем и др., весьма прозаически закончила свои похождения, выйдя замуж за какого-то бездарного второстепенного актера Экунина, блиставшего ее бриллиантами даже на пуговицах жилета и пережившего ее, так как сама талантливая Истомина оставила земное поприще в 1848 году и погребена у нас на кладбище Большой Охты.
В 1879 году И. К., до поездки в Новый свет, поехал в Голландию и Париж, где пробыл с осени до половины декабря, несколько месяцев, и познакомился с Гюставом Доре и Сарой Бернар. «Кипучая жизнь, многолюдство, неугомонная деятельность европейской столицы, – рассказывал И. К. Айвазовский, – особенно поразительны после апатичной Голландии. Словно переход из мрака полутемного, сырого подвала в ярко освещенную залу. Из массы впечатлений, новых встреч и старых знакомств в Париже на этот раз ничто особенно не врезалось в мою память. Из тех художников, с которыми виделся, могу назвать Гюстава Доре, известного у нас своими прекрасными рисунками к Библии, „Потерянному раю“ и пр. Я не раз встречался с Гюставом Доре и вынес о нем самое симпатичное впечатление. Тогда Гюстав Доре изменил карандашу и прилежно занимался скульптурой. Вообще я заметил, что на парижских художников напала какая-то страсть к лепке. За нее принялась по совету и под руководством Гюстава Доре, в его мастерской, и талантливая сценическая актриса Сара Бернар, с которой я познакомился у него. Воздерживаясь от всяких сравнений ее дарования сценического со скульптурными ее произведениями, могу сказать только, что в них заметны признаки богатых ее способностей». В декламации и игре Сары Бернар И. К. находил много сходства с талантливой ее ученицей Лидией Борисовной Яворской, которую он встречал на литературных вечерах в Петербурге. Он прочел давно о ней статью Вас. Ив. Немировича-Данченко в «Севере», и в разговоре со мной он, как художник, предсказывал ей, судя по ее внешности и сценическим данным, еще в начале весны прошлого года блестящий успех в роли герцога Гейхштадтского – сына Наполеона, в только что появившейся тогда новой пьесе Ростана «Орленок». И я тогда же передал об этой, еще, по ее словам, «не подвергнутой остракизму Суворина» после истории с «контрабандистами», премьере Малого театра. В «Figaro» и др. французских газетах тогда много писали уже о старой этой пьесе и роли, с особенным вниманием разучиваемой Сарой Бернар.
Я познакомился с Иваном Константиновичем и встречал его во время его проезда в Киев в 1888 году, в одном из богатейших домов города, на вечерах по вторникам у председателя биржи, коммерции советника Николая Григорьевича Хрякова, у которого мой дядя д-р И. В. Фурин был домашним доктором. «Вторники» отличались большим вкусом и оживлением. Роскошные апартаменты Хряковых в их громадном доме на Бибиковском бульваре, украшенные по стенам штофными материями, дорогими предметами роскоши и редкими картинами Айвазовского, собирали большое общество и всю городскую знать. Здесь было немало интересных личностей, но, конечно, всех их затмевал своей славой вечно живой, общительный и приветливый Иван Константинович, неподражаемые творения которого висели перед всеми тут же на стен