– Ваш приезд во дворец будет истинно королевским, – сказал он, повернувшись к Рудольфу.
Мистер Рассендилл не ответил, но, подойдя ко мне, взял меня за руку. Мы вышли, оставив Ришенхайма рядом с телом. Берненштейн сразу последовал за нами, вероятно, считая, что должен выполнить обещание, данное королеве. За дверью никого не оказалось. В доме было очень тихо, а шум с улицы едва доносился. Но, спустившись на первый этаж, мы обнаружили двух женщин. Матушка Хольф стояла на пороге кухни – она выглядела ошеломленной и испуганной. Роза прижималась к ней, но при виде Рудольфа подбежала к нему и упала перед ним на колени, бормоча бессвязные благодарности небесам за его спасение. Рудольф склонился к ней и что-то прошептал. Девушка покраснела от радости и гордости. Поколебавшись, Рудольф посмотрел на свои руки, но на них не было колец, кроме того, которое давно подарила ему королева. Тогда он отстегнул цепочку, достал из кармана свои золотые часы и, перевернув их, показал мне монограмму «R.R.».
– «Rudolfus Rex» [3],– прошептал он с усмешкой и вложил часы в руку девушки со словами: – Храните это в память обо мне.
Смеясь и всхлипывая, Роза прижала к себе часы одной рукой, а другой держала за руку Рудольфа.
– Вам придется отпустить меня, – мягко произнес он. – Я должен идти.
Я взял девушку за руку, убедив ее встать. Рудольф подошел к старухе и обратился к ней строгим тоном:
– Не знаю, насколько вы замешаны в заговоре, который готовился в вашем доме, и сейчас не хочу это знать, так как мне не доставляет удовольствия наказывать старую женщину. Но берегитесь! Первое же ваше слово и действие против короля повлечет за собой быстрое и суровое наказание. Если вы будете мне досаждать, я не пощажу вас. Несмотря на предателей, я все еще король в Штрельзау.
Он сделал паузу, глядя на старуху в упор. Она опустила глаза; ее губы дрожали.
– Да, – повторил Рудольф. – Я все еще король в Штрельзау. Так что ведите себя тихо и держите язык за зубами.
Женщина не ответила, и он направился к выходу. Я последовал за ним, но старуха схватила меня за руку.
– Ради бога, кто это? – прошептала она.
Я поднял брови:
– Вы совсем обезумели? Не узнаете вашего короля? Лучше запомните, что он сказал. У него достаточно слуг, чтобы выполнить его приказ.
Старуха отпустила меня и шагнула назад. Молодой Берненштейн улыбнулся – наше положение скорее радовало его, нежели беспокоило. Мы оставили старуху испуганной, озадаченной и полной сомнений, а девушку – с румяными щеками и сияющими глазами, сжимающую обеими руками дар короля.
Берненштейн больше меня сохранил присутствие духа. Он побежал вперед, распахнул дверь и с низким поклоном шагнул в сторону, пропуская Рудольфа. Теперь улица была полностью забита людьми, и тысячи глоток выкрикивали приветствия в приливе восторга. Шляпы и платки мелькали в воздухе. Известия о спасении короля моментально распространились по городу, и люди собрались, чтобы воздать ему почести. Они отобрали ландо у какого-то господина, выпрягли лошадей и поставили его у двери дома. Рудольф задержался на пороге, пару раз приподняв шляпу; лицо его было абсолютно спокойным, и я не замечал дрожи в его руках. Он сел в экипаж, а мы с Берненштейном опустились на заднее сиденье лицом к нему. Толпа вокруг не расходилась, и казалось, что мы не сможем сдвинуться с места, не раздавив кого-нибудь. Но вскоре экипаж медленно тронулся – вместо лошадей в него впряглись люди. Рудольф продолжал поднимать шляпу, кивая направо и налево. Потом он повернулся к нам. Наши взгляды встретились, и мы все трое улыбнулись, несмотря на то, что произошло и что нас ожидало.
– Хорошо бы они поскорее разошлись, – шепнул Рудольф, слыша приветствия подданных.
Но что они могли знать о нашей спешке? Люди понятия не имели ни о том, что должно было произойти в течение ближайших нескольких часов, ни о проблеме, требующей немедленного решения. Они задержали нас у собора, где кто-то из них начал радостно звонить в колокола; нам приходилось останавливаться, принимая импровизированные букеты у хорошеньких девушек и пожимая руки преданным энтузиастам. Рудольф сохранял спокойствие, играя свою роль с подлинно королевским достоинством. Я услышал шепот Берненштейна:
– Господи, ведь нам придется придерживаться этого и дальше!
Наконец мы приблизились к дворцу. Здесь тоже царило возбуждение. На улице было много офицеров и солдат. Я заметил карету канцлера, стоящую у входа, и еще около дюжины красивых экипажей, ожидавших нашего прибытия. Хельзинг сбежал со ступенек, горячо приветствуя короля. Крики толпы стали еще громче.
Но внезапно наступило молчание, продолжавшееся около минуты и сменившееся оглушительным ревом. Я посмотрел на Рудольфа – он обернулся, и его глаза блеснули. Проследив за его взглядом, я увидел королеву, которая стояла на верхней ступеньке широкой мраморной лестницы, сама бледная как мрамор, протягивая руки к Рудольфу. Позади нее стояла моя жена, а чуть дальше – другие придворные дамы. Берненштейн и я спрыгнули на землю. С последним приветствием народу Рудольф последовал за нами. Поднявшись по лестнице, он опустился на одно колено и поцеловал королеве руку. Я был рядом и услышал его слова:
– Все в порядке. Он мертв, а письмо сожжено.
Королева заставила его подняться. Ее губы шевелились, как будто она хотела заговорить, но не находила слов. Она взяла короля под руку, и какой-то момент они стояли на крыльце лицом ко всему Штрельзау. Снова раздались крики. Молодой Берненштейн побежал по лестнице, крича как одержимый: «Боже, храни короля!» Заразившись энтузиазмом лейтенанта, я последовал его примеру. Таким образом, все жители Штрельзау, независимо от пола, возраста и общественного положения, приветствовали в тот день мистера Рассендилла как своего монарха. Подобного восторга не было с тех пор, как Генрих Лев вернулся с войны сто пятьдесят лет тому назад.
– А агитаторы говорят, будто люди не испытывают энтузиазма в отношении дома Эльфбергов! – заметил старый Хельзинг, стоя рядом со мной. Он с довольным видом взял понюшку табаку.
Молодой Берненштейн коротко усмехнулся. Отдышавшись, я посмотрел вниз на толпу. Наступали сумерки, и лица сливались в сплошное белое море. Но неожиданно я разглядел смотрящее на меня бледное лицо мужчины с повязкой на голове. Схватив Берненштейна за руку, я шепнул: «Бауэр» и указал пальцем туда, где увидел лицо. Но оно исчезло, хотя казалось невозможным быстро двигаться в такой давке. Это походило на циничное предупреждение среди всеобщего ликования, которое исчезло так же быстро, как появилось, напомнив нам об опасности. Я ощутил внезапный страх и едва не крикнул толпе, чтобы она прекратила свои вопли.
Наконец мы удалились. Всем посетителям, подходившим к дверям и желающим выразить свои поздравления, отказывали под предлогом усталости королевской четы. Но это не заставило рассеяться толпу, которая окружила дворец живой изгородью. Мы слышали шутки и смех, сидя в маленькой гостиной, с окнами, выходящими в сад. Моя жена и я пришли туда по просьбе Рудольфа, а Берненштейну поручили охранять двери. Темнота быстро сгущалась; в саду никого не было. Рудольф рассказал нам о своей схватке с Рупертом Гентцау на чердаке старого дома, стараясь не сгущать краски. Королева стояла рядом с его стулом, и когда он поведал о том, как сжег ее письмо, внезапно наклонилась и поцеловала его в лоб. Потом она почти с вызовом посмотрела на мою жену, но Хельга подбежала к ней и обняла ее.
Рудольф Рассендилл сидел, подпирая голову рукой. Он посмотрел на двух женщин, потом поймал мой взгляд и подозвал меня жестом. Я подошел и наклонился к нему. Рудольф снова взглянул на королеву, как будто боясь, что она услышит его.
– Фриц, – прошептал он наконец, – как только стемнеет окончательно, я должен уйти. Берненштейн пойдет со мной, а вы останетесь здесь.
– Куда вы отправитесь?
– В охотничий домик. Мне нужно встретиться с Заптом и обсудить с ним ситуацию.
Я не понимал, что задумал Рудольф. Но в данный момент мои мысли были заняты тем, что я видел перед глазами.
– А королева? – спросил я шепотом.
Несмотря на тихий голос, королева услышала меня. Она быстро повернулась к нам, все еще держа Хельгу за руку. Королева сразу поняла, о чем мы говорили. Внезапно подбежав к нам, она упала на колени перед Рудольфом и положила руки ему на плечи. Королева забыла о нашем присутствии и обо всем на свете, кроме страха потерять его снова.
– Нет, Рудольф! Второй раз я этого не вынесу!
Она уронила голову ему на колени и зарыдала.
Рудольф осторожно гладил ее золотистые волосы. Но он смотрел не на королеву, а в сад, где становилось все темнее. Его лицо было бледным и напряженным, а губы плотно сжатыми.
С минуту я наблюдал за ним, потом отвел жену в сторону, и мы сели у стола. Снаружи доносились крики и смех возбужденной толпы, а внутри слышались только всхлипывания королевы, которая подняла голову и посмотрела Рудольфу в глаза.
– Вы разобьете мне сердце, – сказала она.
Глава XIXРади нашей любви и ее чести
Руперт фон Гентцау мертв! Эта мысль, возвращаясь ко мне среди всех наших затруднений, приносила колоссальное облегчение. Тем, кто не узнал, борясь с ним, всей дерзости его замыслов, может показаться невероятным, что его смерть служила утешением, когда будущее оставалось смутным и неопределенным. Но для меня это событие было столь значительным, что я с трудом мог убедить себя в том, что мы покончили с Рупертом. Конечно, он был мертв, но не мог ли он нанести удар даже из иного мира?
Такие наполовину суеверные мысли роились в моей голове, когда я стоял, глядя в окно на толпу, по-прежнему окружавшую дворец. В комнате находился я один – Рудольф был с королевой, а Берненштейн был занят обедом, к которому я не испытывал никакого аппетита. С усилием оторвавшись от своих фантазий, я попытался сосредоточиться на нашем положении. Мы были окружены проблемами. Решить их было за пределами моих возможностей, но я знал, чего я хочу, а чего нет. Я не имел желания искать средства, с помощью которых Рудольф Рассендилл мог бы незаметно исчезнуть из Штрельзау – король оставался бы королем и в смерти, а королева пребывала бы в одиночестве на опустевшем троне. Воображение невольно уносило меня к царствованию того, кто ныне был королем в Штрельзау, подсказывая, что дать королевству такого правителя было бы обманом на благо всех и к тому же настолько смелым, что его никто бы не заподозрил. Этому мешали только матушка Хольф с ее подозрениями и Бауэр с его осведомленностью, но обоим можно было заткнуть рот угрозами или деньгами. Перед моим мысленным взором разворачивалась заманчивая картина царствования великого короля. Мне казалось, будто сама судьба, чувствуя себя виноватой после всего насилия и кровопролития, хотела исправить ошибку, совершенную ею, когда Рудольф не родился королем.