— Дело в том, что Александр Алексеевич тогда сумел спасти трех больных, — быстро прошептала Лариса. — Когда понял уже, что происходит, и смекнул, что количество вывезенных будет несколько больше, чем количество числящихся по бумагам больных, он наказал Тосе спрятать в подсобке хоть кого-нибудь. Она успела спасти только троих. Тех, что оказались рядом и при этом могли передвигаться и были в сознании. Ночью их перепрятали в катакомбы.
— Куда? — удивился Морской.
— Ну ты же сам писал когда-то про подземный лабиринт под Сабуровой дачей. В нем еще до революции товарищ Артем скрывался от царизма. Помнишь? Так вот, этот лабиринт еще этим летом, пока его бомбежкой не уничтожило окончательно, был вполне пригоден к использованию. Правда, за территорию Сабурки через него теперь не выбраться — там сплошные завалы. Зато как раз благодаря завалам образовались то тут, то там пещеры. В нашем распоряжении были две небольшие комнатки и, если можно так сказать, предбанник. У одного из входов в катакомбы — того, что у реки. Давным-давно какие-то хозяйственные люди — Игнатов и сам не знает, кто и когда — Соорудили там что-то вроде склада. Снаружи — вроде бы обычный вход в погреб, а как спустишься — прям настоящие просторы. На момент начала войны никто этими комнатушками не пользовался, а ключ был в распоряжении больницы. Вот туда Тося с Игнатовым и переправили спасенных. И заботились о них все время до прихода наших. Вернее, — тут Лариса немного запуталась, — на самом деле Света с Тосей о них заботились. Но Александр Алексеевич тоже помогал как мог. Жаль, показать вам наше убежище уже не получится. В последние бои дальней части Сабурки досталось крепко. Там сейчас сплошные развалины. Света, когда последняя бомбежка началась, как чувствовала, чем дело кончится: плюнула на все риски и вывела наших пленников в подвал ближайшего корпуса. Там вся больница тогда пряталась. Туда к ним наши и заглянули, когда Сабурку освободили. Вот радости было!
— Выходит, Тося встретила Свету на базаре и затянула в это опасное предприятие? — по-своему переиначила смысл сказанного дочерью Двойра.
— Света не возражала, — с гордостью произнесла имя своей любимицы Лариса. Светлану дочь Морского обожала с детства и хотя раньше считала ее лишь подругой родителей, сейчас, судя по всему, относила также к числу своих личных друзей. — Вы же ее знаете! Если где-то безвыходная ситуация, она всегда рядом и ка-а-ак начнет помогать. А положение у наших троих пациентов действительно было ужасное. Во-первых, все они были больны и требовали ухода, во-вторых, для них нужно было воровать еду, в-третьих, никому нельзя было рассказывать о них, потому что времена были неспокойные, по малейшему подозрению все причастные могли быть расстреляны. А Игнатов как раз тогда был вынужден переехать. Фашисты предложили всем сотрудникам уничтоженной больницы перейти на работу в немецкий лазарет уборщиками и санитарами, но врачи, конечно, отказались. Тося постоянно рисковала жизнью, а Игнатов мог появляться на территории Сабурки только тайно. И вот тогда помогать им вызвалась Света. Со стороны все выглядело отлично — не придерешься. Лазарет обеспечил Светину семью комнатой, жалованием и пайком, а она — честно трудилась. Никто не знал, что на самом деле Света пошла работать на Сабурку, во-первых, чтобы спасать больничную библиотеку, а во-вторых, чтобы вместе с Тосей заботиться о пленниках.
— Пленниках?
— Это мы так шутили, — объяснила Лариса. — Как бы пациенты, но ведь по сути — пленники. Отпустить их на волю нельзя, позаботиться о себе сами — не смогут. Караул да и только.
— У пленников вызывало недовольство ваше с ни-ми обращение? Сами они при этом не считали ли вас и без всяких шуток надзирателями? — насторожился Морской.
— Нет, что ты! — Лариса попыталась привстать и протестующе замотать руками, но тут же опустилась обратно. Ранение по-прежнему давало о себе знать. — Мы с ними очень подружились. Даже фото на память недавно сделали. Специально на площадь Тевелева ходили. Даже Тося с нами пошла, хотя обычно не любит выходить за территорию Сабурки. Вы же слышали, Харпромторг уже открыл там первое фотоателье. Наши пленники правда очень хорошие! Сейчас, кстати, все четверо по-прежнему живут на территории Сабурки. Только уже в нормальных условиях. Впрочем, и во время заточения условия прямо такими уж совсем ужасными не были. Через месяц после прихода Светы, уже в феврале 41-го, фашисты позволили Александру Алексеевичу вернуться и открыть на территории Сабурки небольшую психиатрическую клинику для гражданского населения. Тогда всем стало легче. И с едой для пленников, и с медицинским уходом. Между прочим, даже когда наши в первый раз взяли Харьков, пленники не спешили разбегаться. А куда им идти? Хорошо, что за общим бардаком и из-за нехватки койко-мест, у него ведь эвакогоспиталь сразу открылся, Александр Алексеевич не успел перевести наших пленников в нормальные палаты — вторые немцы уж больно придирчивые были, непременно бы стали проверять, откуда взялись эти странные пациенты.
— Во-первых, — не выдержала Двойра, — объясни, почему ты сначала говорила о трех пациентах, а теперь их уже стало четверо. Они там размножались у вас, что ли? Во-вторых, ты так и не сказала, какое отношение к этому всему имеешь лично ты.
— Самое прямое, — снова улыбнулась Лариса. — Я будущий медик, имею опыт работы санитаркой, и Света мне доверяет. В эвакуацию-то я уезжала, будучи санитаркой Сабурки. Поэтому на работу устраиваться пришла именно туда.
— Так! — Двойра начинала закипать. — Не держите меня за дуру, я сама кого хочешь одурачу. Подробности твоего трудоустройства после второй оккупации города я знаю прекрасно. Пленники-то твои тут при чем?
— Ну ясно же, что Света сразу мне про них рассказала, — объяснила Лариса. — И я, конечно, тут же взялась помогать. При вторых немцах за Александром Алексеевичем так следили, что ему лишний раз к катакомбам подходить опасно было. Тут я и пригодилась.
— А почему следили? — Морской чувствовал все больший интерес к главврачу Сабурки и понимал, что с ним обязательно нужно будет встретиться.
— Вторые немцы, как говорят, были куда более жестоки и подозрительны, чем первые, — туманно ответила Лариса. — А по Александру Алексеевичу видно, что он человек отважный и ничего хорошего про фашистский режим думать не станет. Эти сволочи ведь даже раненых не щадили. Помните?
Двойра со вздохом кивнула, а Морской, извиняясь, пожал плечами.
— В первые же дни второй окупации военный госпиталь на улице Тринклера спалили. Вместе со всеми ранеными бойцами. Тех, кто выпрыгивал из окон, спасаясь от огня, расстреливали, — объяснила дочь. — Эти звери убивали раненых, ни от кого не скрываясь. В эвакогоспитале на Сабурке осталось примерно 70 красноармейцев. Всех вывели во двор и расстреляли. Ух, как же мы тогда ненавидели этих гадов! Кстати, не только мы. Все пытались спасать людей от фашистов. Я знаю, что санитар Перемышлев забрал к себе домой бойца-ампутанта и прятал его до прихода наших. А в отделении доктора Посолова укрыли восемь наших бойцов, отставших от своих. Записали как психических больных и быстренько потом выписали по домам. И про все эти случаи Игнатов знал. И всем помогал как мог. Да еще и, говорят, какие-то дела с партизанами имел. Поэтому в любой момент мог оказаться под подозрением. В целях безопасности нашего предприятия ему от катакомб лучше было держаться подальше.
— Так почему все-таки четверо? — не унималась Двойра.
— Ну… — Лариса явно боялась признаваться матери. — Ты только не переживай. Все уже позади ведь. Одного пленника я сама лично к нам в туннель привезла. После того самого пожара в госпитале мы с Боренькой «татаркиным» и его подружкой случайно оказались в районе Сумского базара. Уже темнело. Какой-то мужчина очень интеллигентной внешности, явно хоронясь от посторонних взглядов, подошел к будке парикмахера и что-то передал в окошко. Потом он отошел в тень деревьев и прикатил оттуда тачку. Мы не выдержали, заглянули в окошко. Там сидел человек. Очень грязный, очень худой, в больничной одежде и с гипсовой повязкой на ноге. Мужчина с тачкой сказал нам, чтобы уходили подобру-поздорову, но мы обо всем уже и сами догадались. Сказали мужчине что-то вроде того, что немецкие объявления о том, что гражданское население, помогающее красноармейцам, будет расстреляно на месте, все читали, обо всем предупреждены, и потому тоже имеем право помогать. И тут, как назло, нагрянул патруль эсэсовцев.
Двойра громка охнула, хватаясь за сердце, Морской взглядом попросил ее дать Ларисе продолжить.
— Мужчина не растерялся. Заговорил по-немецки, объяснил, что он врач, Лев Петрович Николаев, что его прислали из больницы за этим больным, который ранен бомбой и давно уже тут лежит, нуждаясь в операции.
— Давно это ты стала понимать немецкий? — снова вмешалась Двойра.
— Мне Лев Петрович потом все сам перевел, — ответила Лариса. — Патруль потребовал у «гражданского больного» документы и, к счастью, они у него оказались, — Ларочка подозрительно замялась, явно не желая освещать этот нюанс, но потом все же продолжила: — Позже я узнала, что документы липовые. Их нашему красноармейцу удалось достать каким-то чудом уже после того, как он, сбежав из горящего госпиталя, укрылся на базаре. Хорошо, что шинель раненый постелил на землю и она была забросана всяким мусором из будки. Немцы ее не заметили. Патруль ушел, а Боренька помог Льву Петровичу высадить дверь. Потом они отправились помочь довезти красноармейца к Николаеву домой, а я на дежурство побежала. Но мы сговорились, что возьмем ситуацию под свой контроль. В мою задачу входило следующей ночью принять раненого на лечение и обеспечить необходимый уход. Конечно, я никому не говорила, что у нас в подземном туннеле под Сабуркой тайная комната, просто пообещала принять больного. Мальчишек в этом факте ничего не смутило. А Лев Петрович, я думаю, все понял, но спрашивать ничего не стал. В обычную больницу, пусть даже и с гражданскими документами, красноармейца бы не приняли. Ранение пулевое, никаких шансов на гражданское разбирательство. Боренька с Женькой должны были обеспечить перевозку больного — Лев Петрович сам был настолько слаб, что удивительно было, как он пустую тачку-то до базара докатил. Ой, мам, — тут Лариса не на шутку испугалась, — ты только, пожалуйста, Боренькиной маме ничего не рассказывай. Хотя все и позади, но тетя Джавгарат, ты ведь понимаешь, будет ужасно нервничать…