Зете улыбнулся, словно сообщил что-то приятное.
— А ты что такой бледный? — спросил он у Махмута. — Не болеешь?
— Голова болит, — вяло ответил Махмут.
Не придавая особого значения словам Махмута, Зете пошел, звеня ключами, к двери и прикрикнул:
— Чего плететесь?
Ребята ускорили шаг.
В ШАХТЕ
К обеду Махмуту стало очень плохо. Он не только не мог принимать участия в работе, но даже стоять. Несмотря на ругань Андрея, он по требованию Шарифа пошел в «берлогу» и лег. Обед приготовили без Махмута.
Появившийся в столовой Зете заметил его отсутствие, недовольно сморщил лицо и, не дожидаясь объяснений Андрея, направился к Махмуту.
— Что случилось? — Зете грубовато одернул с мальчика одеяло и потрогал его голову: — Небольшая температура. Ничего особенного. Принеси-ка воды! — сказал он Шарифу.
Затем Зете вытащил из кармана таблетки, завернутые в прозрачную бумагу, и одну из них протянул Махмуту:
— Глотай!
— Не надо… И так пройдет…
— Глотай, говорят тебе! Сколько думаешь валяться здесь?
— Пить не буду… — пробормотал Махмут, вспомнив как Зете поил «лекарством» Шульца.
— Глупец! — раздраженно сказал Зете. — Это лекарство, понижающее температуру. Вот смотри! — Зете проглотил таблетку, приготовленную для Махмута. — Видел? Бери!
Дрожащей рукой Махмут взял одну из таблеток и положил в рот.
— А ты пойдешь со мной! — Зете указал пальцем на Шарифа.
— Выздоравливай! — Шариф погладил друга по голове.
В столовой Зете нагрузил Шарифа какими-то термосами и повел дальше.
Они вышли в незнакомый коридор. Было такое ощущение, словно Шариф попал на территорию завода. Из боковых дверей слышалось жужжание машин, что-то ритмично стучало, что-то издавало резкий металлический визг, пахло машинным маслом. За приоткрытой дверью работал станок, под его колесом сверкали сине-зеленые искры.
В дальнем конце коридора Зете открыл дверь и пропустил Шарифа вперед. Тут было намного темнее. Зете включил фонарь. Бросились в глаза узкие рельсы, протянутые посреди пещеры. Они выходили из-под широких двустворчатых дверей и, поблескивая в свете редких ламп, скрывались за поворотом.
Вошли в очень маленькую комнату с железной дверью. Как только стукнула закрываемая дверь, комната вздрогнула и полетела вниз. Лифт! Вот он мягко остановился. Дверь открылась. Они оказались в новой пещере. И первым, кого увидел Шариф, был Рестон.
То ли потому, что Рестон владел немецким языком не в совершенстве, то ли из-за его сильного английского акцента, Шариф понимал его речь с трудом. То, что он сейчас понял, можно было бы перевести так:
— Надо поторопиться со следующей радиопередачей, мистер Зете. Когда думаете выходить наверх?
— Мистер Рестон, — подавленно отвечал Зете, — в последнее время мне очень часто приходилось выходить в связи с приездом Миллера. Считаю, что надо переждать некоторое время. Пусть все успокоится наверху.
— Нет, это очень важное сообщение и не терпит отлагательства. Анализы, сделанные Миллером, показали, что заряды в своем составе имеют посторонние элементы. Однако эти заряды получены по вашим инструкциям и под вашим руководством. И по вашему же указанию я сообщил, что материалы соответствуют инструкции. Я вынужден признаться в недостаточности моего опыта и сделанных просчетах. Поймите, в отрыве от всего мира, в условиях этой пещеры…
К Рестону подошли двое, одетые так же, как Шариф,
— Готово! — один из них кивнул на темное углубление в стене.
Все отошли в сторону и. насторожившись, чего-то ждали. Прошло не больше минуты, и вдруг где-то под землей раздался взрыв. Из темного углубления пахнуло ветром. Пещера долго гремела, как во время грозы.
— Подождем, — сказал Рестон. — Пусть сядет пыль.
— Можете пообедать, — добавил Зете. — Откройте термосы.
Запахло бульоном. Шариф почувствовал, как заныло в желудке.
— Ешь и ты! — сказал ему Зете.
После обеда все надели какие-то маски, чем-то напоминающие противогазы. Такую же маску дали Шарифу. Вместе со всеми он полез в углубление в стене.
Ход был узким и низким. Минут через пять добрались до просторного грота. Он был завален сине-зелеными и зеленовато-желтыми камнями. В воздухе здесь все еще стояла сероватая пыль.
Рестон указал Шарифу на железную тележку и прокричал на ухо:
— Вози эти камни к лифту, — он осмотрел несколько камней, по-видимому, остался доволен, махнул рукой рабочим и скрылся.
Рабочие быстро загрузили тележку.
Трудно, очень трудно было везти тяжелую тележку по узкой, низкой и неровной трубе. Мешала маска. Сперло дыхание. Потели очки, то и дело их надо было протирать. Несколько камней с грохотом полетели на землю.
Шариф поставил фонарь и с трудом забросил камни на тележку. Почувствовал острую боль в руке. Тыльная сторона ладони кровоточила. Рана была неглубокой, но в нее попала едкая пыль. Он поднял руку, чтобы кровь скорее свернулась.
На глазах выступили горькие слезы. Как он проклинал про себя эти камни, ящики, тележку, пещеру, подлых людей, которые жили здесь.
Слезы принесли какое-то облегчение… Но разве слезами поможешь горю? Его ждет больной Махмут. У них есть тайная надежда — Дорога Свободы. Она ждет, чтобы Шариф и Махмут открыли ее.
Шариф протер маску и снова взялся за работу…
АНДРЕЙ СТАНОВИТСЯ ОТКРОВЕННЫМ
Махмут открыл глаза. В «берлоге» пусто и тихо. Значит, Шариф все еще не приходил. Куда его увели?
Махмут хотел подняться и не смог — все тело сковывало бессилие. Во рту было горько и сухо. Он толкнул дверь ногой и громко простонал:
— Пить!..
Скоро он услышал за дверью кашель Андрея.
— Проснулся? А зачем кричишь? — спросил Андрей и поставил на пол кружку с чаем. — Пей!
Чай был еще теплый. Махмут залпом выпил всю кружку.
— Вот обуза! — сердито прохрипел Андрей. — Им только пить да жрать…
Холодной, костлявой рукой он потрогал лоб Махмута.
— Ага, температуры уже нет! — воскликнул он, словно радуясь выздоровлению Махмута, и, помолчав, прибавил: — Кто вас заставил сюда ехать? Эх, вы!.. Здесь не только такие сопляки пропадают, но и взрослые… Еле-еле душа в теле!
— Дядя Андрей, — участливо, совсем по-детски произнес Махмут. — В молодости вы, наверно, были очень крепкий, здоровый?
— Хэсрэт,[5] — вдруг заговорил Андрей по-башкирски, — таких, как ты, кидал десятками одной левой рукой!
Удивленный тем, как правильно Андрей произнес башкирские слова, Махмут приподнялся, внимательно посмотрел на него. Свет падал на Андрея сзади, поэтому лицо его было в тени. Однако нетрудно было понять, что его взволновали какие-то воспоминания.
— Агай![6] Ты — башкир, да?
— Тебе-то что? Не все ли равно?.. Ты же щенок! Дать тебе один раз, и все!.. А я… Меня вели под конвоем. Двое. Вооруженные. А у меня ничего нет. Но… обоих! — У Андрея сжались кулаки, в глазах блеснул диковатый огонек. — Ахнуть даже не успели. А я… Ищи ветра в поле… А когда я добрался до белых!.. Вот была жизнь! Деньги!.. У-у-у! Рестораны! Девушки!.. Тебе такое даже во сне не может сниться…
Махмута затрясло от презрения и отвращения. А Андрей наслаждался своими воспоминаниями. Он все говорил и говорил:
— Да, были времена… У-у-у! Как хорошо белые приняли меня! Я помог им поймать более двадцати коммунистов. В лесу прятались. Среди них был один комиссар. Большой комиссар. Жалко, успел пустить себе пулю в лоб. Не то я бы получил еще больше денег… Эх, проклятый кашель замучил…
— Агай, вам надо лечиться на свежем воздухе, под солнцем, на земле, — превозмогая отвращение, мягко сказал Махмут.
— Пещера погубила меня… Было время, знал агай, как жить! До всего доходили мои руки и ноги. Все горы, леса и тропы в этих краях я знал, как свои пять пальцев… А у моего отца, знаешь, сколько было земли? О скоте я уже и не говорю. Считали не по головам, а только стадами! Эх, и молод же я был тогда! Подольше бы пожить в том раю!.. Только белые ушли. Долго скитался я по чужим странам…
— Откуда же ты родом, агай?
— Тише! Называй меня «дядя Андрей». И смотри! При других не смей обращаться ко мне по-башкирски! Понял? Это я сейчас просто так… Захотелось, как в детстве…
— А почему по-башкирски нельзя? Мы же с Шарифом разговариваем. О том, что ты башкир, не знают, что ли?
— Если бы не знали! Потому-то проклятый Зете и погубил меня. В первые годы, пока не спросит у меня о деревнях, о горах, о реках, он никогда из пещеры не выходил. А мне самому ни разу не разрешил, гад!
— А на что его разрешение? — вдруг спросил Махмут, забыв об осторожности.
Андрей вздрогнул, с испугом оглянулся, наклонился и дрожащим голосом проговорил:
— Щенок! За эти слова, знаешь, что будет? Не только тебе, но из-за тебя и мне…
— Нет, дядя Андрей, не знаю. А что?
— «Не знаю!» Вы-то не знаете? Не вздумайте что-нибудь натворить! Я вас…
Заметив, что эти слова приняты Махмутом совсем хладнокровно, Андрей успокоился:
— А какие дела делаются на свете, вы знаете?
— До того, как попали сюда, знали. А что?
— Германия стала хозяином уже почти половины света! Об этом знаете?
— Ну до половины света еще далеко…
— А там, — Андрей показал пальцем наверх, — знают о том, что немцы скоро доберутся до них?
— А у нас с Германией договор о ненападении.
— «У нас!» Она еще вам покажет договор!
— Но наши тоже ведь не лыком шиты!
— Что ты понимаешь, дурак? Ты же повторяешь то, что коммунисты болтают на собраниях.
— Почему на собраниях? Я радио слушаю, газеты читаю.
— Ты, молокосос, читаешь газеты?
— Читал, пока к вам не попал.
— Смотри, какой ученый! Газеты читал!.. — продолжительный кашель прервал слова Андрея. Махмут смотрел на него и думал: «А какую пользу принесет тебе война?» Но не спросил: не сердить, а как-то смягчить надо Андрея. Поэтому Махмут решил прикидываться наивным мальчишкой.