– Вот именно. – Запт дернул себя за ус и бросил быстрый взгляд на Джеймса. – Или то, что от него осталось.
– Заодно приведу телегу и отвезу кабана в замок. Полагаю, комендант, вы не съели его целиком?
– Мы его даже не поджарили, – со смехом отозвался Запт, – но не ручаюсь, что не сделаем этого к завтрашнему утру.
– Хорошо, постараюсь приехать пораньше. Кстати, комендант, в телеграмме говорится, что графа Руперта видели в городе.
– Руперта Гентцау? Чепуха, мой дорогой Симон! Он не осмелится показаться там.
– Кто знает? Возможно, именно это привело короля в Штрельзау.
– Да, если это правда, – согласился Запт.
– Ну, доброго вам дня, комендант.
– Всего хорошего, Симон.
Оба егеря поехали назад. Джеймс смотрел им вслед.
– Было известно, что король в Штрельзау, – сказал он, – а теперь стало известно, что там находится и граф Руперт. Каким же образом граф Руперт мог убить короля здесь, сэр?
Запт испуганно уставился на него.
– Как тело короля могло попасть в лес Зенды? – продолжал Джеймс. – Или как оно могло попасть в город Штрельзау?
– Бросьте ваши чертовы загадки! – рявкнул Запт. – Вы нарочно подталкиваете меня к этому?
Джеймс подошел к полковнику и положил ему руку на плечо.
– Вы совершили столь же великое дело раньше, сэр, – сказал он.
– Да, чтобы спасти короля.
– А сейчас нужно спасать королеву и вас. Ибо, если мы этого не сделаем, правда о моем хозяине выйдет наружу.
Запт не ответил.
Они снова сидели в молчании, иногда куря, покуда томительный день подходил к концу, а тени деревьев становились длиннее. Оба не думали ни о еде, ни о питье и не двигались с места. Джеймс только поднялся, чтобы развести огонь в камине, да еще зажег лампу, когда стало темнеть. Было почти шесть, а новости из Штрельзау еще не поступили.
Наконец послышался стук копыт. Они выбежали из дома, оставив дверь открытой настежь, совершенно позабыв о тайне, которую охраняли. Запт, обогнав слугу, первым подбежал к курьеру, выхватил у него конверт, молча прочитал телеграмму и пробормотал: «Господи!» Потом он повернулся и зашагал назад к Джеймсу, устало бредущему по тропе.
Но курьер возмущенно запротестовал:
– Я скакал без остановок от Хофбау, сэр! Где моя крона?
Запт снова подошел к нему, достал из кармана крону и протянул курьеру со странной улыбкой на широком загорелом лице.
– Каждый, кто заслуживает крону, получит ее, если это зависит от меня, – сказал он и повернулся подоспевшему Джеймсу. – Пошли, делатель королей!
Их глаза встретились, и комендант кивнул. Потом они зашагали к домику, где лежали мертвые тела короля и его егеря. Судьба сказала свое слово.
Глава XVIТолпа на Кёнигштрассе
Надо сказать, что проект, зародившийся в голове слуги мистера Рассендилла и воспламенивший дерзкий ум Запта, словно искра воспламеняет сухой хворост, приходил (правда, смутно) в голову и кое-кому из нас в Штрельзау. Мы не планировали его так хладнокровно, как Джеймс, и не хватались за него так энергично, как комендант Зенды, но я не раз думал о нем то с отчаянием, то с надеждой. Я знал, что он занимает мысли Берненштейна не меньше моих собственных, поскольку никто из нас не мог придумать ни одного рационального способа, с помощью которого живой король, о чьем присутствии в Штрельзау знало полгорода, мог бы испариться, а мертвый – занять его место. Казалось, это можно осуществить, только рассказав правду полностью или хотя бы частично, после чего все начнут сплетничать и строить догадки о Рудольфе Рассендилле и его отношениях с королевой. Сделать это означало бы подвергнуть королеву всем или почти всем опасностям, которые повлекла за собой потеря письма. Под влиянием непоколебимой уверенности Рудольфа мы все соглашались, что нужно вернуть письмо и навсегда заткнуть рот Руперту Гентцау, но для слухов и предположений все равно осталось бы достаточно материала. Поэтому, сознавая все трудности и весь нескончаемый риск, мы все же не выбрасывали из головы эту затею и намекали на нее друг другу – моя жена мне, я Берненштейну, а он, в свою очередь, мне – быстрыми взглядами и недосказанными фразами. За королеву я не могу ручаться. Мне казалось, что ее мысли целиком заняты надеждой на обещанный повторный визит мистера Рассендилла. Самому Рудольфу мы не осмеливались ничего говорить о роли, которой наделяло его наше воображение, – если ему предстояло играть ее, то по воле судьбы, о которой твердил Запт, а не в результате наших уговоров. Сейчас все его усилия были сосредоточены на задаче, которую ему предстояло выполнить в старом доме на Кёнигштрассе. Но мы сознавали, что даже смерть Руперта не обеспечит полностью сокрытие тайны. Ришенхайм, хотя и являлся сейчас нашим беспомощным пленником, был жив, и его нельзя было вечно держать в заключении. Бауэр, о чьем местопребывании мы ничего не знали, мог свободно говорить и действовать. Тем не менее мы не опасались никого, кроме Руперта, и не сомневались, что сможем от него избавиться. Ибо в моменты возбуждения и напряжения самые большие препятствия выглядят незначительными.
Просьба от имени короля вынудила большую часть толпы нехотя разойтись. Рудольф сел в одну из моих карет и, сам управляя лошадьми, поехал не к Кёнигштрассе, а в противоположную сторону. Очевидно, он хотел добраться к месту назначения кружным путем, не привлекая внимания. Карета королевы все еще стояла у моей двери, так как было решено, что она отправится во дворец и там будет ждать известий. Мы с женой должны были ее сопровождать, поэтому я подошел к ней и спросил, желает ли она выехать немедленно.
– Да, – ответила она, но внезапно спросила: – Где граф Люцау-Ришенхайм?
Я объяснил, что Берненштейн охраняет графа в комнате на задней стороне дома.
– Я хочу его видеть, – подумав, сказала королева. – Приведите его, но пусть при нашем разговоре никто не присутствует, кроме вас.
Хотя я не знал, каковы ее намерения, но не видел причин возражать, радуясь, что у нее появится возможность скоротать тревожное время. Поэтому я повиновался и привел Ришенхайма к королеве. Он следовал за мной медленно и нехотя – его неуравновешенный ум вновь прыгал от бесшабашности к отчаянию. Ришенхайм был бледен и напряжен – в присутствии королевы бравада, которую он демонстрировал перед Берненштейном, сменилась пристыженной угрюмостью. Он старательно избегал серьезного взгляда королевы.
Я удалился в дальний конец комнаты, но она была маленькая, и я мог слышать весь разговор. Мой револьвер был наготове на случай, если Ришенхайм предпримет попытку бегства. Но он был далек от этого. Присутствие Руперта внушало ему уверенность, но сейчас Ришенхайма снова охватила его природная нерешительность.
– Граф, – заговорила королева, знаком предложив ему сесть, – я хочу поговорить с вами, так как не желаю, чтобы дворянин вашего ранга слишком плохо думал о своей королеве. По воле неба моя тайна перестала быть таковой, следовательно, я могу говорить откровенно. Вы можете возразить, что стыд должен заставить меня молчать, но я постараюсь уменьшить свой позор в ваших глазах.
Ришенхайм устремил на нее недоуменный взгляд. Он ожидал упреков, а услышал извинения.
– Тем не менее, – продолжала королева, – это из-за меня король лежит мертвый, из-за меня, сам того не зная, пожертвовал жизнью его преданный слуга. Пока мы разговариваем, один дворянин, еще не слишком старый, чтобы не научиться благородству, может быть убит в ссоре из-за меня или убить того, кто мне дороже всего на свете. А вас, граф, мой грех побудил служить королю, навлекая на меня кару.
Ришенхайм смотрел в пол, нервно сжимая и разжимая кулаки. Я убрал руку с револьвера, понимая, что теперь нечего опасаться бегства.
– Не знаю, – снова заговорила королева почти мечтательным тоном, как будто обращаясь больше к самой себе, чем к Ришенхайму, или вовсе забыв о его присутствии, – с какой целью небо обрушило на меня такие несчастья. Возможно, я, занимающая более высокое положение, чем большинство женщин, должна подвергаться наиболее тяжким испытаниям, но я этих испытаний не выдержала. Все же, когда я сравниваю мои горести и мои искушения, мне кажется, что небесная работа не выполнена до конца – в моем сердце недостаточно смирения. Но на мне вина в пролитой крови, и теперь даже лицо моего возлюбленного я вижу сквозь алый туман. Если мне была дарована великая радость, то она запятнана кровью.
Королева сделала паузу, глядя на Ришенхайма, но он не произнес ни слова.
– Вы знали, как велик грех в моем сердце, если не в моих поступках, – продолжала она. – Вы полагали, граф, что этот грех не наказан, и решили добавить стыд к моим страданиям. Помогая вашему родственнику, вы думали, что служите чести короля. Таким образом, я побудила вас к действиям, которые не могли бы одобрить ни ваше сердце, ни ваша честь. Я благодарю Бога за то, что вы не пострадали более серьезно.
– Руперт убедил меня, – пробормотал Ришенхайм, не поднимая глаз. – Он говорил, что король будет очень благодарен и наградит меня… – Его голос замер.
– Знаю, – кивнула королева. – Но вы бы не слушали этих убеждений, если бы моя вина не ослепила вас.
Внезапно она повернулась ко мне и протянула руки со слезами на глазах:
– Но ведь ваша жена все знает и по-прежнему любит меня, Фриц.
– В противном случае она не была бы моей женой, – ответил я. – Мы не желаем лучшей доли, чем умереть за ваше величество.
– Она знает, но любит меня, – повторила королева, словно находя утешение в любви Хельги. Женщины всегда обращаются за поддержкой к другим женщинам и в то же время опасаются их. – Но Хельга не пишет писем.
Я мрачно улыбнулся. К счастью, Рудольф Рассендилл никогда не ухаживал за моей женой.
Королева встала.
– Ну, поедем во дворец.
Ришенхайм импульсивно шагнул к ней, и она повернулась к нему:
– Вы тоже поедете со мной, граф?
– Лейтенант фон Берненштейн присмотрит за… – начал я, но королева жестом велела мне умолкнуть.