– Как вы относитесь к одиночеству? – первым вопросом он берет инициативу в свои руки.
– Не знаю даже… – смущается Ольга. – Иногда нравится.
– То есть вам нравится быть одной?
– Ну да. Бывает так, что люди не то чтобы надоедают, просто мешают. Тогда лучше побыть одной. А почему вы спросили?
– Многие путают уединение и одиночество. Первое – зачастую благо, это очень продуктивное состояние. Одиночество – болезнь. Ну ладно, начинайте вашу экскурсию.
Они отправляются пешком по проспекту, чтобы вскоре оказаться вроде как на мосту. Слева и справа разверзаются обрывы, внизу среди буйной растительности видны крыши частных домов.
– Это называется дамба, – поясняет Ольга, – она разделяет два глубоких оврага, а на дне живут люди. У них ни горячей воды нет, ни центрального отопления, но они живут!
Ковач вглядывается вниз, о чем-то размышляет, затем выдает:
– А вам не кажется, что пациенты вашей Пироговки живут точно так же?
На лице сопровождающей опять недоумение.
– Почему?!
– Ну, смотрите сами: большинство проживает наверху, где солнце, свет, свежий воздух, цивилизация. А внизу вечная сырость, сумрак, отсутствие удобств… Но люди живут. Вот и ваши больные проводят свою жизнь в вечном сумраке. В сумраке сознания, если угодно. В страшном сыром подвале. И – по большому счету – никому до этого нет дела.
«Не перебрал ли? – размышляет Ковач, когда двигаются дальше. – Рисоваться перед молоденькой девушкой сам бог велел, но надо и край видеть…» Однако Ольга уже заинтригована, она обещает на его лекциях все записывать. На каких лекциях?! А насчет тестов! Как выясняется, ординатор Ольга в группе кураторов эксперимента, значит, им еще предстоит встретиться.
А пока движутся дальше, чтобы вскоре оказаться перед сквером с витой металлической оградой. На брусчатке вдоль ограды расселись художники, точнее – маляры, работающие под девизом «чего изволите?». Кто-то портреты малюет, кто-то шаржи, короче, рубят деньги по-легкому.
Ольга движется вдоль «малярного» ряда, кого-то высматривает, затем вздыхает.
– Жаль, его сегодня нет.
– Кого нет?
– Монахова. Он настоящий художник, талант, его в городе уважают!
– Что же ваш талант здесь делает? Среди халтурщиков?
– Деньги зарабатывает.
Задумавшись, Ковач бормочет:
– Ну да, использует искусство в своих целях. Как напильник или фомку…
– Какой напильник?! – округляет глаза Ольга.
– Это я о своем, извините…
Следующие два дня он занимается обучением, дабы молодые (в группе одна молодежь) кураторы освоили хитроумную методику проверки. Полгода им предстоит пичкать пациентов волшебным зельем, подталкивая притормозивший мозг. Вроде как заглохший автомобиль будут заводить: раз повернули ручку, другой, а там, глядишь, соображалка-то и раскрутится. Сколько оборотов? Какова температура двигателя? Узнать об этом помогут вопросники, изобразительные тесты и проч. Все до йоты узнаем, поверим алгеброй так, что результат будет однозначным! Далее зелье обретет статус (помогает, черт возьми!), выплеснется на рынок и сделается новой манной небесной. Ведь даже здоровым людям хочется думать яснее и соображать быстрее, что тогда говорить о больных!
Ольга отрывает от конспекта рыжую головку.
– А если результат будет… Ну, не совсем?
– Тогда манны не получится. Придется что-то другое изобретать и повторять эксперимент.
«А ты симпатичная… – думает Ковач. – Жаль, время ограничено, а то можно было бы закрутить роман. Почему нет? Я понятия не имею, с кем общается Валерия в своих поездках, возможно, тоже с молодыми и симпатичными искусствоведами…»
Вскоре мысли обретают иное течение. Ковач учит, произносит умные слова, а ощущение, что врет как сивый мерин. Волшебные препараты, могущественные документы, что открывают любые двери, – замечательно! Почему молодым, что ловят каждое его слово, не восхититься? Восхитятся и поверят, что они маги, видящие людей насквозь, как механики видят нутро того самого автомобиля. Они будут крутить ручку от всей души, с сердцем и любовью, пока не упрутся в стену и не поймут: в устройстве двигателя они, может, и разобрались, но на каком горючем едет автомобиль – непонятно. И куда едет – тоже. Когда посуетятся у стены и сообразят, что не перепрыгнешь, благие намерения испарятся, и станут они Земцовыми, коктейльных дел мастерами, превращающими людей в кукол. Сердце поначалу будет трепетать, протестовать, а мы его в чехол, лучше в двойной!
– Вы все в чехлах! Все без исключения! Не люди, а ходячие чехлы!
Давешняя истерика Андрея, который долбил кулаком в стальное зеркало, вспоминается как нельзя кстати. Ковач действительно напяливает на молодые головы и юные сердца чехлы, универсальные и надежные. В таком чехле можно безбедно просуществовать всю жизнь, кандидатом стать, а там и доктором наук, выпустить дюжину брошюрок и, будучи довольным собой, тихо умереть в своей постели. Возблагодарив, понятно, мудрого Ковача, что стоял у истоков столь благополучной жизни. Или прокляв Ковача?
– Ладно, на сегодня достаточно.
Он покидает предоставленную для лекций ординаторскую и, отказавшись от Олиных услуг, отправляется в гостиницу. Пешком, чтобы неприятные и тревожащие мысли выдуло свежим ветерком.
А не выдувает! Он не может сказать этим желторотым, что за любой вновь придуманной молекулой может настоящая Пандора скрываться! И про авуары, вложенные в фармацевтические фантазии высоколобых, тоже не скажет; а вложения, судя по репликам начмеда Берзина, просто гигантские.
– Ты не понимаешь, какую удочку в руки получаешь! Сюда миллиардные капиталы вбуханы, можно и детей, и внуков обеспечить! Ну, если правильно себя вести.
– А правильно – это как? – усмехался Ковач.
– Правильно – не плевать против ветра. Не биться лбом в стену. Статеек дурацких не писать про новые, понимаешь, методы. Чего ухмыляешься? Доложили уже, все учреждение в курсе! Но тебе дают шанс на исправление, воспользуйся!
Пришедший из частной клиники, Берзин моментально схватил быка за рога, привлек в учреждение финансовые потоки, связался с зарубежными производителями, короче, всех облагодетельствовал. Только упертые типа Ковача вставали на пути, да и те уже по очереди поднимали лапки. Вот что он тут делает?! Зачем тащится через эту чертову дамбу, пялясь вниз, где ветер качает кроны, закрывая и без того малозаметные кровли?! «Талифа куми! – можно прокричать обитателям оврага. – Вылезайте наверх! Здесь свет, свежий ветерок, настоящая жизнь!» Но это глас вопиющего, никто не вылезет, как не могут вылезти из подвала безумия подопечные Ковача. То есть иногда могут, но для этого надо прекратить поездки и вообще уйти из клиники, на что пока не хватало духу…
Следующий день начинается с инцидента на площадке для прогулок. Как ни ускользал Ковач, а таки столкнулся с контингентом, что прогуливается в вольере, опоясанном забором из сетки-рабицы. Одетые в серые робы мужчины – будто зэки в колонии строгого режима; кто-то таращится в небо, кто-то смотрит под ноги, кто-то ковыряет палкой травяное покрытие, словно рыбак в поисках червей. А это – непорядок! Когда дюжий санитар отбирает палку и выкидывает за пределы вольера, Ковач делает шаг к сетке, но тут же тормозит. Чужой монастырь, чего лезть? Вместо него к сетке приближается девушка в курточке с накинутым капюшоном и машет рукой, явно кого-то подманивает.
Один из безучастных, высокий и седой, замечает девушку, лицо-маска расцветает в улыбке, и он спешит к полупрозрачной границе, разделяющей два мира. Приникает к сетке, они о чем-то беседуют, после чего девушка сует сквозь прутья небольшой сверток.
Санитар не дремлет, тут же спешит пресечь нарушение, только нарушительница и не думает отступать, напротив, что-то энергично доказывает. Но Ковач уже решил: не вмешиваться. Он выписался из гостиницы, явился с чемоданом, считай, одной ногой на трапе… Девушка ударяет по сетке кулаком, отчего рабица идет волнами, колыхаясь, будто под ветром.
– Я буду жаловаться! – доносится возглас. Откинув капюшон, она быстрым шагом направляется к входу в больничный корпус, и Ковач с удивлением опознает Ольгу.
Он догоняет ее у двери.
– А-а, это вы… Все видели?
– Да, но не понял…
– Это мой отец. У него диабет, ему через каждые два часа надо пищу принимать, а за этим не следят! Я уже жаловалась на медсестер, но главврач говорит: текучка, никто на эти места не хочет… Вообще никто ничего не хочет!
Чужая боль гасит игривые планы. Роман хотел закрутить! Развлечься решил! Все оказывается серьезнее и больнее, пора уже привыкнуть, Ковач!
Подхватив чемодан, он вслед за Ольгой движется к ординаторской, чтобы провести последнее занятие. Но у порога девушка останавливается.
– Я ведь из-за отца эту специализацию выбрала. То есть решила стать психиатром. Думала, что-то можно сделать, вытащить его… Вот вы приехали, тоже какая-то надежда появилась, а потом…
Зависает неприятная пауза.
– Скажите, я могу не присутствовать на занятии? Мне ведь все ясно.
– Ну да, – бормочет Ковач, – можете, конечно…
Ему тоже все ясно, в особенности насчет себя. Занятие проводится дежурно, без настроения, только злоключения на этом не заканчиваются.
В кабинете Дементьева Ковач пригубливает коньяк – недешевый, судя по вкусу; и «Беломор» исчез, вместо него на столе пачка дорогого американского курева. По назначению то есть использовали премию, как называл заветные конвертики Берзин. И тут врывается некто высокий, худой и небритый.
– Здрасьте… Ковач – это вы?! – тычет пальцем в Ковача.
– Артем Валерьевич, я вас умоляю… – вскакивает из-за стола главврач. – Как вы вообще сюда попали?!
– Неважно как! Мне нужно с ним, – опять тычок в Ковача, – поговорить!
Подскочив к двери, Дементьев высовывается в коридор, чтобы призвать охрану. А Ковач с удивлением озирает перевозбужденного визитера. Пациент из надзорной палаты? Уволенный сотрудник, ищущий правды у столичного гостя?