– Это твоя пачка… – проговаривает тот, что повыше. – А это моя.
– Моя толще! – возмущается напарник. – Так нечестно!
– Заткнись, а? Тебя кто на бабки вывел? Я! Значит, работай!
Я вступаю в разговор без агрессии, молодые люди тоже вполне открыты. Почему шеф отсутствует? А он в Москве задержался, говорит, там какое-то время поработает.
– Значит, он вас нанял? Как пионеров, всегда готовых к протесту? Интересно, вы за идею боретесь? Или работаете по жестким расценкам?
Осекшись, парни переглядываются.
– Да какие расценки?! – нарушает молчание низенький. – Бабосы – так себе! А сегодня дождь, между прочим, обещали! За что мокнуть-то?!
– Да заткнись ты! – обрывает его долговязый, после чего поворачивается ко мне.
– Мы за права, это самое… Протестуем, короче. Слушай, дядя, валил бы ты отсюда, а?!
Я вынимаю из кармана диктофон.
– Пламенный привет шефу! И передайте ему вот это!
Звучно хлопнув аппаратом о столешницу, выхожу вон. Зря не врезал, мелькает мысль, однако возвращаться бессмысленно. На улице осенняя хмарь, с неба и впрямь начинает капать, значит, бегом на остановку.
Внезапно зарядивший дождь быстро охлаждает вскипевший мозг. «Оставь их в покое, привыкай к царящему вокруг абсурду. Эти люди энергичны, готовы приложить энергию к делу, дабы заработать копеечку, они – плоть от плоти своего времени. А вот ты, придурок, из времени выпал, оторвался от пуповины, потому и состав крови у тебя токсичный!»
Очередная встреча с Ольгой откладывается: девушка занята, опекает приехавшего в Пироговку важного гостя. А еще ходит на лекции, которые читает гость, короче, ей не до меня. И к этому тоже нужно привыкать. Может, вы и собратья по несчастью, но молодым надо торить жизненную дорогу, пробиваться вопреки обстоятельствам, и ты не имеешь права это запретить.
Встречаемся на бегу, в больничном сквере, когда Ольга в наброшенной поверх белого халата курточке перебегает из одного корпуса в другой. Она чем-то расстроена, но на вопрос о причинах отмахивается, мол, неважно!
– Да что случилось-то? – не отстаю, двигаясь следом по запорошенной листвой дорожке. – Гость обидел?
Она внезапно останавливается.
– Можно сказать и так. Так ждала этого Ковача, а оказалось…
Когда слышу фамилию, мозг взрывается. Как Ковач?! Откуда Ковач?! Я скорее согласился бы с прибытием в наш занюханный город американского президента, нежели того, кто в моем полусне хвалил меня за умение разрубать гордиевы узлы. Недосягаемый персонаж, скорее фантом, нежели человек, и тут здрасьте, явился – не запылился!
– Ты сказала – Ковач?! – обретаю дар речи, почему-то обращаясь к девушке на «ты».
– Сказала. И что? Никакого толку от него, ничего нового, что он в своих статьях обещал!
Оказывается, не я один пропахивал информационные поля, ища поддержки, ординатор-психиатр занималась тем же. Но тщетно: обещанный выход из невидимого гроба, куда запрятана душа безумца, – все это бла-бла, досужие фантазии кандидата наук. На самом деле он возит чемоданами пилюли зарубежного производства, каковые будут испытывать на пациентах Пироговки, дабы шарики-ролики в заржавевших мозгах начали двигаться чуть быстрее!
В голосе Ольги сквозит разочарование, у меня состояние такое же. Казалось бы, что мне эта Гекуба? А поди ж ты – не забыл, хранил в памяти очередную соломинку, за которую ну очень хочу зацепиться…
– Так, – набухаю яростью, – он сейчас здесь?
– Пока да, – отвечают, – вечером уезжает.
– У кого он сидит? Ах, у главврача…
А что вы хотите от человека в состоянии аффекта?! Я ведь именно в таком состоянии, оттого и устраиваю сцену на грани приличия (а может, на грани абсурда).
Когда Ковач, коего сопровождаю от кабинета до машины, скрывается за тонированным стеклом, я продолжаю кипеть. Но стоит машине отъехать, как внутри образуется пустота. Я напоминаю ребенка, которому рассказали о том, что Деда Мороза не существует, а все подарки – дело родительских рук. То есть мне еще хуже: никаких подарков вообще не будет! Никогда!!
Смертельно уставший от разочарований и тоски, буквально сбегаю из сквера, чтобы вечером выкушать пол-литра «Пряжской», дойдя в итоге до глюков. Сидя в задымленном полумраке, представляю, как брожу по огромному кладбищу, где почему-то шевелятся могильные холмики. И надгробия покачиваются, и кресты, что означает: покойники еще не совсем того. То есть они уже в гробах, на должной глубине, но процесс пока не завершен, а значит, шанс вернуться к жизни не утрачен. Кто реализует шанс? Спросить не у кого. Ты двигаешься по кладбищенской аллее, почти привыкнув к шевелению могил, а вокруг пустота. Мертвенный лунный свет, двигающиеся оградки-холмики-плиты, черные деревья, отбрасывающие черные тени, и – никого…
Человеческий силуэт возникает внезапно, что пугает. Вроде ждал кого-то, чтобы задать вопрос, а появился человек – и душа в пятки! Впрочем, человек ли это? Силуэт приближается, тоже черный, но лица не разглядеть! Серое пятно вместо лица, блямба какая-то, говорить с таким бессмысленно!
– Почему же? – раздается голос (хотя рта у блямбы нет!). – Можем поговорить.
– С кем говорить-то?! – спрашиваешь ты с содроганием. – Я же тебя не знаю!
– Что ж, познакомимся. Вирус Diablo.
Фигура склоняет голову, ты же всплескиваешь руками.
– Какой, на фиг, вирус?! Он в компьютерах! В Сети, ну, и так далее…
– Для начала вирус подчинил себе электронные машины, это правда. Но ты забыл, что самое страшное – другое. Вирус ждал своего часа – и дождался. Он вышел за пределы компьютеров и заразил мозги живых!
И тут вспоминаешь про кирдык цивилизации. Каковую, насколько помню, кому-то было не очень жалко. Но тебе-то жалко! Больше того – представителям цивилизации надо еще вот этих, что шевелятся под тяжким спудом, оживить!
– Что же делать?! – лепечешь в полном отчаянии.
– Что делать… – Diablo вздыхает. – Еще спроси: кто виноват! Ладно, доставай свой диктофон, записывай рецепт.
Ты вынимаешь диктофон (точь-в-точь как у Феликса), хотя понятия не имеешь, как он оказался в кармане. Тычешь в кнопки, и вот наконец загорается красненькая лампочка с надписью REC.
– Все, я готов!
– Значит, воскресить хочешь… А какие у тебя полномочия? Разве ты имеешь право изгонять меня – вирус безумия? А может, это священное безумие?! Может, они правильно сбрендили, пожелав сбежать из вашего чудовищного мира?!
– Но это не рецепт, – продолжаешь лепет. – Это, знаете ли, приговор…
– Вот именно! Пока сами не станете похожи на людей, ничего не выйдет! А значит, эти, что в могилах, – мои!
И тут вспышка в мозгу: я знаю, что делать! Нужно самому забраться под могильную плиту и, скрестив ручки, там улечься. Это не подвиг, конечно, зато все по-честному. Легче самому свихнуться, чем род человеческий направить в должную сторону – в сто раз легче, в тысячу!!
3. Трепанация
– Итак, на чем мы остановились?
– Не помню.
– Зато я помню. На Осирисе.
Я молчу, и тогда мужской голос напоминает, что на прошлом сеансе я рассказывала, как коварный Сет заставил Осириса залезть в красивый короб, захлопнул его и бросил в Нил. Потом короб-гроб вынесло на берег, и над ним выросло могучее дерево.
– Дальше сама.
Но я по-прежнему бессловесна, завороженная вкрадчивым голосом, который меня гладит, ласкает и одновременно к чему-то понуждает. Я не вижу его обладателя, поскольку лежу на мягком диванчике (его тут именуют «кушеткой»). Вижу только подвесной потолок, состоящий из белых квадратиков с вмонтированными лампочками; еще слышу голос, медленно, будто змея, вползающий в мозг, чтобы выгрести его содержимое. Точнее, я сама должна выгребать, выговариваясь по полной, изымая из себя воспоминания, мысли, желания, чувства… Внезапно представляю: это голос Анубиса, сделавшего из Осириса первую в мире мумию. Но ведь Осирис – это я (в каком-то смысле), значит, мумией сделаюсь я! Пронзает понимание: вот зачем я здесь! Не зря, выходит, отпихивалась от мужиков в синих костюмах, на которых оставались темные пятна…
Натягиваю на запястья рукава халата и ухожу в глухую молчанку. Фигушки тебе, Анубис, буду партизанкой, которая ничего никому не скажет!
– Хорошо, давай о другом. О чем расскажешь?
О чем? Да о чем угодно, лишь бы не чувствовать холод саркофага, куда погрузят мумию, чтобы прихлопнуть стопудовой крышкой и похоронить навсегда! Ладно, расскажу про Степаныча, как награды с него срывала. А потом про ледяную принцессу поведаю; про дракона, возжелавшего ее проглотить, ну и про крыс с желтыми глазами, что в тоннелях метро шныряют. Что еще не вытащено из закоулков памяти? Ага, не вытащен астероид, летящий сквозь холод и мрак ближнего космоса, медленно, но верно продвигаясь в космос дальний. В какой-то фантастической книжке я прочла, что улетающий к звездам космический корабль не должен выпускать из виду родное Солнце, иначе его просто не найдешь, а значит, нельзя будет вернуться обратно. Вот и я, одушевленный астероид, стараюсь не выпускать из виду родное светило. А не получается! Удаляюсь все дальше, Солнце делается все меньше и вскоре становится неразличимым на фоне других пылающих шаров…
– Много читаешь? – слышу во время паузы.
– Раньше читала. Сейчас больше фантазирую.
– Понятно. Ладно, это следствия. А мне нужно… Вот что в последнее время больше всего обидело?
Что? Многое обижало, и не выберешь, кто сильнее надавил на мозоль! Хотя… Неожиданно вспоминаю, как стояли с Катей у парадной, куда требовалось войти. Накануне мы тут уже были, но застали только неприветливую молодую женщину в халате.
– Зачем он вам? Ах, на прием… По-моему, он сейчас не принимает.
– А в объявлении сказано: принимает. Запишите нас, а? Я могу вперед заплатить!
Катя засуетилась, полезла в сумочку, а женщина дернула плечом, мол, я не бухгалтер! Вот вернется завтра из командировки ваш Ковач, с ним и разбирайтесь! Ежу было понятно: нам не рады, так нет же – Катя раскрыла папку с моими рисунками! Поглядите, девушка художественную школу посещала, а в объявлении было сказано: такие способности приветствуются!