С 1841 года выставлял многократно за границей: в Риме – два раза, в Венеции, в Неаполе, в Амстердаме. В 1845 году сделан почетным членом Амстердамской Академии.
В 1846 году выставил в Берлине, в 1843 году – в Париже. В 1843 году на выставке получил золотую медаль, а в 1857 году на выставке в Париже получил орден Почетного Легиона. Картины большею частью морские. Два раза были также выставлены в Лондоне на Всемирной выставке и картины куплены в Лондоне.
7) Что и когда именно произвели по искусству наиболее заслуживающее упоминания и где ныне находятся (хотя бы главные) произведения Ваши?
С 1838 года постоянно пишу, особенно усиленно с 1835 года, моих произведений до 1500, не считая эскизов или маленьких картинок. Главные, сколько я припомню – морские сражения, которые находятся в Зимнем дворце, а именно: Ревельское, Выборгское, Красная горка, Наваринское, Синопское. «Пожар Москвы 12-го года» находится в Московском дворце. «Буря под Балаклавой и под Евпаторией» (во время Крымской войны)», «Всемирный потоп», «Момент из сотворения мира» в Эрмитаже, также «Волна».
Много картин морских и крымских видов, всех припомнить не могу. Из них до 30 в Лондоне, в Берлине до 12 и в других местах за границей, а в России – до 1000.
В настоящее время я окончил 15 картин кавказских видов. Все они написаны в Тифлисе в последнюю зиму, картины эти будут в декабре выставлены в Петербурге.
15 января 1870 г., Петербург.
Милостивый государь Павел Михайлович!
Виноват я перед Вами, что не отвечал на первое письмо Ваше, между тем сейчас получил другое и вот спешу не откладывая отвечать.
Картина «Каранай» взята государем императором в числе трех. Цена каждой 2000 руб., только самая большая 3500. Ежели эти, т. е. остальные двенадцать [нрзб. ] картин остаются в России, то вся коллекция будет выставлена в Москве, ежели же все остальные не будут вместе куплены, то их отправляю за границу и в таком случае не успею показать в Москве. Что же касается до обещанной мною Вам картины, то я непременно отделю Вам одну из небольших выставленных и отдаю так, оставляя и прежнюю Вам (в придачу прежней). Ежели я в начале марта приеду в Москву, то привезу с собою. Ежели же поеду за границу, то пришлю перед выездом. Я их ранее 10 февраля не могу взять с выставки. В Москве я вероятно остановлюсь у почтенного Василия Никитича Рукавишникова или у сенатора А. И. Казначеева, впрочем по приезде туда я сам побываю у Вас.
Прошу извинить, что я в свое время не отвечал на любезное Ваше письмо. Я помню, что во время моего путешествия я получил одно на Кавказе.
С искренним уважением и преданностью к Вам
14 ноября 1874 г.
Милостивый государь Петр Федорович!
Недавно я возвратился из Константинополя, куда ездил по приглашению султана. До поездки моей я должен был выслать до двадцати картин и во время трехнедельного моего пребывания я по заказу султана написал пять картин. По приезде в Константинополь на другой день был я представлен первым драгоманом нашего посольства.[132] Султан чрезвычайно любезно принял меня и собственноручно пожаловал мне знаки ордена Османье 2-ой степени. Об этом наш посол мне передал, что сообщено в Петербург в Министерство иностранных дел и вероятно через Вас же испросится высочайшее разрешение о принятии.
До поездки моей в Константинополь я имел счастие поднести в Ливадии государю императору огромную картину, избражающую бомбардирование Севастополя. Его величество, приняв благосклонно картину, подарил ее в Севастопольский музеум.
Хотя я имею новые заказы от султана, постараюсь к весне прислать две картины к Вам в Академию для выставки. Эту зиму всю придется остаться в Феодосии.
В Одессе я дал письмо к Вам одному молодому греку, который по мнению моему, имеет большие способности. Я выхлопотал у богатых греков ему средства, чтобы жить в Петербурге и учиться в Академии…
22 декабря 1874 г., Феодосия
Милостивый государь Николай Павлович!
С сегодняшним пароходом отправляю две картины, написанные для Вашего высокопревосходительства.
Одна изображает вид с Елдыц киоска при восходе солнца. Как мне помнится, видом этим особенно восхищалась Екатерина Леонидовна,[134] вторая картина – Буюк-дере. Я просил заранее Серкис-бея[135] заказать для этих картин золотые рамы и они, вероятно, готовы. Секретарь Серкис-бея Пештималджиян явится к Вам в день получения картин, и он их вставит в рамы. По расчету моему картины должны прибыть в Константинополь с пароходом, который придет 30 декабря, в понедельник, так что накануне нашего Нового года картины в рамах будут у Вас.
Очень буду рад, ежели картины эти понравятся Вам и супруге Вашей.
Прошу покорнейше передать мое глубокое уважение Екатерине Леонидовне и княгине.
С истинным уважением и преданностью имею честь быть Вашего высокопревосходительства покорнейшим слугой.
24 марта 1875 г., Феодосия
Милостивый государь Николай Павлович!
Давно уже я имел честь телеграммой благодарить Ваше высокопревосходительство за прелестный подарок. Ныне письмом повторяя мою душевную признательность, я, в доказательство искренности моих слов, осмеливаюсь при сем послать небольшую картину, которую прошу покорнейше передать от меня глубокоуважаемой Екатерине Леонидовне. Картина эта, писанная по рисункам, сделанным когда-то с посольского дома, может быть со временем интересной для Ваших милых константинопольских уроженцев.
Вид Константинополя написан был мною для Вас как бы с Елдыц Киоска. Это неточно, вид этот верен, но только с Малта-Киоска, ошибка произошла через эскизы, я их перемешал нечаянно, но она совершенно согласна с рисунком, сделанным с натуры.
Прошу покорнейше передать мое глубокое почтение супруге Вашей и многоуважаемой княгине.
С истинным уважением и душевною преданностью имею честь быть Вашего высокопревосходительства покорнейшим слугой.
23 мая 1875 г., Феодосия
Милостивый государь Николай Павлович!
Письмо Вашего высокопревосходительства из Брусы я имел честь получить и спешу благодарить за все Ваши любезности, выраженные в письме Вашем. Очень рад, что небольшая картина «Ночь» так понравилась всем Вам.
Теперь позвольте мне сказать Вам об одном моем предположении, и ежели оно будет одобрено Вами, только в таком случае я решусь исполнить. Вот какого рода предположение мое.
Так как все заказы его величества султана окончены мною еще зимою и за которые деньги получены мною от Серкис-бея, теперь по окончании всего этого, я бы желал выразить свою признательность и послать с этой целью две небольшие картины: одну, изображающую вид Петербурга с Невы летом, а другую – вид Москвы зимою. Кажется, два эти предмета были бы кстати как (пешкеш[136]) от русского художника.
Ежели Ваше высокопревосходительство найдете, что это кстати и не откажете в Вашей благосклонности в представлении их его величеству, то только в таком случае я постараюсь их скорее окончить и отправить в Ваше распоряжение. Во всяком случае желательно [было] бы, чтобы это случилось во время Вашего присутствия в Константинополе ежели не до выезда Вашего, то по возвращении Вашем осенью. Ежели найдете, что лучше теперь, летом, то прошу покорнейше дать мне знать телеграммой и в таком случае я их вышлю к 15 или 20-му июня старого стиля.
Серкис-бей, хотя и весьма был любезен постоянно, но в некоторых случаях его действия были весьма странные. Как я заметил, картины мои для него были средством в его делах; (он) дарил их не только от своего имени, но и от меня лицам, которых я и не знаю, например, бывшему визиру и другим. Мне было весьма неприятно иметь вид, как бы я заискивал у этих людей. Признаюсь, ежели бы мне пришлось еще раз поехать в Стамбул, то просил бы Ваше высокопревосходительство приютить меня в посольском доме (какой-нибудь уголок).
Хотя его величество султан почти и пригласил лично приехать летом еще раз, но без вторичного приглашения я, разумеется, не поеду.
Простите меня, что я решил писать к Вам такое длинное письмо при Ваших обширных занятиях.
Прошу покорнейше передать мое глубокое уважение супруге Вашей и княгине Анне Матвеевне.
С чувством глубочайшего уважения и преданности имею честь быть Вашего высокопревосходительства покорнейшим слугой.