Было почти пять утра, когда я простился с ними и сел на лошадь. Полковник и Джеймс отвязали своих лошадей и повели их к конюшне за домиком. Я помахал им и поскакал назад в замок. Светало; воздух был свежим и чистым. Новый день приносил новые надежды, отгоняя страхи; мои нервы начали успокаиваться. Лошадь легко скакала по тропе. Все это не позволяло впадать в уныние, сомневаться в быстроте мысли, силе руки и благосклонности фортуны.
Впереди появился замок, и я приветствовал его радостным криком, отозвавшимся эхом среди деревьев. Но вскоре я издал удивленный возглас, приподнявшись в седле и глядя на верхушку донжона. Флагшток был пуст – королевский штандарт, развевавшийся вчера вечером на ветру, исчез. По древнему обычаю, флаг висел на флагштоке, когда король или королева находились в замке. Больше он не должен был развеваться для Рудольфа V, но почему он не возвещал о присутствии королевы Флавии?
Я пришпорил лошадь, опасаясь нового удара судьбы.
Через четверть часа я был у дверей. Навстречу выбежал слуга, и я быстро спешился. Стянув перчатки, я смахнул ими пыль с сапог, попросил конюха позаботиться о лошади и повернулся к лакею.
– Как только королева оденется, узнайте, может ли она принять меня. У меня сообщение от его величества.
Парень выглядел слегка озадаченным, но в этот момент Герман, мажордом короля, подошел к двери.
– Разве комендант не с вами, ваша милость? – спросил он.
– Нет, комендант остался с королем в охотничьем домике, – ответил я беспечным тоном, отнюдь не соответствующим моим чувствам. – У меня сообщение для ее величества, Герман. Узнайте у кого-нибудь из женщин, когда она меня примет.
– Королевы нет в замке, – сказал мажордом. – В пять утра она вышла из комнаты полностью одетая, послала за лейтенантом фон Берненштейном и объявила, что уезжает. Как вам известно, почтовый поезд отходит в шесть. – Герман посмотрел на часы. – Да, королева только что отбыла со станции.
– Куда? – спросил я.
– В Штрельзау. Она взяла с собой только одну фрейлину и лейтенанта фон Берненштейна. Суета была жуткая – всем пришлось встать, готовить карету, посылать сообщение на станцию…
– И королева не назвала никакой причины отъезда?
– Нет, ваша милость. Она оставила мне письмо для коменданта, которое велела передать ему в собственные руки, как только он вернется в замок. Королева сказала, что в письме важное сообщение для короля, и его можно доверить только лично полковнику Запту. Разве вы не заметили, ваша милость, что флаг спущен?
– Я не смотрел на донжон, – солгал я. – Дайте-ка мне письмо.
Понимая, что в письме находится ключ к этой новой загадке, я решил без промедления доставить его Запту.
– Письмо, ваша милость? Прошу прощения, но вы ведь не комендант. – Он улыбнулся.
– Верно, – согласился я, кисло улыбнувшись в ответ. – Я не комендант, но сейчас поеду к нему. Король приказал мне вернуться, как только я повидаю королеву, а так как ее величества нет здесь, я поеду назад в охотничий домик, как только мне оседлают свежую лошадь. А комендант сейчас в домике. Так что давайте письмо!
– Я не могу отдать его вам, ваша милость. Приказы ее величества были точными.
– Чепуха! Если бы королева знала, что приеду я, а не комендант, она бы поручила мне доставить ему письмо.
– Мне об этом ничего не известно, ваша милость. Ее распоряжения были недвусмысленными, и она не любит, когда ей не повинуются.
Конюх увел лошадь, а лакей исчез. Герман и я остались наедине.
– Дайте мне письмо! – потребовал я, чувствуя, что теряю самообладание.
Очевидно, Герман тоже это почувствовал и шагнул назад, прижимая руку к груди кружевного камзола. Жест выдал местонахождение письма – забыв об осторожности, я бросился на него, заломил ему руку за спину, другой рукой схватил за горло, потом залез ему в карман и достал письмо. Отпустив бедного мажордома, чьи глаза вылезали из орбит, я дал ему пару золотых монет.
– Письмо срочное, болван! – сказал я ему. – Помалкивайте об этом.
Не тратя время на изучение его красной изумленной физиономии, я повернулся и побежал к конюшням. Через пять минут я уже сидел на свежей лошади, а еще через минуту мчался сломя голову к охотничьему домику. Герман до сих пор помнит мою хватку, хотя давно истратил золотые монеты.
Я прибыл к погребению Бориса. Джеймс утрамбовывал землю мотыгой, а Запт стоял рядом, покуривая трубку. Сапоги у обоих были испачканы грязью. Я спрыгнул с лошади и сообщил новости. Комендант с проклятием выхватил у меня письмо, Джеймс продолжал аккуратно выравнивать землю, а я помню лишь то, что вытирал лоб и чувствовал сильный голод.
– Господи, она поехала за ним! – воскликнул Запт, отдав мне письмо.
Я не стану полностью излагать то, что писала королева. Ее поведение, казалось нам, не разделявшим ее чувства, трогательным и достойным жалости, но, честно говоря, глупым. Она писала, что дальнейшее пребывание в Зенде свело бы ее с ума. Она не могла спать, не зная, удалось ли нам успеть вовремя и что происходит в Штрельзау, а когда наконец заснула, то ей приснился кошмар.
«Я видела этот сон раньше. Он казался мне королем, и его так называли, но он не отвечал и не шевелился, как мертвый». Королева объясняла, что какая-то непреодолимая сила тянула ее в Штрельзау, убеждая, что она должна увидеть «того, кого вы знаете», и удостовериться, что он жив. «Если король получил письмо, я погибла. Если нет, скажите ему, что вам придет в голову. Я должна ехать. Уже второй раз я вижу этот сон. Он означает, что ему грозит опасность. Берненштейн поедет со мной, и я смогу его увидеть. Простите меня, но я не могу оставаться в Зенде – сон был слишком ясным». Бедная королева словно наполовину обезумела от терзавших ее видений. Я не знал, что она рассказывала и самому мистеру Рассендиллу об этом странном сне. Лично я не верю в подобное – мне кажется, мы сами создаем наши сны, наполняя их подлинными страхами и надеждами, которые являются нам по ночам в виде таинственных откровений. Тем не менее некоторые вещи человек не в силах понять, и я не претендую на то, чтобы постичь своим умом пути Господни.
Как бы то ни было, нас беспокоила не причина отъезда королевы, а сам ее отъезд. Мы вернулись в домик, и Джеймс, помня, что люди должны есть, даже если короли умирают, приготовил нам завтрак. Я очень нуждался в пище, будучи совершенно изможденным, да и остальные после всех трудов устали не меньше. За едой мы разговаривали, и нам стало очевидно, что я тоже должен ехать в Штрельзау. Драма будет сыграна в городе. Там находились Рудольф, Ришенхайм, теперь и королева, а по всей вероятности, Руперт фон Гентцау. Из них только Руперт и, возможно, Ришенхайм, знали, что король мертв и о том, как рука судьбы распорядилась событиями прошлой ночи. Король покоился на своей кровати, могила была вырыта, Запт и Джеймс были готовы хранить тайну даже ценой собственной жизни. Мне нужно было ехать в Штрельзау, сообщить королеве, что она овдовела, а также нацелить удар в сердце Руперта.
В девять утра я выехал из домика, направляясь в Хофбау, чтобы ждать там поезда, который доставит меня в столицу. Из Хофбау я мог послать сообщение, но только о своем приезде, а не о печальных новостях. Благодаря шифру я мог посылать сообщения Запту в любое время. Полковник велел мне спросить мистера Рассендилла, придет ли он нам на помощь или останется в городе.
– Этот день должен все решить, – сказал Запт. – Мы не можем долго скрывать смерть короля. Ради бога, Фриц, покончите с этим молодым негодяем и заберите письмо!
Не тратя времени на прощания, я отправился в путь. К десяти я был в Хофбау, так как скакал во весь опор. Оттуда я послал сообщение Берненштейну во дворец о моем скором приезде. Но мне пришлось задержаться. Поезд должен был подойти только через час.
Поеду верхом, подумал я, но в следующий момент понял, что в таком случае мое путешествие завершится еще позже. Оставалось только ждать, и вы можете представить себе мое состояние. Каждая минута казалась часом, и до этого дня я не знал, что час может длиться так долго. Я ел, пил, ходил, сидел и стоял. Знавший меня начальник станции думал, что я помешался, пока я не объяснил ему, что везу важные депеши от короля и что задержка подвергает опасности интересы государства. Тогда начальник выразил сочувствие, но что еще он мог сделать? На придорожной станции было невозможно заказать экстренный поезд. Так что я мог лишь ждать.
Наконец я сел в поезд, и через час увидел город. Но тут, к моему отчаянию, поезд остановился и стоял почти полчаса. Если бы он не тронулся еще несколько минут, я бы выпрыгнул из вагона и пустился бегом, так как сидение на месте сводило меня с ума. Когда мы подъезжали к вокзалу, я с трудом взял себя в руки, откинулся на спинку сиденья и пребывал в такой позе, пока поезд не остановился и проводник не открыл дверь. Я попросил его раздобыть мне экипаж и последовал за ним через вокзал. Он открыл для меня дверцу кареты, и я, дав ему чаевые, поставил ногу на ступеньку.
– Скажите извозчику, чтобы ехал во дворец, и как можно быстрее, – попросил я. – Из-за этого чертова поезда я уже опаздываю.
– Старая кобылка быстро доставит вас туда, – заверил возница.
Я вскочил в экипаж, но в тот же момент увидел мужчину, который махал рукой и спешил в нашу сторону. Извозчик увидел его и стал ждать. Я не осмеливался приказывать ему ехать, так как боялся демонстрировать излишнюю спешку, а кузену моей жены, Антону фон Штрофцину, тем более показалось бы странным, если бы я не уделил ему минуту. Подойдя, он протянул руку в серой лайковой перчатке, ибо молодой Антон был лидером штрельзауских денди.
– Я рад, что у меня нет должности при дворе, мой дорогой Фриц, – сказал он. – Ты чертовски активен! Я думал, ты останешься в Зенде на месяц.
– Королева внезапно изменила свои намерения, – с улыбкой ответил я. – С дамами такое случается часто. Тебе это должно быть известно – ведь ты все о них знаешь.
Мой комплимент или намек вызвал самодовольную улыбку и подкручивание усов.