– Я думал, у вас больше хладнокровия.
– Я бодрствовал не из-за недостатка хладнокровия, – ответил мистер Рассендилл.
Запт, пожав плечами, огляделся вокруг. Оконные портьеры были задернуты наполовину, стол придвинут к стене, а кресло стояло в тени, недалеко от портьер.
– Позади для вас достаточно места, – сказал Рудольф. – А когда Ришенхайм будет сидеть в этом кресле напротив меня, вы сможете приставить дуло револьвера к его голове, всего лишь протянув руку. Конечно, я могу сделать то же самое.
Запт одобрительно кивнул.
– Как насчет бороды? – спросил Рудольф.
– Берненштейн скажет ему, что вы сбрили ее этим утром.
– Он этому поверит?
– Почему бы и нет? Для него же лучше поверить во что угодно.
– А если нам придется его убить?
– Король будет в ярости.
– Он так его любит?
– Вы забываете, что он хочет поговорить с ним о собаках.
– Верно. Вы будете на посту вовремя?
– Разумеется.
Рудольф Рассендилл прошелся по комнате. Было заметно, что ночные события взволновали его. Мысли Запта текли по другому руслу.
– Когда мы покончим с этим парнем, мы должны найти Руперта, – сказал он.
– Руперта? – Рудольф уставился на него. – Да, конечно. Совсем забыл, – смущенно добавил он.
Запт бросил на него презрительный взгляд, понимая, что мысли собеседника заняты королевой. Но если он хотел выразить свое презрение словами, ему помешали часы, бьющие семь.
– Ришенхайм будет здесь через час, – сказал он.
– Мы готовы, – отозвался Рудольф Рассендилл. При мысли о предстоящей встрече его глаза блеснули, а чело разгладилось. Он и старый Запт посмотрели друг на друга и улыбнулись.
– Как в старые времена, а, Запт?
– Да, как в царствование доброго короля Рудольфа.
Так они готовились к приему графа Люцау-Ришенхайма, покуда моя чертова рана держала меня пленником в Винтенберге. Мне до сих пор жаль, что я знаю только по рассказам о происшедшем в то утро и не имел чести участвовать в этом. Тем не менее ее величество не забыла обо мне и позаботилась, чтобы я получил свою долю награды.
Глава VАудиенция у короля
Дойдя до этого этапа своей истории, я испытываю искушение отложить перо и оставить нерассказанным то, как с момента повторного прибытия мистера Рассендилла в Зенду нас захватил вихрь случайностей, неся к все новым авантюрам и вдыхая в нас бесшабашность, не ведающую никаких препятствий, а также преданность королеве и ее возлюбленному, отбрасывающую прочь все остальные чувства. Древние люди называли это волей судьбы, которую никто не в силах изменить. И хотя мы считаем это Божьим Провидением, мы так же слепы, как они, по-прежнему удивляясь, почему плоды доброты, великодушия и любви так часто оборачиваются горем и позором, вызывая слезы и кровь. Повторяю, лично я не стал бы повествовать об этом, дабы не запятнать имя той, которой служу, но пишу по ее приказу, дабы люди не осуждали тех, на ком нет греха. Я делаю это для нее и для него, а не для нас. Не нам судить о поступках тех, кому мы служили, – она была нашей королевой, и мы искренне жалели, что он не был нашим королем. Но молнии, которые небрежно метал в нас Руперт фон Гентцау между проклятиями и смехом, еще сильнее запутали нас в сети обстоятельств. Это пробуждало в нас странное непреодолимое желание, о котором я расскажу позже, наполняя стремлением заставить самого мистераРассендилла следовать избранным нами путем. Ведомые этой звездой, мы все сильнее погружались во тьму. Я буду писать, но коротко и ясно, стараясь воссоздать подлинную картину времени и подлинный портрет человека, равного которому я не знаю. Меня постоянно преследует страх, что это мне не удастся, что я не смогу объяснить, как он воздействовал на нас, покуда его дело не стало казаться правым во всех отношениях, пробудив стремление посадить его на то место, где мы хотели его видеть. Ибо он говорил мало, по делу – никаких высокопарных слов не сохранилось в моей памяти – и ничего не просил для себя. Тем не менее его речи и взгляды проникали в сердца мужчин и женщин, делая их готовыми повиноваться любым его приказаниям. Я безумен? Значит, Запт тоже был безумным, поскольку руководил всем предприятием.
Без десяти восемь щеголевато одетый молодой Берненштейн занял пост у главного входа в замок, расхаживая с уверенным видом перед неподвижными часовыми. Ему не пришлось ждать долго. Ровно в восемь ко входу подъехал мужчина, хорошо одетый и верхом на хорошей лошади, но без слуги.
– А вот и граф! – воскликнул Берненштейн, подбежав его встретить.
Ришенхайм спешился и протянул руку молодому офицеру, с которым был близко знаком.
– Вы пунктуальны, дорогой Ришенхайм, и это хорошо, так как король ожидает вас с нетерпением.
– Я не ожидал, что он поднимется так рано, – заметил Ришенхайм.
– Да он уже два часа как поднялся! Будьте с ним поосторожнее, дорогой граф – он в скверном настроении. Например, он… Ах нет, я не должен вас задерживать. Пожалуйста, следуйте за мной.
– Нет, лучше расскажите. Иначе я могу сказать что-нибудь невпопад.
– Ну, король проснулся в шесть, и когда парикмахер пришел подстричь ему бороду, в ней оказалось – только представьте себе, граф! – не менее семи седых волос! Король пришел в ярость. «Сбрейте ее всю! – приказал он. – Не желаю носить седую бороду!» Конечно, человек волен сбрить себе бороду, тем более король. Поэтому ее сбрили.
– Сбрили бороду королю?
– Да, дорогой граф. Поблагодарив небо за то, что он стал выглядеть на десять лет моложе, король воскликнул: «Граф фон Люцау-Ришенхайм завтракает со мной сегодня – что у нас на завтрак?» Повара подняли с кровати и… Но у меня будут неприятности, если я не перестану болтать здесь. Король ждет вас. Пошли.
Взяв графа под руку, Берненштейн быстро повел его в замок.
Граф фон Люцау-Ришенхайм был молодым человеком – в делах подобного рода он обладал не большим опытом, чем Берненштейн и, честно говоря, не выказывал к ним особой склонности. Этим утром граф был бледен, и руки его дрожали. Он не мог пожаловаться на недостаток храбрости, но хладнокровие – более редкая добродетель, и важность его миссии – а возможно, и стыд – действовали ему на нервы. Едва замечая, куда идет, он позволил Берненштейну отвести его в комнату, где находился Рудольф Рассендилл, не сомневаясь, что его провожают к королю.
– Завтрак подадут в девять, – сказал Берненштейн, – но король хочет увидеть вас раньше. Он должен сказать вам нечто важное – возможно, вы ему тоже?
– Я? О нет. Мелкое дело, но… э-э… личного свойства.
– Да, разумеется. Я вовсе не любопытствую, дорогой граф.
– Я застану короля одного? – нервно осведомился Ришенхайм.
– Думаю, да, – ответил Берненштейн.
Они подошли к двери, и Берненштейн остановился.
– Мне приказано ждать снаружи, пока его величество не вызовет меня, – тихо сказал он, словно опасаясь, что раздраженный король его услышит. – Я открою дверь и доложу о вас. Пожалуйста, старайтесь поддерживать в нем хорошее настроение, иначе нам несдобровать. – Он распахнул дверь и доложил: – Государь, граф фон Люцау-Ришенхайм имеет честь явиться к вашему величеству.
Впустив графа, Берненштейн быстро закрыл дверь и встал перед ней, на всякий случай вытащив револьвер и тщательно осмотрев его.
Граф низко поклонился, стараясь скрыть возбуждение. Он увидел короля, сидящего в кресле в костюме из коричневого твида (выглядевшего не лучшим образом после завязывания в узел прошлой ночью). Его лицо было в тени, но Ришенхайм заметил, что борода действительно исчезла. Король протянул посетителю руку и знаком пригласил сесть напротив него, примерно на расстоянии фута от оконных занавесей.
– Рад видеть вас, граф, – сказал король.
Ришенхайм слегка вздрогнул. Голос Рудольфа так походил на королевский, что никто не мог бы заметить разницу, но в последние год-два король сильно ослабел, и Ришенхайм казался удивленным энергичным тоном. Когда он вздрогнул, портьеры позади него слегка шевельнулись, но тут же замерли, поскольку Ришенхайм не проявлял других признаков подозрений. Однако Рудольф подметил его удивление, и его голос стал слабее.
– Очень рад, – повторил Рассендилл, – так как меня выводят из терпения эти собаки. Я пробовал все, но никак не могу добиться гладкой шерсти. А ваши выглядят превосходно.
– Вы очень любезны, государь. Но я рискнул испросить аудиенцию с целью…
– Конечно, вы должны рассказать мне о собаках. И прежде чем придет Запт, так как я хочу, чтобы никто, кроме меня, этого не слышал.
– Ваше величество ожидает полковника Запта?
– Минут через двадцать, – ответил король, бросив взгляд на часы на каминной полке.
Ришенхайм понял, что должен справиться со своей миссией до прихода Запта.
– Шерсть ваших собак, – продолжал король, – становится такой красивой…
– Тысяча извинений, государь, но…
– …такой длинной и шелковистой, что я отчаялся…
– У меня важное и срочное дело, – настаивал Ришенхайм.
Рудольф откинулся на спинку кресла с недовольным видом.
– Ну, если так, говорите, граф, а потом расскажете о собаках.
Ришенхайм окинул взглядом комнату. Занавеси были неподвижны, левая рука короля поглаживала бритый подбородок, а правая была скрыта от посетителя стоящим между ними маленьким столиком.
– Государь, мой кузен, граф фон Гентцау, доверил мне сообщение…
Лицо Рудольфа внезапно стало суровым.
– Я не стану принимать никаких сообщений от графа Гентцау, ни прямо, ни косвенно.
– Прошу прощения, государь, но документ, попавший в руки графа, жизненно важен для вашего величества.
– Граф Гентцау вызвал мое величайшее неудовольствие.
– Государь, он прислал меня сюда в надежде загладить все свои преступления. Существует заговор против чести вашего величества.
– И кто же в нем участвует, граф? – холодно и недоверчиво осведомился Рудольф.
– Те, кто очень близки к особе вашего величества и пользуются вашим расположением.