— Это мы лишены, а у вас все в ажуре, — изображая обиду, протянула Мария.
— К сожалению, как видите, у нас тоже не все в ажуре, — вздохнул старик, имея в виду свою забинтованную спину.
— Бернар, я боюсь… — тихонько пожаловалась Анка. — Мне кажется, они вот-вот сорвутся с места.
— Не сорвутся! — Парень впервые привлек Младшую к себе, обнял и погладил по плечу. — У Черных пастухов отменное чутье. Иначе они не смогли бы пасти волшебный скот. Он всегда найдет тропу вне хода времени.
— Только по следу Ку Ши! — строго подтвердила тетя Берта, и Анка поняла ее даже без переводчика.
— Как они… как они тут под землей живут? — озвучила, наконец, свое изумление Младшая.
— Они не под землей, — помотал головой Бернар. — Это для удобства так говорится про нижний мир. Дядя Эвальд называет Изнанку «альтернативной геометрией вселенной».
— Геометрией? — вслух задумалась Младшая.
— Мне тоже непонятно. Я могу только объяснить, как я это чувствую. В Изнанке нет дна.
— Так не бывает! А на чем же тогда весь этот океан под нами? Он же не висит в космосе!
— Не висит… Он как бы замкнут на себя, понимаешь?
— Он круглый? Как целиком планета, да?
— Нет, не круглый, — виновато улыбнулся Бернар. — Чертеж очень сложный, я не смог бы нарисовать. Зато география в чем-то отражает нашу географию. Мы были в Ирландии и сейчас возвращаемся назад, только что пересекли пролив. Теперь надо преодолеть Британию, там будет новый пролив с материковой сушей, то, что французы наверху называют Ла-Манш.
Анка, закусив губу, производила мучительные расчеты. После путешествия с Марией в Индию она начала по-другому воспринимать планетарные расстояния.
— Но тогда мы окажемся во Франции, а до России придется ползти еще несколько месяцев! Или в Изнанке тоже ходят поезда?
— Мы не пойдем во Францию. Если мы достанем коней и если нам удастся уговорить духов, то срежем путь по Хрустальному мосту через пролив и сквозь владения кобольдов проскачем к землям славян. Очень быстро.
— Угу… сквозь кобольдов, — Анка незаметно ущипнула себя за ногу, уже в шестой раз. — Очень быстро.
— Я не могу точно объяснить… Дядя Эвальд говорит, что в Изнанке до минимума свернуты и искривлены три привычных измерения, а за счет них свободно развернуто время. То есть это мир внутри нашего мира. Здесь можно найти такие же континенты, реки и горы, но свободный ход времени меняет пространство.
— И потому ты не чувствуешь дна?
— Ухх… Наверное, я не слышу дна, потому что… Ну, например, если бы у нас был батискаф, то потребовалось бы слишком много времени для того, чтобы достичь дна. Мы бы опускались все ниже и думали бы, что плывем ко дну, а на самом деле вынырнули бы здесь же. Ушло бы так много времени на погружение, что пространство успело бы искривиться…
Младшая решила больше не расспрашивать, ей уже было худо от всех этих искривлений. Зато она обнаружила страшно увлекательное свойство тропы. Если долго всматриваться вперед, затем резко оглянуться назад, то хитрый пейзаж всякий раз дергался, как будто не успевал спрятать свой обман. Бернар сказал верно — сильнее всего тропа походила на позвоночник исполинского морского змея, уснувшего и навечно вмерзшего в лед. Барханы розовой пыли вздымались удушливо тоскливыми синусами на высоту примерно в пять метров, затем снова начинался пологий спуск. Под пылью кроссовки ступали по очень твердой поверхности. Возможно, это была кость. Обман заключался в том, что ноги постоянно шли в гору, мышцы побаливали, дыхание сбивалось. И блестящая, идеально ровная поверхность припорошенного льда изгибалась вверх вместе с барханами. Но стоило обернуться, как оказывалось, что не взбиралась два часа в гору, а наоборот, спускалась, и находишься в самой нижней точке.
Здесь было полно живности, но ни в одном фильме или книге Младшая не встречала описаний таких монстров. Впрочем, однажды она разглядела торчащие из воды морды белых медведей, ничем особо не выдающиеся. В другой раз слева из тумана выплыл айсберг, похожий на обглоданный исполинский клык. На его уступах, поодиночке и гроздями, расположились сотни пингвинов. Впрочем, от привычных пингвинов их отличало более сухое туловище и явная способность к полету. Некоторые пикировали в воду, некоторые возвращались, горделиво таща в клювах жирных лососей. У Младшей было ощущение, словно ее привели в музей зоологии.
Далеко впереди, прячась в изгибах низких туч, поднимал фонтанчики пыли Черный пастух. Пес невозмутимо трусил, не уставая и не оглядываясь, переваливал с бархана на бархан, оставляя после себя цепочку следов, каждый — размером с большую сковородку. Иногда он замирал, настороженно поводя ушами, приподняв одну, серую от пыли, лапу, и мог внезапно сменить направление.
Даже если маневры Ку Ши казались глупыми и приходилось повторно тащиться в пяти метрах от собственных следов, никто из взрослых не высказывал раздражения. Даже вечно недовольная Мария примолкла, поскольку успела убедиться, как опасно отклоняться от маршрута. Однажды наезднице пришла в голову идея кинуть в сторону пуговицу. Всего лишь пуговицу от нагрудного кармана. Мария привязала кусочек пластмассы к леске и забросила в сторону, словно собиралась удить рыбу.
Пуговица повисла на высоте полутора метров над водой, и никакой силой нельзя было выдернуть ее обратно.
Тучи хлопали над головой, как влажные простыни. Иногда Бернар указывал Анке на воду. Она вглядывалась и вздрагивала: на нее из туманного зыбкого студня смотрели остекленевшие буркалы, или виднелась разинутая треугольная пасть с тремя рядами крючкообразных зубов.
После сто первого привала, когда Младшей уже мнилось, что они вечно будут блуждать в мире уснувшего времени и умрут тут без воды, откуда-то внезапно потянуло дымком.
Подъем закончился.
Горизонт вновь опрокинулся вниз, облачность взметнулась в зенит, в просвете появились две неразлучные подружки-луны. Море измельчало, покрылось щетиной засохшего камыша, плавно переросло в болото и вдруг ожило. Запахло тиной, птичьим пометом и ржавой застоявшейся грязью. За полосой волнующейся осоки, за полем лишайника из тумана выступал столетний дубовый лес. Тропа продолжалась и дальше, но превратилась теперь в наезженную дорогу посреди жирной чавкающей равнины. Черный пес, усердно сопровождавший экспедицию несколько часов, помаячил на горизонте и исчез в молодой дубовой поросли.
Первыми встречающими на британском берегу оказались скелеты. Их было штук шесть, человеческих, или принадлежавших иным расам гуманоидов, но точное количество учету не поддавалось. Выбеленные дождями черепа скалились из болотной травы, позеленевшие пряди волос игриво мотал ветер. Остальные кости валялись поодаль, полузасыпанные песком, и выглядели так, словно несчастных путников прожевала мясорубка. Никто из взрослых не произнес ни слова, но Младшей показалось, что у стариков шевелятся губы. Черепа улыбались, Фэйри творили молитву. Отряд выбрался на сушу.
Глава 16ТАБАК И УЗДЕЧКА
Тысячелетние дубовые леса Слеах Майт… Задрав голову, Младшая разглядывала желуди размером с лимон. К счастью, они еще не созрели, но покачивались на десятиметровой высоте довольно угрожающе. Дубовые внучата, вытесненные своими мускулистыми дедами, толпились вдоль опушки, мешая заглянуть в сумрачную чащу.
Смуглый зеленый молодняк настырно цеплялся за кочки, охватывая болотистое побережье, словно крадущиеся партизанские разведчики. Вблизи встреча зелени и болота походила на две равносильные армии, окопавшиеся в глубоких позиционных боях. Где-то болото прорвало оборону и жадным языком трепало и гноило махровый ковер травы, подтаскивая вослед свинцовые воды пролива, а где-то, напротив, дубки отважились на контратаку и тащили за собой подкову сухой почвы. Младшая чувствовала себя все хуже. Ее мучило неприятное ощущение, как будто собиралась гроза. Или в роще ждала засада… Но в зените задумчиво фланировали несколько вполне безобидных тучек цвета разбавленных чернил, а среди раскидистых крон, царапающих низкое небо, флиртовали громадные бабочки неописуемой красоты. Они без страха порхали среди глубокой травы, садились на цветы и снова заводили хороводы. В глубине дубравы гудели невидимые пчелы и заливались на сотни голосов любопытные непуганые птицы.
Вначале Младшая решила, что ей кажется. Минут десять она напряженно прислушивалась, не отваживаясь поделиться новостью с Бернаром, чтобы не выглядеть глупо, но потом он сам с улыбкой показал ей на ухо.
Лес пел. Зыбкая мелодия налетала вместе с порывами ветерка, обволакивала вуалью слабых вздохов, Дробилась нежными пиццикато, словно тысячи малюсеньких скрипачей разом щипали крошечные струны, затем вступал невидимый хорал альтов, и тут же рассыпался на отдельные партии, слишком похожие на голоса дроздов, славок и малиновок…
Пыльная тропа проваливалась в изумрудный лес, как шомпол в сумрачный ствол винтовки.
Тропа не заканчивалась, она лишь слегка сужалась, обрастала по обочинам болотником и осокой, а под сенью дубов оборачивалась элегической дорожкой, усыпанной шуршащими листьями, за каждым поворотом которой Анке мнились загадочные беседки и домики на курьих ножках. А еще к основной дороге примыкало множество натоптанных узких тропок, но те, кто их протоптал, не высовывались. Либо ушли на работу, либо у них наступил тихий час.
Однажды Саня указал на следы лошадиных копыт. В каждый след Анка без труда могла уместить обе ноги, еще бы место осталось. В другой раз Бернар заметил в сторонке черную проплешину от кострища, окруженную бревнышками, но дядя Эвальд сурово крикнул, чтобы даже не вздумали туда ходить. Хитрый пастух Ку Ши, как былинный богатырь, трусил где-то впереди и показался лишь дважды, когда на Пыльной тропе намечались развилки.
Деревьев таких размеров Анка никогда не видела и даже не могла представить себе, что подобные великаны существуют на ее родной планете. За каждым морщинистым стволом можно было спрятать грузовик. На метр от земли массивные стволы покрывал коричневый мох, скорее похожий на верблюжью шерсть. Во мху клубились корни, каждый толщиной со взрослое дерево, между корнями темнели глубокие расщелины, скрытые травой. Траву хотелось смять в руках, собрать в пучок и провести по щеке, такая она была мягкая и нежная, вот только неясно, какого цвета. А лес пел все громче…