— Женщина, когда это произошло? — спросил магглтонианин, когда она закончила речь.
Марджери показала на заходящее солнце, затем вверх, на точку на небе, находящуюся сразу же за зенитом.
— Вскоре после полудня, — сказал магглтонианин и разразился потоком проклятий.
Марджери встала с земли, держа в руке посох, и беспечно промолвила:
— Марджери пора идти. Солнце становится красным и большим, оно скоро зайдет за лес, и тогда Марджери позовут голоса из лощины с черным озером, в которое впадает ручей. Она должна быть там, чтобы ответить им. — Она быстрым скользящим шагом пошла прочь, снова перепорхнула по упавшему дереву и скрылась из виду в сосновой роще.
Когда ее светлое платье перестало мелькать между сосен, на другом берегу показалась мужская фигура, быстро идущая вдоль речки. У голубоглазого паренька было острое зрение. Он вгляделся в противоположный берег и изумленно рассмеялся.
— Господи Боже, это же он! — благоговейно вскричал он. — Ну и ну, должно быть, он сделан из железа!
Лэндлесс прошел по мостку и направился к уставившимся на него косцам. Его лицо было бледно и словно окаменело, под широко раскрытыми невидящими, как у сомнамбулы, глазами залегли темные круги. Он шел легким быстрым шагом, двигаясь изящно и гибко. Мужчины в изумлении переглянулись, зная, что скрыто под грубым холстом его рубашки. Он прошел мимо них, не произнеся ни слова, похоже, даже не подозревая, что они находятся тут, и прошагал дальше к хижине починщика сетей. Они увидели, как он зашел туда и затворил за собою дверь.
Деревенские парни и каторжник после долгих изумленных взглядов на далекую хижину разразились замысловатыми богохульствами, комментируя событие, которое им описала Марджери. Луис Себастьян только мило улыбался, похожий на ленивую и благожелательно настроенную пуму, а голубоглазый паренек задумчиво присвистнул. Что же до физиономии мастера Уин-грейса Порринджера, то на ней было написано удовлетворение, которое он пытался скрыть.
Глава XIЛЭНДЛЕСС СТАНОВИТСЯ ЗАГОВОРЩИКОМ
Когда Лэндлесс вошел в хижину, Годвин с довольной улыбкой оторвал глаза от сети, которую чинил. Они не виделись с тех самых пор, когда магглтонианин привозил Лэндлесса в хижину на болотах. После этого молодой человек дважды собирался нанести Годвину еще один визит, но ему всякий раз мешала бдительность надсмотрщика.
Улыбка на лице Годвина погасла, когда он присмотрелся к своему гостю внимательнее.
— В чем дело? — быстро спросил он.
Лэндлесс подошел к нему и протянул руку.
— Отныне я с вами, Роберт Годвин, телом и душой, — ровным голосом сказал он.
Починщик сетей сжал его руку.
— Я знал, что ты придешь, — с долгим вздохом молвил он. — Ты мне очень нужен, мой мальчик.
— Я не мог прийти раньше.
— Я знаю — Порринджер говорил мне, что тебе помешали. Я… — Он все еще держал руку Лэндлесса обеими своими руками, и его тонкие пальцы сжали запястье молодого человека.
— Что творится с твоим пульсом? — спросил он. — И твои глаза. Они стекленеют. Сядь!
— Пустяки, — с трудом проговорил Лэндлесс.
— Я был врачом, молодой человек, — возразил Годвин. — Сядь, или ты упадешь.
Он заставил своего гостя сесть на скамью, с которой встал сам, и положил руку ему на плечо. Затем опустил взгляд и увидел, что по белой ткани там, где его ладонь прижимает ее к плоти, расплывается неясное красное пятно.
Лицо починщика сетей потемнело.
— Ах вот как, — чуть слышно пробормотал он.
Проковыляв в другой конец хижины, он достал из тайника над очагом флягу, налил из нее темно-красной жидкости в глиняную чашку и, хромая, вернулся к Лэндлессу, который продолжал сидеть, закрыв глаза и склонив голову к столу.
— Выпей это, мой мальчик, — с суровой нежностью сказал он. — Это стимулирующее сердечное средство, которое я изобрел сам и которое вернуло мне силы, когда я спасался от роялистов после нашего поражения в битве у моста Кропреди, хотя они изрядно изрубили и вымотали меня. Пей!
Он поднес чашку к губам молодого человека. Лэндлесс осушил ее и почувствовал, как кровь вновь прилила к его сердцу и звон в ушах прекратился. Он поднял голову.
— Спасибо, — молвил он. — Я снова стал самим собой.
— Каким образом ты смог добраться сюда?
Лэндлесс мрачно улыбнулся.
— Полагаю, это удалось мне потому, что, по мнению Вудсона, я сейчас лежу и не могу встать. Когда после ужина он будет обходить хижины, то удивится, найдя мою лежанку пустой.
— До тех пор тебе надо воротиться. Ты не должен навлекать на себя новые напасти.
— Хорошо, — последовал безразличный ответ.
Они немного помолчали, затем Лэндлесс заговорил опять.
— Я пришел затем, чтобы сказать вам, мастер Годвин, что я согласен на любой план, каким бы отчаянным он ни был, лишь бы освободиться от этого невыносимого и унизительного рабства. Вы можете рассчитывать на меня во всем. Я буду работать на вас и руками, и головой и буду предан вам всем сердцем, потому что вы были добры ко мне, и я вам благодарен.
Починщик сетей ласково коснулся его руки.
— Мой мальчик, когда-то у меня был сын, бывший моей гордостью и моей надеждой. Еще не успев вполне возмужать, он погиб при взятии Треды. Но в ту ночь, когда я говорил с тобою, мне показалось, что я вижу его вновь, и мое сердце наполнилось тоской.
Лэндлесс протянул ему руку.
— У меня нет отца, — просто сказал он.
— А теперь о деле, — продолжил Годвин. — Нынче я не должен задерживать тебя здесь, но приходи сюда завтра ночью, если тебе удастся ускользнуть. Ты можешь поговорить с Уингрейсом Порринджером, и он поможет тебе. Я расскажу тебе обо всех моих приготовлениях, сообщу тебе имена и цифры и вообще все, что я и только я знаю об этом деле. И мое сердце радуется, ибо, хотя сам я калека и прикован к этой скамье, отныне у меня есть дельный заместитель. Я задумал это дело, а ты воплотишь его в жизнь. Если сын Уорхема Лэндлесса унаследовал хотя бы одну десятую способностей своего отца, то он сможет сделать многое, очень многое. Я уже более года жажду найти такого человека, как ты.
— Скажите мне только одно, — молвил Лэндлесс, — и этого мне будет довольно. Вы в самом деле спланировали это восстание так, что оно обойдется без бессмысленного кровопролития? К примеру, вы не желаете причинить вред вот этой семье? — И он движением головы показал туда, где находился хозяйский дом.
— Упаси Бог! — быстро ответил Годвин. — Уверяю тебя, не пострадает ни одна женщина, ни одна невинная душа. И я ни в коей мере не желаю причинить вред хозяину этой плантации, который по меркам роялистов суть неплохой человек и дворянин. Вот что я задумал. В назначенный день поднимутся кромвелианцы, сервенты и каторжники на всех плантациях, лежащих на берегах залива, проток, трех рек и в Аккомаке. Они сломят сопротивление надсмотрщиков и тех своих товарищей, которые, возможно, пожелают сохранить верность своим хозяевам, призовут рабов присоединиться к ним и под началом назначенных мною на всех плантациях командиров соберутся в назначенном месте этого графства. Если все пройдет хорошо, там за один день и одну ночь соберется около двух тысяч человек, то есть такое войско, какого эта колония не видела никогда. И оно будет состоять в основном из честных мужей, ведомых четырьмя сотнями солдат Республики, опытных, храбрых и движимых праведным гневом, которых уже самих по себе будет достаточно для того, чтобы полностью деморализовать противника. Из этой силы, пусть она и будет разношерстной, мы создадим вторую Армию Новой модели, такую же дисциплинированную и непобедимую, какой была первая; и кто будет ее командующим, как не сын Уорхема Лэндлесса, которого любил Кромвель и прежний полк которого изрядно представлен здесь? И тогда мы уже при свете дня сойдемся в схватке с теми, кто решит сразиться с нами — и победим. И мы не запятнаем нашу победу. Так что твое кошмарное видение полночной резни не сбудется. Ничего подобного не произойдет.
В вечерней тишине послышался далекий звонкий звук рожка.
— Это сигнал к возвращению в хижины, — сказал Годвин. — Ты должен идти.
Лэндлесс встал.
— Я приду завтра ночью, если смогу. До свидания, отец. — На его мрачном суровом лице расцвела улыбка, снова превратившая его в юношу.
— Да благословит тебя Бог, сынок, — ласково и степенно молвил починщик сетей. — Да призрит на тебя Господь светлым лицом Своим[54] и да избавит он тебя от всех твоих бед.
Лэндлесс повернулся, чтобы уйти, но тут починщику сетей пришла в голову новая мысль.
— Подойди сюда, — молвил он, — и позволь мне показать тебе мои сокровища. На тот случай, если со мною что-то произойдет, тебе следует знать про этот тайник.
Он взял со стола драгоценную флягу и вместе с Лэндлессом проковылял к очагу. Бревна над ним казались такими же крепкими, сучковатыми и потемневшими от времени, как и остальные в стенах хижины, но стоило Годвину нажать на какую-то тайную пружину, как часть бревна отошла, словно крышка ларца, и в стене открылась полость.
Внутри нее тускло блестело золото, а рядом с маленькой кучкой монет лежало несколько сложенных бумаг и пара искусно сработанных пистолетов.
Годвин коснулся бумаг.
— Здесь значатся имена солдат Республики и вожаков кабальных работников, которые связаны с нашим делом. Это наша Священная лига и Ковенант[55] — и наш смертный приговор, если наш заговор раскроют. Золото я привез с собой, когда меня отправили в Виргинию, припрятав его на себе. А пистолеты мне подарил один из моих друзей. Они могут нам пригодиться.
— Спрячьте их! Скорей! — тихо сказал Лэндлесс и повернулся к человеку, который стоял в дверях и моргал, вглядываясь в полумрак.
Крышка тайника, щелкнув, затворилась, бревно приняло свой прежний вид, и починщик сетей тоже повернулся к двери.
Это был уголовник по прозвищу Таракан, он стоял в дверях, и его оплывшее тело и зверская рожа загораживали сияющий снаружи великолепный закат. На его мрачной злодейской физиономии не было видно ни алчности, ни любопытства — быть может, он что-то видел, а быть может, нет.