ли не суждено увидеться, если не суждено говорить с нею и смотреть в ее милое лицо и услыхать о ее любви ко мне, что ж, по эту сторону могилы я буду вести жизнь, достойную человека, любимого ею, а по ту – буду молить о сне без видений.
Месть Руперта(Из воспоминаний Фрица фон Тарленхайма)
Глава IПрощание королевы
еловек, немало поживший на этом свете, понимает, что любое событие, порой даже самое незначительное, со временем может иметь серьезные последствия. Не было никакой уверенности, что со смертью герцога Штрельзауского и восстановлением на троне короля Рудольфа закончатся все беды, порожденные дерзким заговором Черного Майкла. Ставки были высокими, борьба упорной, и накал страстей посеял семена вражды. Но справедливость все же восторжествовала, и Майкл, так жаждавший короны, заплатил жизнью за все свои преступления. Глава заговора был мертв, принцесса стала женой его кузена, тайна надежно сохранена, и мистер Рассендилл больше никогда не появится в Руритании. Разве это не означало завершение всех проблем? Об этом-то я и говорил моему другу, коменданту Зенды, у постели маршала Штракенца. Старый маршал, чья жизнь была уже на закате, тот, кто всегда поддерживал нас и давал дельные советы, сейчас лишь молча кивал. В старости и болезни мечтают лишь о покое.
– Вы большой оптимист, дружище Фриц, – потянув себя за седой ус и вынув изо рта черную сигару, молвил полковник Запт. – Но разве Руперт фон Гентцау мертв? Что-то я об этом не слыхал.
Сказано верно и вполне в духе старины Запта! Но Руперт в одиночку вряд ли сможет нарушить наш покой. Чудом удрав из королевства, он не осмеливался ступать на его земли. Скитаясь туда-сюда по Европе, Руперт добывал деньги посредством своего изворотливого ума или просто флиртуя с дамами. И тем не менее мы знали, что он не оставил попыток добиться разрешения вернуться и вступить во владения поместьем, унаследованным им после смерти дяди. Главным посредником, через которого Руперту хватало наглости обращаться к королю, был его родственник, граф фон Люцау-Ришенхайм – молодой человек, занимающий высокое положение, обладающий крупным состоянием и всецело преданный Руперту. Граф очень старался. Признавая тяжкие преступления Руперта, он выдвигал в его пользу аргументы молодости и сильное влияния герцога Майкла, обещая в многозначительных выражениях, выдающих знакомый тон Руперта, его будущую верность и благоразумие. «Заплатите назначенную мною цену, и я буду держать язык за зубами», – казалось, произносил голос Руперта, прорываясь сквозь вежливую улыбку его кузена. Но, как и следовало ожидать, король и его советники, хорошо знавшие, что за человек граф фон Гентцау, не были склонны прислушиваться к просьбам его посланника. Мы держали под контролем все источники доходов Руперта и, насколько возможно, следили за его передвижениями, твердо решив, что он никогда не должен возвращаться в Руританию. Возможно, мы могли бы добиться его экстрадиции и повесить за совершенные им преступления. Но в наши дни любой мерзавец, заслуживающий быть вздернутым на ближайшем дереве, имеет право на то, что именуют справедливым судом. Мы опасались, что если Руперт попадет в лапы нашей полиции и предстанет перед судом в Штрельзау, то секрет, который мы так тщательно охраняли, станет предметом сплетен для всего города, а заодно и для всей Европы.
Запт был прав. Считавшийся сейчас беспомощным, Руперт не отказался от борьбы. Он верил, что его час настанет, и готовился к этому изо дня в день. Руперт строил планы против нас, точно так же как и мы планировали защиту от него. Мы наблюдали за ним, а он не выпускал из виду нас. Влияние Руперта на Люцау-Ришенхайма заметно возросло после того, как кузен нанес ему визит в Париже. С этого момента молодой граф начал помогать своему бедному родственнику. Благодаря «небольшой» финансовой поддержке, Руперту удалось создать шпионскую сеть, сообщавшую ему обо всех наших действиях и положении дел при дворе. Он знал куда больше, чем кто-либо за пределами королевского окружения, о мерах, предпринимаемых с целью управления Руританией, а также о планах, диктуемых политикой королевства. Более того, ему были известны все детали, касающиеся здоровья короля, хотя они и держались в строжайшем секрете. Если бы сведения Руперта исчерпывались только этим, они причиняли бы раздражение и беспокойство, но едва ли серьезный вред. Но благодаря осведомленности о том, что происходило во время пребывания на троне мистера Рассендилла, он подобрался к тайне, которую успешно удалось скрыть даже от самого короля. В этом Руперт усмотрел шанс, который он давно ожидал. Не знаю, что влияло на него сильнее – желание восстановить свое положение в королевстве или злоба, питаемая к мистеру Рассендиллу. Руперт жаждал власти и денег, но он также и жаждал мести. Несомненно, оба эти мотива влияли на него параллельно, и он с радостью обнаружил, что в руки к нему попало обоюдоострое оружие. Одним острием Руперт надеялся расчистить себе дорогу, а другим – ранить ненавистного ему человека, причинив вред женщине, которую тот любил. Иными словами, граф фон Гентцау, догадавшись о взаимных чувствах королевы и Рудольфа Рассендилла, дал задание своим шпионам и вскоре узнал о моих ежегодных встречах с мистером Рассендиллом. Исходя из фактов, Руперт легко смог предположить, в чем заключается моя миссия. Этого ему пока было вполне достаточно. Его голова и руки теперь были заняты обращением этих знаний себе на пользу. Угрызения совести никогда не тревожили Руперта фон Гентцау.
Минуло уже три года со времен свадьбы, наполнившей радостью всю Руританию и ставшей в глазах народа свидетельством окончательной победы над Черным Майклом и остальными заговорщиками. В течение трех лет Флавия была нашей королевой. Сам я уже приближаюсь к возрасту, когда человек смотрит на жизнь глазами, не замутненными туманом страстей. Дни моих романтических переживаний давно миновали, и тем не менее больше всего на свете я благодарен Всемогущему Богу за тот дар любви, которым он наделил мою жену. В бурю ее любовь служила мне якорем, в ясные дни – звездой. Мы – обычные люди и всегда вольны следовать зову наших сердец. Наша свобода не для принцев. Те, что стоят высоко, должны платить столь же высокую цену за свое положение и богатство. Я, конечно, знал, какое бремя легло на хрупкие плечи королевы Флавии, но полностью понять ее тяжкий удел могла бы только женщина. Даже теперь глаза моей жены наполняются слезами, когда мы говорим об этом.
И дело было не только в том, что Флавия никогда не любила короля, а всем сердцем любила другого мужчину. Здоровье короля, подорванное ужасами и тяготами его заключения в замке Зенды, вскоре совсем ослабло. Конечно, как всякий монарх, он ездил на охоту и даже в какой-то мере пытался сам держать бразды правления. Но со дня своего освобождения он стал мрачным инвалидом, совсем не похожим на того веселого и жизнелюбивого принца, которого злодеи Майкла схватили в охотничьем домике. И это не все. Со временем благодарность и восхищение, поначалу испытываемые им к мистеру Рассендиллу, начали сходить на нет. Король все чаще стал размышлять о том, что происходило во время его пленения, ощущая не только страх перед Рупертом Гентцау, заставившим его страдать, но и безумную ревность к мистеру Рассендиллу. Рудольф разыгрывал из себя героя, покуда король лежал беспомощный, его двойник совершал великие подвиги, а народ приписал их несчастному пленнику; и теперь лавры Рудольфа венчают хмурое чело монарха. Королю хватало благородства возмущаться присвоенной славой, но не было сил стойко переносить ее. Ненавистное сравнение с Рудольфом не давало ему покоя. Запт без обиняков говорил королю, что Рудольф сделал то и это, как удачно он проводил ту или иную политику, устранив такую-то проблему. Королю не оставалось ничего другого, как следовать по пути, проложенному для него Рудольфом. Имя мистера Рассендилла редко слетало с губ королевы, но если она говорила о нем, то так, как говорят о великом умершем, способном даже тенью своего имени посрамить всех живых. Я не верю, что король догадывался о чувствах, которые его супруга старательно скрывала, но ему становилось не по себе, когда имя Рудольфа упоминал Запт или я, а из уст королевы он и вовсе не мог его слышать. Я видел, как король терял самообладание при одном звуке этого имени.
Терзаемый ревностью государь постоянно требовал от королевы доказательств любви. Как правило, она повиновалась из жалости и чувства долга, но, будучи всего лишь человеком и женщиной с темпераментом, порой невольно проявляла холодность, которую фантазия больного мужа превращала в непростительное оскорбление. Таким образом, супруги все сильнее отдалялись друг от друга: король был одинок в своих недугах и подозрениях, а королева – в горестях и воспоминаниях. У них не было ребенка, который мог бы перебросить мост над пропастью между ними, и хотя Флавия оставалась королевой и супругой короля, она становилась для него почти чужой.
Королева прожила эти три года хуже, чем во вдовстве. Лишь раз в год она посылала три слова человеку, которого на самом деле любила, и получала три слова в ответ. Но однажды силы покинули ее. Произошла нелицеприятная сцена, когда король, сварливо распекая жену из-за какой-то мелочи – повод ускользнул из моей памяти, – употребил в присутствии других слова, которые она не могла бы вынести с достоинством даже наедине. Мы с Заптом были там, и маленькие глазки полковника гневно сверкали. Я слышал, как он пробормотал: «С удовольствием заткнул бы ему глотку!» Капризы короля были уже чересчур даже для его верного слуги.
Этот эпизод, о котором я больше не буду упоминать, случился за день или два до того, как я должен был отправиться на встречу с мистером Рассендиллом. На сей раз нам предстояло увидеться в Винтенберге, так как год назад меня узнали в Дрездене, и Винтенберг, будучи маленьким городком, куда редко наведываются случайные посетители, казался безопаснее других. Хорошо помню, как через несколько часов после разговора с королем королева позвала меня в свою комнату. Она стояла у стола, на котором была коробка, где, как я хорошо знал, находились алая роза и письмо. Без предисловий королева приступила к своему поручению.