кирдык цивилизации, каковую, если честно, не очень-то и жалко. Хотите спастись, хуматончики? Тогда делай как я! Не будьте жертвенными мухами, вырывайтесь из треклятой паутины, то бишь уничтожайте все признаки своего присутствия в ней!
Чат моментально всколыхнулся, последовали десятки отзывов от «прикольно!» до «crazy, заткни фонтан!», а самые тупые просили разъяснить месседж. Только Max Master с тупыми общаться не привык – хлопнув виртуальной дверью, он аннигилировал, исчез со всех горизонтов. Что меня, если честно, встревожило. Знаем мы это «Возвращаю билет Творцу!», проходили, как бы настоящей беды не случилось!
В тот день я получил нагоняй от главреда, углядевшего, что редакционный компьютер используется не по назначению. Мол, выпуск номера на носу, а вы как мальчишка развлекаетесь! Я тут же закрыл все аккаунты, пообещал, что утром материалы в номер будут на блюдечке с каемочкой, и заспешил домой. Приближаясь к помойке с подобранной, как обычно, палкой для ковыряния, вдруг заметил Макса с полотняной сумкой в руках. Я встал за ствол дерева, чтобы вскоре увидеть, как на дно бака грохнулась сумка с чем-то тяжелым. Макс с равнодушным видом отправился домой, только спектакль не кончился: к баку тут же подскочил лысоватый бомж с рюкзаком за плечами. Перегнувшись через кромку бака так, что на виду осталась лишь обтянутая тертыми джинсами задница, тот выудил сумку, запустил в нее руку – и я узнал белый ноутбук Макса!
«Вот те на! – думалось, когда торопливо семенил вслед за похитителем. – Слов на ветер не бросает, уничтожает признаки присутствия со всей серьезностью…» Я догнал бомжа у остановки, развернул к себе и взялся за ручку сумки.
– Отдай, это не твое!
– Как это – не мое?! – заюлил глазами лысоватый.
– А вот так! Отдай, говорю!
Бомж озирался, похоже, хотел воззвать к честным гражданам, только остановка была пуста.
– Так, урод, считаю до трех. Или отдаешь, или я тебя…
Наверное, он прочел в моих глазах нечто, исключающее спор.
Компьютер пополнил вещевое кладбище, собранное у меня в комнате, однако это было лишь предвестие бури. Та грянула позже, когда Макс обрил голову. По ходу бритья он порезался, в итоге череп украсили кровоподтеки (ни дать ни взять – абрек!). А главное, в таком виде отправился на улицу!
Я не сразу заметил отсутствие, все-таки тот неделями не выбирался на свет божий. И вдруг исчез! Я кинулся вдогонку, но увидел лишь, как за Максом захлопываются двери автобуса. Не дожидаясь транспорта, я отмахал бегом два квартала, быстро задохнулся и перешел на шаг. На следующей остановке вскочил в автобус, добрался до центра, да что толку?! Сын мог направиться в парк, мог спуститься в овраг на дамбе или податься в университет (что было наиболее логично). Представив, какой шорох в alma mater он может навести, я заспешил к Мальцевке.
Сердце екнуло, когда на Победе возле магазина одежды увидел небольшую толпу. Почему они здесь толпятся?! Из-за чего шум и гам?! Господи, лишь бы ничего не произошло!
Увы, уже произошло, как я понял, растолкав зевак. Двое слуг правопорядка, загнув Максу руки за спину, выводили того из магазина. Я тут же кинулся к ним, начал сбивчиво объяснять, мол, парень не совсем здоров, не надо его забирать!
– В отделении разберемся! – сурово отвечал один из слуг.
– Да не надо в отделение!
– А вот это мы решаем – надо или нет! Все, не мешайте!
Голый череп с красноватыми шрамами симпатии не вызывал, в глазах зевак уже читался приговор – виновен! Никто не обращал внимания на затравленный взгляд, что шарил по толпе, ища сочувствия. А вот фиг тебе! Натворил дел (а тот, конечно же, натворил), теперь отвечай по всей строгости закона! Толпа осуждающе гудела, в то время как Макса упаковывали в сине-белый уазик. Внезапно стало ясно: да его же абсолютно некому защитить! Ни один человек в мире не встанет между ним и безжалостной жизнью, которая будет пинать моего несостоявшегося Канта, пока до смерти не запинает!
– Так, называйте адрес отделения!
Я сунул в лицо полицейскому журналистское удостоверение.
– Победы, 33, – прозвучало в ответ. – А вы кем приходитесь этому хулигану? Родственник?
– Я его отец.
– А-а! – всколыхнулась толпа. – Так вы отец!
Минут десять отцу указывали на огрехи в воспитании, живописуя подробности преступления. Покупатели тихо-мирно выбирали обновы, и вдруг этот бритоголовый! Вбежал в салон, огляделся – и начал снимать с вешалок пальто, куртки и набрасывать на зеркала, расставленные по магазину. Продавцы возвращали вещи обратно, а тот не успокаивался, дойдя вскоре до норковых шуб. Когда терпение лопнуло, хулигана попросили на выход. И тогда он зеркало опрокидывает! Второе! Те падают, разлетаясь на осколки, посетители ломятся наружу от греха подальше, и вот итог!
Вокруг мелькали пунцовые лица, раскрывались рты, выкрикивая обвинения, я же думал о том, что зря успокоился насчет зеркал. Ничего не ушло, в зазеркалье Максу по-прежнему мерещилось нечто, повергающее в ужас. Или пробуждающее нестерпимый стыд? Я смотрел на возмущенную толпу, готовую за неимением виновника растерзать меня, и думал про тех, кто (возможно) наблюдает за родом человеческим из другого измерения. С каким презрением они на нас смотрят, с каким отвращением, господи…
Когда добрался до отделения, Макса уже оформляли по соответствующему ведомству. Быстро разобравшись, что к чему, правоохранители никаких резонов не слушали. Он же социально опасен! Он же грохнет кого-нибудь запросто, причем не будет за это отвечать! Кто будет? А вот вы, уважаемый, и ответите! Распустили, понимаешь, сумасшедших, разгуливают без намордника и жить людям мешают! Пока ожидали машину из Пироговки, я торчал возле решетки, за которой с безучастным видом сидел бритоголовый человек. «То, что должно произойти, – проговаривал я мысленно, – обязательно произойдет! Это был лишь вопрос времени! А тогда – почему ты переживаешь?! Почему тебя трясет, нерасторопный папаша?!»
– Хоть бы наручники сняли! – не выдержал я.
– Нет уж! – прозвучал ответ. – Целее будет!
С того дня начался другой этап жизни. Ты можешь долго ждать счастливого поворота судьбы, когда личность соберется из продуктов распада в целое и все вернется на круги своя. Однако точка сборки не нащупывается, нет того верстака, на котором можно стачать персону по имени Максим. А тогда уступай место тем, кто выправляет покореженные мозги промышленным способом. Верил ля я этим профи? Не очень. Я просто смирился, подчинился обстоятельствам, каковые сильнее нас…
В приемном покое получаю на руки джинсы, куртку, кроссовки, синюю футболку с номером 13 (сын любил это число), чтобы отвезти домой. Когда запихиваю одежду в пластиковый мешок, возникает ощущение, будто часть Макса увожу с собой. Дома, вместо того, чтобы спрятать одежду в шкаф, раскладываю на диване тряпочный силуэт, отдаленно напоминающий человека: куртка, футболка, джинсы… Нет только тела, оно выскользнуло из второй кожи, отправившись на перековку. Вернется ли оно другим? Или тело вообще ни при чем, думать следует о душе, которую перековать ой как непросто! Одежда еще пахнет Максом, его присутствие чувствуется в квартире, и я брожу из комнаты в комнату, как сомнамбула, ожидая, что сейчас зашумит вода в ванной, и оттуда выйдет мой нечесаный йети. Или бритый наголо йети, не суть, главное, чтобы вышел. Я не раз восклицал, мол, как ты мне надоел! А оказывается, привык к нему, мы сделались не разлей вода, даже нет желания проводить генеральную уборку, о которой раньше можно было только мечтать.
Еще один двойник смотрит на меня со странички паспорта, который везу в больницу. Максим Артемович Знаменский, такого-то года рождения, уроженец Пряжска, на фотографии – с широко раскрытыми сияющими глазами. Совсем молодой, а главное – здоровый! И опять захлестывает странное чувство: не хочется отдавать чужим свидетельство здоровья, залог нормальной жизни, возможно – успеха и славы. Другой частью мозга понимаю: какая, к черту, слава?! Но подсознание продолжает выписывать экзерсисы, прихотливой траекторией ускользая от беды…
– Повидаться можно? – задаю вопрос дежурному санитару, хмурому немногословному бородачу.
– Не положено.
– Почему?!
– Он в надзорной палате. Переведут в обычную – повидаетесь.
Проходит день, другой, а место обитания пациента не меняется. Я нервничаю, звоню на отделение прямо с работы, даже не выходя в коридор. Какой смысл? Происшествие в магазине аукнулось: в толпе нашлись те, кто меня опознал и дал ход скандальной истории. Еще бы: это же не выдумка, не сплетня, самая настоящая быль! А тогда не удивляйся нездоровому интересу коллег, что вроде проявляют сочувствие, а за спиной перешептываются: сынок-то на всю голову отмороженный! Говорят, продавщицу в меховом отделе едва не укокошил, ага, задушить хотел! Тут же делается умозаключение: вот из-за чего развод-то произошел! Помните нашу красу ненаглядную, дикторшу Зою с телевидения? Она же в другой город уехала, вместе с дочкой, потому что отморозок и их пытался душить! Мы-то думали, развелись из-за амуров Артема Валерьевича (очень уж актрис любит!), а на самом деле – вот оно как!
И что им сказать? Что отвечать Телешеву, который старается подбодрить юморной цитатой, мол, и его вылечат! И тебя вылечат! Даже не чувствует, что транслирует пошлость, если не сказать – глумится. Лучше ничего не отвечать, а уткнуться в экран компьютера и тупо ждать окончания рабочего дня. Я и раньше чувствовал себя отделенным, а тут вроде как сделался участником шоу «За стеклом». На меня глазеют, я привлекаю внимание, хотя между мной и любопытными зрителями – невидимая граница, и переходить ее, родные, не надо!
Редакционные новости теперь тоже – за стеклом. В городе разворачивается кампания против мэра, вскрываются злоупотребления, и некая подпольная типография штампует «Курочку Рябу» сотнями экземпляров, чтобы бесплатно раздать горожанам. А дамба?! Опять жителей частного сектора затопило после проливных дождей! Главред вспоминает, что когда-то пи