– Я ведь тебя выручал, если помнишь. Даже из полиции вытаскивал!
– Вы преувеличиваете мои возможности, – говорю, – но если что-то подвернется…
– Дай знать! Мне ж до пенсии год остался, сейчас без работы никак нельзя!
Вдруг замечаю, какой Субботин жалкий, суетливый, и впрямь – пенсионер. Тебе, родной, не досталось препарата, который все остальные употребили вовремя. Потерял нюх, не сумел на лету переобуться, теперь – страдай! Надо же: просит у больного здоровья! Да, жизнь – дурной спектакль, коль скоро такое происходит, она тупа и неразумна по определению…
Повод откланяться обретаю в лице Эльвиры.
– Привет, мальчики!
Только травести может обозвать «мальчиками» седых мужиков с тоской в глазах (пусть и по разным поводам).
– А мы премьеру отмечаем! Присоединяйтесь!
Эльвира припорхала из дальнего угла, где искрится весельем большая компания. И хотя впереди горячее, я охотно дезертирую из-за столика пенсионера. По счастью, композитора Бурыкина в компании нет, зато есть водка (много водки). Тоже лесенка, позволяющая убежать на другую сторону бытия, жаль, наслаждаешься этим ограниченное время – в голове шум, да и ноги, когда отлучаешься в туалет, предательски заплетаются.
– Может, поедем ко мне? А то я чего-то отяжелел…
– Вау! – хлопает в ладоши Эльвира. – С удовольствием!
Внезапно веселье в ее глазах гаснет.
– Постой, но ведь у тебя…
– Все нормально, территория очищена. Или зачищена? Короче, сматываемся из этих злачных мест!
Чтобы прийти в себя, движемся пешком, преодолевая зимнюю дамбу. В это время суток тут мало пешеходов, гуляет ветер, того и гляди сдует в овраг. Кутающаяся в беличью шубейку Эльвира вдруг останавливается и вглядывается туда, где глубоко внизу светятся окошки частных домов.
– Никогда не понимала: как можно так жить?! На дне гигантской ямы, в домах без центрального отопления… Но люди живут!
Молчу, формулирую ответ. Наконец он формулируется:
– Я не понимаю, как вообще – жить?! Все окружающее – дерьмо собачье! Провальная постановка бездарного режиссера! Эх, найти бы этого режиссера, да в морду!
Травести с удивлением на меня смотрит.
– По-моему, ты перебрал… Ладно, идем, я замерзла.
Разум отключается во время секса. Яростного, грубого, когда причинять боль хочется больше, чем обладать. Эльвира вскрикивает, даже слезы на глаза наворачиваются, но – изволь терпеть! Она откидывается на подушку, часто дыша, затем краешком наволочки подтирает потекшую тушь.
– Ты садист?! Придушить решил?! Да самураи – невинные мальчики в сравнении с тобой!
Сползаю с дивана, чувствуя, как бешено колотится сердце.
– Самураи… – бормочу. – Говорила же: с ними не трахалась…
– Другие трахались, я не одна там была!
Она тянется к пачке сигарет и, закурив, произносит:
– Кстати, опять зовут. Но я пока думаю – ехать ли?
– Что ж так?
Эльвира долго молчит, затем накидывает на плечи одеяло и проходит к окну.
– Работу предлагают странную – играть роли родственников, друзей, чувства изображать… Японцы – самая одинокая нация в мире, ты в курсе? Поэтому у них есть услуга: можно на день или на несколько часов нанять человека, например, на день рождения, чтобы он был твоим гостем. Или нанять гостей и родню на свадьбу. Моя приятельница однажды изображала тетю жениха на японской свадьбе; да и остальные гости с его стороны были подставные. Типа спектакль для родни невесты. А самое ужасное – это потом выяснилось, – что у жениха за день до этого повесилась мать, потому, собственно, родственники и отказались от веселья…
Я криво усмехаюсь.
– Брось, ты же актриса – у тебя получится!
– Не факт. Во-первых, моя приятельница кореянка, внешне на них похожа. Во-вторых, хорошо знает язык. Говорит: будешь играть роль родственницы из Европы, это престижно! Но я как-то не решаюсь. Они там вообще с ума сходят: в могилы, например, кладут мобильные телефоны с батарейками, которые не разряжаются годами. А потом звонят усопшим! Роботов сексуальных запустили в продажу, и хотя цены ого-го – товар пользуется спросом! Я одному в глаза – или что у него там? Лампочки? В общем, в лицо ему глянула, и прямо мурашки по коже! Лучше бы тебя взвод самураев изнасиловал, подумала, чем этот монстр! Но японки сношаются с удовольствием!
Почему-то ее россказни доставляют удовольствие. Мир, что прикидывается разумным, на самом деле давно свихнулся, утратив здравость; а тогда мира не жаль, можно с легким сердцем ускользнуть из-под его диктата, пуститься во все тяжкие, как Святой Антоний. И тогда, не исключено, ты обретешь заветный хрустальный шар, в котором будет сосредоточена вся мудрость бытия…
– Эй, чего там бормочешь? Какой хрустальный шар?!
– А я сказал про шар? Не обращай внимания, это я о своем… Выпить хочешь?
У меня есть остатки коньяка, мы его сейчас употребим, и ты, родная, продолжишь свою историю. Помнишь, по приезде ты с ужасом рассказывала про деревню на Сикоку, куда вас с подругой-кореянкой занесло во время поездки по стране? На первый взгляд, там все чистенько, ухожено, на улицах и в окнах домов видны люди в красивой одежде и т. д. Есть лишь одна странность: люди пугающе неподвижны, потому что они – какаси. По-нашему выражаясь – пугала, удивительно похожие на живых людей. Деревня считалась вымирающей, ее пожилые насельники уходили один за другим, и тогда одна жительница решила создавать вот такие обряженные в человеческие одежды куклы с пуговицами вместо глаз. Вначале соседку напротив увековечила, потом супружескую чету слева, потом свою мать… Когда вы общались с этой странной женщиной (на тот момент – единственной живой), пугало матери тоже сидело рядом на татами, к нему даже обращались с вопросами. Впечатление, ты говорила, было жуткое – вы буквально сбежали из этой деревни, где в окнах и на улицах виднелись силуэты умерших. Но от жизни не сбежишь! А это очень напоминает современную жизнь, каковая сплошь имитация, фальшь и подлог; а нынешние люди, что тебя окружают ежедневно, – натуральные какаси!
Однако общение продолжается в ином ключе, поскольку травести, пока я шарю по кухонным полкам, успевает заглянуть в листки, разбросанные по комнате. Прочитав о тех, кто не до конца родился, она лезет с глупыми вопросами, мол, это как?! Человек либо рождается, либо абортируется, третьего не дано!
– Ошибаешься, моя радость. Большинство зависло между этими состояниями – то ли люди, то ли зародыши… Тебе сколько налить?
– Чуть-чуть. Нет, не понимаю!
– Вот-вот, никто не понимает! Живут всю жизнь, до глубокой старости, и, ничего о себе не поняв, помирают!
– Эй, ты чего?! По-твоему, я тоже – зародыш?!
– Если о размерах тела, то… Но у тебя же огромная душа! Которая не хочет левых японских денег, мучается… Давай, за твою душу!
Опрокинув бокал, Эльвира машет ладошкой у рта, затем ею же хлопает себя по лбу.
– А-а, теперь понимаю! Это ведь не ты писал? А твой… В общем, тот, которого ты зачистил.
Ну вот, испортила песню! Одна из немногих, с кем (пока!) могу общаться, Эльвира безжалостно выставляется из квартиры. Она готова еще раз пережить акт садизма, она хочет коньяку, но я непреклонен – шубейку на плечи, и на автобус! Не хочешь мерзнуть на остановке?! Хорошо, вот деньги на такси, и чао!
Не надо этих пускать туда, где обретаются хрустальные сферы – они хрупкие, от любого неловкого слова или жеста могут разлететься вдребезги! Почему я уверен, что обрету такую сферу? Полной уверенности нет, но в моей нынешней жизни уж точно ничего обрести не получится. Доказательство тому – полученное от Зои электронное послание.
Получаю его на службе и долго таращусь в экран, разглядывая прикрепленные фотографии. Зоя выглядит замечательно, дочка – еще лучше. В этом году заканчивает школу, идет на медаль и уже посещает подготовительные курсы в университете. Кроме того, она увлеклась горными лыжами, осенью выезжала вместе с Зоей в австрийские Альпы, где провели прекрасный отпуск. Каждая фотография тут – символический упрек в мой адрес: вот как надо воспитывать потомство, вот как надо следить за его здоровьем! Я смогла это сделать, а ты?! Чмо, пораженец, жизнь тебя не приняла, а тогда не мешай тем, кого она с радостью заключает в свои объятия!
Письмо оказалось еще и подставой, поскольку в момент прочтения за спиной возникла Аглая. Было получено китайское предупреждение: еще раз – и пишите заявление! То есть прервется еще одна ниточка, связывающая с постылой реальностью, и я, как ни странно, этого хочу…
Я напоминаю человека на краю обрыва, что глядит вниз, осознавая: падение неизбежно. Вопрос: как сделать последний шаг? Может, кто подтолкнет? Явно нужен помощник, самому не решиться, слишком глубока пропасть – дна, во всяком случае, не видно. И сей факт (что не видно) страшно будоражит, дает иллюзию, мол, ты не разобьешься, всего лишь испытаешь непередаваемое чувство полета!
Помощником оказывается Максим, с которым общаюсь в очередной раз. Пробую подъехать на кривой козе, то есть подтолкнуть к тому, о чем тот когда-то размышлял. Считает ли он по-прежнему, что внутри человека скрыта недосягаемая истина, что проявляется в виде галлюцинаций? Что образы, рожденные в незрячей простоте, есть недоступное большинству знание? Сбиваюсь, когда рядом возникает тот самый тип в телогрейке, что норовит пробраться к радиатору, у которого сидим.
– А позже нельзя?! – возмущаюсь, на лице же Максима возникает подобие улыбки.
– Привет, Гефест… – привстает, чтобы обнять истопника. Отойдя в сторонку, они о чем-то вполголоса говорят. Меня удостаивают взглядом (странным, надо сказать), после чего истопник продолжает свою миссию, сдвигая с мест больных и родню.
– О чем мы говорили? – вопрошает Макс, вернувшись.
– Про этого самого… Зверя, что преследует в кошмарных снах. Я в твоих записях об этом прочитал, извини… А почему, кстати, Гефест?
– Потому что хозяин огня. А насчет Зверя… Если хочешь это понять, ты должен стать одним из нас.