— Ложись в серёдку, — подвинул девушку волколак.
Она было заспорила, но он ущипнул её за тыльную сторону ладони:
— В серёдку.
А сам вытянулся вдоль бортика и, повернувшись спиной, пробормотал:
— Повязку сними, уже всё лицо зудит от неё…
Обережница ослабила узел и стянула с головы оборотня полоску замши, бросив её в изголовье. Лют принялся яростно тереть глаза.
— Хорошо-то как…
Тамир уже давно устроился рядом и спал. Всё же он очень похож на Донатоса. Как сын на отца. И, словно крефф его — каменный. Даже взгляд такой же пустой.
Лесана смежила веки.
— Ты не спишь? — ткнул её в бок оборотень.
— Отстань.
— Что же случилось?
— Ничего.
— Врёшь, — усмехнулся волколак.
— Нет.
— Ты его знала? — спросил он. — Того обережника, который пропал? Кем он тебе был?
Девушка распахнула глаза и повернулась к собеседнику:
— Уж не с тобой я об этом буду говорить, — ответила она.
Оборотень смотрел пристально, словно надеялся разглядеть в её взоре то, о чём не хотел болтать язык.
— Видишь, Лесана, не обо всём приятно говорить. Верно? — негромко промолвил он.
— И что? — спросила она, не понимая, куда клонит собеседник.
— А то, — ответил волколак. — Спрашивать ты любишь, а отвечать — нет. Тогда зачем у меня над душой стоишь, вопросы свои задаёшь?
Девушка приподнялась на локте:
— Я лишь хотела знать — был ты в той деревне или нет? Дурачил ты Клёну или правду сказал?
Он качнул головой, словно досадуя её упрямству и глупости:
— Я тоже лишь хотел знать, кем тебе доводился тот обережник. И почему тогда, в подземелье, ты испугалась меня.
— А почему ты тогда бросился?
— А почему ты не хочешь отвечать на мои вопросы?
Лесана спросила, искренне не понимая:
— Зачем тебе?
Оборотень ответил вполне ожидаемое, что и было у него объяснением любой дурости:
— Скучно. Думал, поболтаем…
— Я хочу спать.
— А я нет, — он вздохнул. — Я хочу в лес.
— Слушай… — девушка устало уткнулась лбом в войлок. — Ну, дай отдохнуть, а? Что ж ты трепливый-то такой?
Лют зевнул:
— Кто умеет разговаривать с людьми — не пропадёт. А вы с Тамиром, как два сыча. И слово лишнее обронить боитесь. Оттого и неуютно обоим. Хорошо ещё, у меня глаза завязаны, а то, наверняка, как посмотришь на рожи ваши кислые, так с тоски и взвоешь.
Обережница хмыкнула:
— А ты, значит, не пропадёшь с языком таким длинным? Тебе, значит, уютно?
— Не пропаду, — он усмехнулся. — И вам не дам.
Она развеселилась:
— Ну, ну.
— Что «ну, ну»? Спи.
Волколак повернулся к ней спиной и тот же миг уснул. Лесана досадливо вздохнула — ну и трепло! Весь сон прогнал. Она ещё повозилась между своими «сродниками», устраиваясь удобнее, но Тамир недовольно рыкнул и придавил тяжёлой рукой.
С тоской обережница подумала о том, что замысел Клесха, разумеется, хорош, да только воплощать его приходится не Главе. А потом она заснула.
Ей блазнились объятия. Крепкие-крепкие.
Сильные руки стискивали плечи. От мужчины пахло дымом, морозом, железом, дублёной кожей. Девушка хотела посмотреть ему в лицо, но не могла запрокинуть голову — не хватало сил. И железная пряжка его перевязи больно давила на грудь.
«Спасибо… спасибо…» — шептала Лесана. Но он молчал. И ей было обидно, что она не видит его лица, не слышит голоса. И она плакала. Но из глаз катились почему-то не слезы, а крупные красные бусины. Те самые, о которых она так мечтала, и которых у неё никогда не было.
40
Парень с безобразным шрамом через всё лицо притаился за большим валуном и из своего убежища наблюдал за полощущими белье девками. Девки были хороши — налитые, стройные… Они не догадывались, что рядом есть видоки, а потому держались раскованно, отчего делались ещё краше. Подолы рубах водопряхи подоткнули за опояски, оголив ноги до самых бедер, рукава закатали, косы, чтобы не перевешивались и не падали в воду, обернули вокруг шей. И теперь плеск и смех над маленьким озерцом стояли такие, будто не пять кровососок стирали, а половина деревни на гульбище вышла.
— Эх, и зычные! — шёпотом восхитился распластавшийся по камням другой наблюдатель — тощий крепкий юноша, коего в Стае звали Жилой. — Да, Меченый?
— Тс-с-с… — поднес палец к губам таящийся за валуном Меченый. — Не ори. Не люди ж. Услышат…
— Они так галдят, что я мыслей своих не слышу, — усмехнулся третий сотоварищ — черноволосый и широкоплечий. — А ты чего молчишь, Злобый?
Четвёртый из парней лишь дернул плечом.
— Зло-о-обый? — тихо позвал его приятель, позабавленный молчанием. — Тебе там как лежится-то? Ничего не мешает?
Меченый прыснул, а Злобый огрызнулся:
— Тебе-то уже мешает, Кус?
— Дак не только мне, — ответил тот и все четверо тихо заржали.
Девушки у озерца не слышали срамных разговоров. Они весело щебетали о своём, полоскали, отжимали, бросали белье в стоящие на берегу лоханки, смеялись.
Парни смотрели.
Оборотни лишь сегодня открыли для себя эту пещеру — вышли случайно, когда отправились блуждать по запутанным каменным коридорам. Тут оказалось тепло. От крохотного озерца, приютившегося под неровными сводами, поднимались клубы пара, который оседал на стенах маслянистыми каплями. Оттого и воздух здесь был влажный, как в бане. Потому и девки выглядели так завлекательно. О чем они там болтали, четверым ребятам было плевать. Они не столько слушали, сколько смотрели — на стройные тела, облепленные исподними рубахами, на блестящие от пота шеи, на голые ноги…
Жалко, что это кровососки…
— А Веснину дочку Богша в свою Стаю надысь увел, знаете? — спросила тем временем одна из водопрях.
— Ой! — всплеснула руками тоненькая девушка со светлыми волосами. — Смиляна, так это что ж она теперь — мужняя?
Смиляна кивнула, вытирая потный лоб.
Другая, стоящая рядом — смуглая и невысокая — мечтательно закатила глаза и промолвила досадливо:
— А мой Умил все никак с духом не соберется! Чую, так вековухой и помру.
Её подруги рассмеялись:
— Ты, Таяна, — сказала невысокая дородная девушка, яростно полощущая разнополку, — и поцеловать себя не позволяешь, поэтому не жалуйся.
Остальные девушки закивали, а самая старшая, та, которая начала беседу, отжала выполощенную холстину и сказала, с трудом восстанавливая дыхание после работы:
— Умил с весны за тобой хвостом тянется, почернел весь. Пожалела б хоть. Правильно Мира говорит, извела ты его. Гляди, будешь потом локти кусать, когда вожак другую с ним кровью повяжет.
Таяна уже открыла рот возмутиться, что подружки сговорились и толкают её забыть про девичью честь. Однако в этот самый миг из-за валуна, стоящего неподалеку, поднялся во весь рост крепкий чужой парень с обезображенным шрамом лицом и сказал громко:
— Да мало ли парней? Вон, гляди, какие ладные! — и кивнул куда-то в сторону, откуда из своих укрытий тотчас стали подниматься его сотоварищи.
Девушки опешили. Так и замерли — полуголые, по колено в воде, с широко распахнувшимися глазищами.
Один из ребят — приземистый и широкоплечий — глумливо ухмыльнулся:
— Гляди, Меченый, а мы им понравились! Даже не визжат. Видать и правда у кровососов мужики ни на что не годные, раз девки их так чужим радуются.
Смиляна после этих слов вышла из оцепенения, оправила подол рубахи и спокойно молвила:
— А чего нам визжать? Мы — дома. А вот ваш вожак узнает, что за девками подглядываете, нешто похвалит?
Меченый ухмыльнулся:
— За то, что подглядывали, не похвалит. А за то, что отпустили, не потискав, укорит. Что ж это за мужик, если он мимо девки красивой пройдёт и за зад не ущипнёт?
Смиляна угадала в говорившем заводилу и строго сказала, глядя в глаза:
— А ну, пошли вон отсюда, бесстыжие. Ежели быстро уберётесь, не стану отцу жаловаться. Коли нет, на себя пеняйте.
Другой из парней, доселе молчавший, ответил сиплым, царапающим слух голосом:
— Ишь, какая строптивая… Дай пощупать, ты точно не волчица?
Девушка нахмурилась:
— Пощупай, если не боишься без рук остаться.
Он не боялся. И сделал шаг вперед.
Тот же миг глаза кровососки будто заволокла молочная пелена.
Волколаки забыли, что напротив стоят не человеческие девушки, которых они привыкли невозбранно рвать в деревнях. Пятеро подруг порскнули в разные стороны. Вот только были, и уже нет их! Лишь мелькнули в темноте полунагие тела.
Меченого клятая девка пихнула в плечо так, что он не удержался на ногах и едва не растянулся во весь рост, оступившись в каменном крошеве. Хорошо ещё совладал — сел на зад. И тут же яростно взвыл.
Судьба кровососок была решена. Четыре волка ринулись по следу. Опьяненные погоней, привыкшие к дикой охоте с вожаком, натасканные убивать и рвать, они дали себе волю и в этот раз.
На Смиляну навалилось что-то тяжелое и злобное. Острые зубы рванули плечо. Девушка закричала, упала, покатилась по уходящему вниз зеву пещеры. Острые камни вонзались в бока, спину, затылок… Один из них она схватила, ломая ногти, и со всего маху ударила обидчика по голове.
Чудовище взвыло, рванулось, погребая жертву под тяжестью косматой туши. Перед самым лицом щелкнула окровавленная пасть. Смиляна вцепилась в неё, пытаясь хоть на пядь разминуться со смертью. Клыки вонзились, распарывая ладони… Она не почувствовала боли.
Рядом кричали подруги.
Но в тот самый миг, когда девушка уже простилась с жизнью, потому что сил удерживать рвущегося хищника не осталось, противника сорвало с неё невиданной силой. Сорвало и отшвырнуло прочь.
Огромный зверь ринул обидчика в сторону, ударил тяжелой лапой, переламывая хребет, и по каменным коридорам разнесся эхом такой раскатистый, такой страшный рык, что несчастная, зажимая израненной рукой разорванное плечо, затрепыхалась на каменном полу, силясь отползти в сторону.