Подчиненный Бенмусса напряженно следил за беседой командира с каторжанином, готовый в любой момент вмешаться.
– Мы начинаем привлекать внимание, – предостерег Ланс. – Ударь меня для достоверности.
Роббер влепил затрещину и для достоверности во всю силу легких прорычал:
– Меня не интересуют твои оправдания! Немедленно спускайся в трюм!
– Простите, господин, – виновато промямлил заключенный. – Я думал, что….
– Еще одно слово, и ты отправишься думать к праотцам!
Ланс подобострастно закивал и, поклонившись, побрел к люку, ведущему на нижнюю палубу.
Роббер разжал кулак. На ладони лежала медная пуговица, потускневшая и исцарапанная. «Хм», – задумался военачальник, – что бы это могло означать?» Бенмусса перевернул пуговицу. На обратной стороне красовался рельеф малой королевской печати. Такой «печатью» нельзя было скрепить обвинительный приговор, но она вполне подходила для задуманной авантюры. Начальник стражи подивился предусмотрительности Ланса Торнтона. Приказав своим людям продолжать погрузку, он отправился составлять ложный приказ.
Из небольшой дыры, расположенной у самого пола, высунулась остренькая мордочка, беспокойно подергала кустиками усов и вновь исчезла в тесном проеме крысиной норки. Который раз зверек пытался выбраться наружу, но, напуганный шумом, боязливо прятался внутрь.
В амбаре, где заперли каторжан, раньше хранили продукты. Об этом напоминали разбросанные по полу зерна, корзины из-под фруктов, запачканные мукой мешки и многочисленные отверстия в стенах, через которые сюда проникали четвероногие похитители. Тут пахло плесенью, мышиным пометом и человеческими испражнениями.
Для справления нужд в землю был врыт вместительный ящик, прикрытый деревянным щитом с вырезанным по центру круглым отверстием. Расположенное почти у самого потолка окно закрывала металлическая решетка. «До нее можно дотянуться, если встать кому-нибудь на плечи, – размышлял Роган, растирая синяки, оставшиеся после снятых в кузнице кандалов. – Но вряд ли из такого неудобного положения я смогу ее выломать. И, даже если мне это удастся, скорее всего, отыщется хотя бы один человек, рискнувший метнуться следом».
Вдвоем или втроем вероятность наткнуться на губернаторских слуг или ополченцев значительно возрастала, поэтому побег через окно Роган отмел сразу. Если бы городской глава ограничился десятью рабами-мужчинами, пленник счел бы нынешнее положение несказанной удачей – вместо каторжных работ на далеком острове он оставался в крупном городе. Тут не водились те страшные твари, о которых он наслушался в дороге, да и побег из Мерсела не выглядел таким уж невозможным. Но Роган не желал мириться с тем, что девушка, от которой он с трудом отводит взгляд, останется наедине с губернатором. С того самого момента, как Роган увидел Заред, он испытывал постоянное и непреодолимое желание ее защищать: закрывать от порывов ветра, жгучих солнечных лучей, раскинуть над головой купол, не позволяя дождю замочить каштановые пряди.
Из размышлений его вывел голос присевшего рядом человека:
– Когда поймаешь, не вздумай есть один!
Сам того не замечая, Роган Говард давно смотрел в одну точку – туда, где острые зубки серого грабителя прогрызли крохотную арку входа. Он потряс головой и перевел взгляд на собеседника. Перед ним на корточках сидел парень лет двадцати пяти с непропорционально длинными руками. Узкие щелочки глаз расширялись к переносице, а свернутый нос и иссеченное шрамами лицо выдавали любителя выяснять отношения с помощью кулаков. Длиннорукого везли в другой повозке, и Роган беседовал с ним впервые.
– За что тебя? – поинтересовался незнакомец, чуть прищурившись и склонив голову набок.
– За дело, – коротко бросил Роган, не желая затевать беседу.
– Все мы здесь «за дело». И чем дело правее, тем больший срок, – осклабился длиннорукий.
– За воровство, – солгал Роган.
Незнакомец придирчиво оглядел здоровяка и с сомнением в голосе произнес:
– Из тебя вор, как из меня надзиратель.
Роган мысленно согласился, что, действительно, выбрал не самый подходящий ответ.
– Умеешь становиться невидимым? – Человек снова растянул губы в ухмылке.
– Тебе-то что? – буркнул Роган, мысленно ругая себя за несдержанность. Его раздражал навязчивый тип, но затевать выяснение отношений сейчас было бы непростительной роскошью.
Длиннорукий поднял с пола осколок кувшина и метким броском вогнал высунувшуюся из норки мордочку назад. Крыса не успела даже пискнуть, настолько молниеносным оказался бросок.
– Свидетелем меньше, – брезгливо скривился длиннорукий. – Так всегда бывает: или ты, или тебя. – Он почесал заросшую щеку и добавил: – Не могу понять, чей ты: из наших или нет?
– А если поймешь, что-нибудь изменится? – подавив волну неприязни, спросил Роган.
– Получу ответ на свой вопрос.
– Ну…
– С нами ты или нет.
– С кем это «с вами»?
– Брось прикидываться, – уже не скрывая раздражения, проговорил узник.
– С вами, – солгал Роган в надежде, что его наконец-то оставят в покое.
– Хм… – Незнакомец набрал в рот слюны, смачно плюнул и с едва уловимой насмешкой в голосе спросил:
– Зовут как?
– Роган.
– Паук, – стукнул себя кулаком в грудь длиннорукий собеседник. Он подался вперед и с нескрываемым азартом добавил: – Нам здорово повезло, не находишь? Тут можно жить. Не то что на острове. Даже девки есть.
Роган согласился.
– Будешь со мной, сделаю так, что работать почти не придется. Всё будут эти делать, – новый знакомый пренебрежительно указал большим пальцем за спину.
Довольный, что все вышло именно так, как он и задумывал, Паук наконец-то оставил Рогана в покое и, подойдя к двери, ударил по ней ногой:
– Жрать несите!
На уровне глаз в двери открылось крохотное оконце.
– А ну прекрати шуметь!
– Да я не шумлю, служивый, – Паук изобразил дружелюбную улыбку. – Желудок скоро меньше рыбьего пузыря станет. Ужин когда?
– Когда положено, тогда и принесут, – ответил все тот же голос, но на этот раз он звучал уже не так сурово.
Напоминание об ужине вызвало всеобщий радостный вздох, и лишь единственный среди запертых в амбаре людей, не обращая ни на кого внимания, продолжал негромко причитать: «Господи, Господи». Иногда он смолкал, но лишь для того, чтобы стукнуться лбом о бревенчатую стену и, спустя мгновение, продолжить завывания.
Пока Паук беседовал с охранником, Роган мысленно перебирал варианты побега. Самым простым было выломать дверь. Роган не сомневался, что сможет отыскать Заред, но понимал, что вряд ли им двоим удастся покинуть особняк незаметно. Привлекательнее выглядел другой способ: сообщить охраннику, что он – Роган – располагает очень важной для губернатора информацией. Неважно какой, для начала нужно хотя бы выбраться из амбара. Однако вряд ли охранники захотят тревожить губернатора сегодня.
Роган мысленно выругался. Он поднял с земли кусок черепицы и начал медленно его крошить, отламывая кусок за куском. Так продолжалось до тех пор, пока в руках не остался крохотный, не крупнее ногтя большого пальца, осколок. Зашвырнув его в угол, Роган до боли прикусил губу – оба варианта выглядели неубедительно.
Вскоре из коридора донеслись голоса, шум шаркающих ног и постукивание половника. В проеме дверного оконца появился растянувшийся в улыбке лик раздатчика пищи, и веселый работник господина Мигеля громогласно сообщил:
– А ну живо занимайте очередь!
Бросив клич, лицо исчезло, вместо него появилась жестяная миска, до краев наполненная гороховой кашей. Люди охотно потянулись к двери. Первым еду получил Паук. Он жадно выхватил миску и, пристроившись на перевернутом ящике, звонко застучал ложкой. Роган рассудил, что подкрепиться будет нелишним, и последовал примеру остальных.
Каша оказалась горьковатой на вкус, но после сухого дорожного пайка горячая желтая масса поедалась с огромным удовольствием. Расправившись с порцией раньше всех, Паук все еще продолжал испытывать голод. Он подошел к двери, просунул миску в окошко и потребовал добавки.
– Не положено, – отказал раздатчик.
– Кашки пожалел? – угрожающе начал Паук, потрясая пустым блюдом.
– Говорю же: не положено. Завтра получишь.
Бормоча ругательства, Паук подчинился. Он все больше вызывал у Рогана неприязнь, и очередной поступок длиннорукого лишь усилил это чувство.
Паук приблизился к последнему получившему ужин человеку и требовательно протянул руку:
– Давай сюда.
Сухой жилистый каторжанин держал миску в узловатых пальцах, не зная, как поступить. Из-за обиженно поднятых бровей, сутулых плеч и не по размеру широкой одежды он напоминал Рогану огородное пугало, выставленное на острастку воронью, но способное напугать лишь ребенка ветреной ночью.
Паук взял миску за края и потянул на себя. Каторжанин испуганно разжал пальцы. Не ожидая послабления, Паук приложил слишком много сил, и каша выплеснулась ему на рубаху.
– Ты что делаешь?! Сейчас вылизывать это будешь! – взбесился Паук.
Он наотмашь ударил унылого по лицу. Тот попятился и, закрыв голову руками, опустился на колени. Длиннорукий с ненавистью пнул человека в грудь, и ни в чем не виноватый каторжанин опрокинулся на спину. Паук ударил снова, затем еще раз и еще. Находившиеся в помещении люди бросали сочувственные взгляды, но заступиться не решались, втайне радуясь, что все это происходит не с ними. Жертва покорно сносила побои, даже не пытаясь отвечать.
– Паук, прекрати! – крикнул Роган длиннорукому.
Услышав окрик, каторжанин обернулся.
– Угомонись, тебе говорю, – повторил Роган угрозу.
Удивленный поведением «союзника», Паук развел руками, всем своим видом демонстрируя разочарование. Затем медленно наклонился и нащупал что-то в области щиколотки. Когда он распрямил спину, в руке его сверкнул короткий нож. Паук быстро приближался, покачиваясь из стороны в сторону и меняя хват с прямого на обратный.