– Вы поедете со мной? – снова спросила она.
– Мадам… – Он запнулся.
Королева ждала, и я тоже. Внезапно Ришенхайм опустился на одно колено, не решаясь поцеловать руку королевы. Она сама протянула ее ему и печально промолвила:
– Прощая, я могу получить прощение.
– Это был не я, – пробормотал Ришенхайм. – Руперт заставил меня, я не мог ему противиться.
– Вы поедете со мной во дворец? – в третий раз спросила королева, убрав руку, но улыбаясь.
Я рискнул вмешаться:
– Граф Люцау- Ришенхайм знает многое, что неизвестно большинству, мадам.
Королева повернулась ко мне с достоинством:
– Графу Люцау-Ришенхайму можно доверять. Мы не просим его действовать против своего кузена. Мы просим только о молчании.
– Да, но какие у нас гарантии?
– Его честное слово, граф.
Я знал, что, именуя меня графом, королева выражает свое недовольство, так как, если не считать официальных церемоний, она всегда называла меня Фрицем.
– Рассчитывать на его честное слово… – начал я.
– Он прав, – сказал Ришенхайм.
– Нет, он не прав, – с улыбкой возразила королева. – Граф сдержит слово, данное мне.
Ришенхайм посмотрел на нее, потом повернулся ко мне и тихо сказал:
– Клянусь Богом, я его сдержу, Тарленхайм. Я буду служить королеве, чем могу…
– Граф, – любезно промолвила королева, – вы облегчили бремя, лежащее у меня на душе, так как я больше не чувствую, что ваша честь запятнана из-за меня. Мы вместе отправимся во дворец.
Мне ничего не оставалось, как только довериться Ришенхайму.
– Тогда я посмотрю, готова ли карета, – сказал я.
– Да, идите, Фриц, – кивнула королева.
Но когда я проходил мимо нее, она остановила меня и шепнула:
– Покажите, что вы доверяете ему.
Я подошел к Ришенхайму и протянул ему руку, которую он крепко пожал.
Выйдя из комнаты, я обнаружил Берненштейна сидящим на скамье в холле. Лейтенант внимательно обследовал свой револьвер.
– Можете его спрятать, – сказал я, с трудом представляя, как он обменяется рукопожатием с Ришенхаймом. – Граф больше не пленник – теперь он один из нас.
– Черта с два! – крикнул Берненштейн, вскочив на ноги.
Я кратко рассказал ему, как королева превратила орудие Руперта в своего слугу.
– Полагаю, он сдержит слово, – добавил я, хотя охотно обошелся бы без его помощи.
Глаза лейтенанта блеснули, и я почувствовал, как дрожит его рука, которую он положил мне на плечо.
– Если Ришенхайм с нами, то остается только Бауэр, – шепнул он.
Я хорошо знал, что он имеет в виду. Исключая самого Руперта, Бауэр был единственным, кто, зная правду, угрожал плану, который с каждым устраненным препятствием казался все более привлекательным. Но я не смотрел на Берненштейна, боясь признаться даже взглядом, насколько мои мысли совпадают с его. Он был более дерзок или, если угодно, менее щепетилен.
– Если мы сможем заткнуть рот Бауэру… – продолжал лейтенант.
– Королева ожидает карету, – сердито прервал я.
– Ах да, карету, – сказал он так, что я был вынужден посмотреть ему прямо в глаза, он улыбнулся и продолжил: – Теперь только Бауэр!
– И Руперт, – мрачно напомнил я.
– О, Руперта можно считать мертвецом. – С этими словами Берненштейн вышел из холла и сообщил о том, что ее высочество уезжает вместе со слугами.
Хладнокровия у молодого лейтенанта было не меньше, чем у Рудольфа. Я не мог с ним соперничать.
Во дворец я ехал с королевой и моей женой – двое остальных следовали за нами в другой карете. Не знаю, о чем они говорили в дороге, но когда я к ним присоединился, Берненштейн был достаточно вежлив со своим спутником. В нашей карете в основном говорила Хельга – она заполнила пробелы в наших знаниях, сообщив, со слов Рудольфа, как он провел ночь в Штрельзау, и мы прибыли к месту назначения полностью информированными обо всех деталях. Королева говорила мало. Импульс, побудивший ее обратиться с призывом к Ришенхайму, казалось, иссяк, – она снова стала добычей страха и дурных предчувствий. Я понял это, когда она внезапно коснулась моей руки и прошептала:
– Сейчас он уже должен быть в том доме!
Наш путь не проходил мимо дома 19 по Кёнигштрассе, и мы подъехали ко дворцу без каких-либо новостей о нашем отсутствующем лидере (я называю его так, поскольку мы все, начиная с королевы, считали его таковым). Больше она не говорила о нем, но ее взгляд неотступно следовал за мной, словно моля о какой-то услуге. Берненштейн и раскаявшийся граф исчезли, но, зная, что они вместе, я не тревожился – лейтенант позаботится, чтобы его компаньон не замышлял измены. Но я сидел как на иголках в ожидании известий с Кёнигштрассе. Прошло два часа с тех пор, как Рудольф Рассендилл расстался с нами, но от него до сих пор не поступило ни слова. Королева держала за руку мою жену, а я сел в другом конце комнаты, думая, что они желают поговорить наедине, хотя обе молчали. Наконец я не выдержал и подошел к ним.
– Вы нуждаетесь в моем присутствии, мадам, или позволите мне ненадолго удалиться? – спросил я.
Королева слегка вздрогнула, как будто я неожиданно вторгся в ее мысли.
– Куда вы собираетесь пойти, Фриц?
– На Кёнигштрассе.
К моему удивлению, она встала и схватила меня за руку.
– Благослови вас Бог, Фриц! Вряд ли я смогла бы и дальше выносить это ожидание, но боялась просить вас отправиться туда. Идите, друг мой, и принесите мне новости о нем. О, Фриц, мне кажется, я снова вижу этот сон!
Моя жена смотрела на меня с улыбкой на дрожащих губах.
– Ты зайдешь в дом, Фриц? – спросила она.
– Нет, если не будет надобности, дорогая, – ответил я. Хельга поцеловала меня.
– Иди, если хочешь, – сказала она и попыталась улыбнуться королеве, как будто сама посылала меня с рискованной миссией.
– Я бы могла быть такой женой, Фриц, – прошептала королева.
Мне было нечего сказать. В беспомощной отваге женщин есть нечто обескураживающее меня. Мы работаем и сражаемся, а они сидят и ждут. Теперь я понимаю, что это гораздо труднее.
Я переоделся в штатское и положил в карман револьвер. Потом я вышел из дворца и направился пешком к Кёнигштрассе.
Полдень давно миновал, но многие обедали, и улицы не были переполнены. Меня узнали не более двух-трех человек. Нигде не было никаких признаков волнения, и знамена по-прежнему развевались на флагштоках. Запт хранил свою тайну – жители Штрельзау все еще думали, что их король жив и находится среди них. Я боялся, что прибытие Рудольфа могли заметить, и ожидал увидеть возле дома толпу. Но когда я добрался туда, там было не больше десяти – двенадцати праздношатающихся. Я тоже начал шагать взад-вперед с беспечным видом.
Однако вскоре произошли изменения. Рабочие и служащие, закончив обед, стали выходить из домов и ресторанов. Зеваки возле дома 19 обращались к некоторым из них. Многие отвечали: «В самом деле?», качали головой, улыбались и шли дальше – у них не было времени глазеть на короля. Но некоторые оставались ждать, куря сигары, сигареты и трубки, болтая друг с другом и посматривая на часы. Постепенно толпа увеличилась до пары сотен. Я прекратил ходьбу, так как тротуар был переполнен, и стал держаться на краю толпы, покуривая сигару. Внезапно я ощутил на плече чью-то руку. Повернувшись, я увидел Берненштейна в мундире. Рядом с ним стоял Ришенхайм.
– Значит, вы тоже здесь? – сказал я. – Ну, вроде бы пока ничего не происходит.
Дом 19 не подавал признаков жизни. Ставни и дверь были закрыты – лавка сегодня не работала.
Берненштейн с улыбкой кивнул. Его спутник не обратил внимания на мои слова – он явно пребывал в состоянии крайнего возбуждения, не сводя глаз с двери дома. Я собирался обратиться к нему, когда мой взгляд привлекла чья-то голова, мелькающая в толпе зевак.
На голове этой красовалась надвинутая на лоб широкополая коричневая шляпа, из-под которой виднелась белая повязка. Лица я не видел, но череп в форме пули показался мне знакомым. Я не сомневался, что человек с повязкой – Бауэр. Ничего не сказав Берненштейну, я начал потихоньку двигаться вдоль края толпы. Я слышал, как кто-то говорил, что это чепуха, что короля здесь нет, да и что ему делать в таком доме? Один из зевак ответил, что понятия не имеет, зачем королю туда приходить, но он видел, как король или его двойник вошел в дом и пока оттуда не выходил. Я жалел, что не могу назвать себя и убедить их разойтись, но мое присутствие могло послужить дополнительным указанием на то, что король находится в доме. Поэтому я держался с краю и незаметно подбирался к забинтованной голове. Очевидно, травма Бауэра не была настолько серьезной, чтобы помешать ему покинуть лечебницу, куда его поместила полиция. Теперь он пришел, как и я, ждать исхода визита Рудольфа в дом на Кёнигштрассе.
Бауэр не видел меня, поскольку смотрел на дом 19 так же внимательно, как Ришенхайм. Я не мог забыть слов Берненштейна о том, что теперь остался только Бауэр. Если бы нам удалось обезвредить его, исчезли бы все препятствия к осуществлению плана, о котором думали мы все.
Бауэр продолжал смотреть на дом. Я осторожно подкрался к нему сзади. Его правая рука была в кармане брюк, оставляя пространство между сгибом локтя и телом. Я просунул туда левую руку и согнул ее. Бауэр повернулся и увидел меня.
– Мы снова встретились, Бауэр, – сказал я.
Какой-то момент он тупо на меня глазел.
– Вы тоже надеетесь увидеть короля? – продолжал я.
Бауэр начал приходить в себя. Его рот расплылся в хитрой улыбке.
– Короля? – переспросил он.
– Ведь он в Штрельзау, не так ли? Кто повредил вам голову?
Бауэр тщетно попытался освободить руку.
– Где мой чемодан? – осведомился я.
Не знаю, что бы он ответил, так как в этот момент в доме послышался шум. Казалось, кто-то бежит к двери. Затем визгливый женский голос начал браниться. Ему ответил другой, сердитый крик молодой девушки. Отпустив Бауэра, я поспешил к дому.
Обернувшись, я увидел, что перевязанная голова быстро удаляется. У меня не было времени следить за ним, так как я увидел двух мужчин, пробирающихся сквозь толпу, не обращая внимания на упреки и брань. Это были лейтенант и Ришенхайм. Без колебаний я последовал их примеру. Люди неохотно или испуганно расступа