ся нужно было до конца. — Мотив и возможность есть. А где он взял оружие? Впрочем, сейчас все его где-то да берут… И, вот еще, вы сумку-то нашли? Куда он спрятал отобранную у Светы сумку?
— Наверное, выкинул, — Коля уже вытирал голову. — Сегодня он как овощ. Под препаратами, допрашивать не выйдет. Санитарку в охрану на всякий случай приставили, так что ладно. Но как только придет в себя, то все расскажет нам как миленький. Если, конечно, все помнит. Ну а если нет, то, как ты правильно заметил, найдем винтовку, снимем отпечатки… Судя по всему, никакая опасность нашим уже не угрожает, так что особо можно не спешить. Подо-ждем показаний от подозреваемого, а там решим, что делать.
— Ну вроде верно, — Морской вздохнул с облегчением. Преступник найден. Более того, он оказался не коварным злоумышленником, а обычным психом. Его даже задерживать не надо, поскольку он и так под наблюдением. Могла ли вся эта опасная история завершиться лучше?
— Редакцию мы зря, выходит, тебе вчера переполошили, — извиняясь, улыбнулся Коля, понимая, каких трудов вчера Морскому стоило добиться разрешения на срочную публикацию заметки о Светлане. — Можно отменить заметку, если надо.
— Да что ты! — удивился Морской. — Хороший материал получился, не нужно отменять. К тому же вчера вечером все уже ушло в набор.
Материал вышел и правда добротный. И о Светлане — мужественная библиотекарь, будучи несправедливо выгнана с работы по наклепу немцев, не опускает руки, а находит новый плацдарм для деятельности, спасая книги больницы, и об удивительном подвиге библиотекаря Демидовой — последнем довоенном библиотекаре Харьковского Союза писателей. Морской успел вчера зайти в ее уютную полуподвальную комнату на Пушкинской. Опухшая от едва не убившего ее голода оккупационных лет, с трудом переставляющая ноги, Демидова держалась при всем при этом величественно, но в то же время дружелюбно. Пригласив приведенного Светой журналиста на общую кухню, она щедро позажигала свечи — «мне, может, уже и не пригодятся, а вам писать удобнее, пишите» — и подробно рассказала, как спасала библиотечный фонд Союза писателей. Тот самый, знаменитый, любовно собранный еще Максимом Лебедем — первым директором харьковского Дома писателей.
— Сначала нам сказали готовить все архивы и фонды к эвакуации, — говорила хозяйка, вспоминая начало осени 1941 года. — Мы все собрали да переключились на текущие дела. Кто зажигалки тушил на крышах собственных домов, кто бегал по инстанциям, умоляя не взрывать его учреждение при отступлении, кто о хлебе насущном думал. Ну, если вы в городе тогда были, то сами все это помните. Потом пришел приказ — в срочном порядке палить архивы, чтоб ничего фашистам не досталось. Ох, как горело, как горело! — Она вздыхала то ли зло, то ли просто нервно. — Не знаю уж, что ценного могли фашисты почерпнуть из протоколов заседания харьковских литературных секций двадцатых годов, но приказ есть приказ. Особенно в военное время. Я слушалась, и все вместе со мной. Но вдруг я поняла, что дальше будут книги. Их точно так же, не имея возможности эвакуировать, прикажут просто сжечь. Вы понимаете? — Она посмотрела так, будто говорила о величайшем преступлении века. — Тогда, не дожидаясь никаких приказов, я договорилась с одним водителем. Фамилию сейчас не назову. Мир не без добрых людей, но всех ведь не упомнишь. — По тому, как она говорила, Морской понял, что фамилию Демидова прекрасно знала, но называть не стала, чтобы не накликать неприятностей на голову знакомого. — Все, что могли, мы погрузили в его автомобиль и увезли в сарай в деревню к его родителям. Так книги все эти годы и лежали. Недавно литераторы мои знакомые за ними съездили — и почти все цело! Лишь некоторые экземпляры пострадали от плесени и грызунов.
— А сундук-то, а сундук, который вы поручили Свете разыскать? — торопил Морской.
— Сундук — отдельная статья. Ценная вещь сам по себе, между прочим. Когда бы было что другое, в чем можно было гарантированно сохранить книги, ни за что со своим сундуком не рассталась бы. Но пришлось. В него я сложила самые ценные наши библиотечные стародруки и самым банальным образом решила закопать под деверевом во дворе дома моего сына. Закапывали невестки с подружками — они, пока окопы рыли, так поднаторели, что лучше любого экскаватора вручную копать научились. А я, неумеха, просто рядом стояла. Но карту зарисовала правильно. А когда наши в город вернулись, ни от кого добиться не могла, чтобы сундук мой наружу извлекли. «Опасно, — говорят, — там мины и руины». Оно, конечно, да. Война ужасно центр Харькова потрепала, хоть не дыши вообще — везде опасно.
Морской вздрогнул, вспомнив, как в первый же день после приезда ходил посреди ночи через знакомые дворы, и решил никогда больше так не рисковать.
— Ну, а сейчас, — продолжала рассказчица, — когда минеры поработали на славу и даже многие завалы разгребли, я кинулась просить откопать сундук, но всем вокруг не до того! Хорошо, свою давнюю знакомую встретила, когда в больницу пошла. Светочка человек безотказный, и книги любит. Правда, тоже что-то затягивает с раскопками, но, надеюсь, раз обещала, то сделает. А то нехорошо как-то — как заметки о спасении книг писать, так все горазды, а как реально что-то спасти…
Морской кинулся извиняться и заверять в искренности Светиных намерений.
Так, собственно, и получилась хорошая заметка. Как раз о героических буднях простых харьковчан. Для печати, конечно, некоторые сведения не годились. Про сжигание архивов рассказывать было ни к чему, да и о том, что прятала Демидова книги не столько от фашистов, сколько от наших, пришлось умолчать. Но в общем ситуация была описана душевно. И требуемые для дела функции выполняла — в конце Морской приписал, мол, клад Светлана выкопала и хранит дома, ожидая, когда центральные библиотеки согласятся взять его на учет.
— А в печать когда пойдет? — переспросил Коля, прерывая раздумья Морского.
— Да может, уже завтра. На всякий случай обе версии проверим. И с ослепшим безумцем, и с охотником на сундук.
— Проверим, — улыбнулся Коля. — Хотя, если честно, проверять там нечего. Это я тогда так уцепился, потому что на безрыбье и сундук рыба. А если задуматься хорошенько — никто про этот сундук не знал. Карту Света принесла домой и рассказала про нее Ларисе у нас дома на кухне, без свидетелей. Лариса тот район хорошо знает, потому место запомнила прекрасно. Сказала, что сходит завтра перед работой, просто чтобы осмотреться. Сообразить, какие инструменты нужны для раскопок, и все такое. Достаточно ли будет просто помощи друзей, или нужно будет добиваться выделения бригады. Ну а потом или вдвоем со Светой, или с помощниками собиралась прийти уже целенаправленно за сундуком. Никто, выходит, кроме Светы с Ларой, про эти их планы ничего не знал. Они даже договорились ничего никому не рассказывать, пока не определятся, что именно будут предпринимать, То есть не мог наш злоумышленник про это знать, как ни крути. Так что все же зря мы тебя с этой заметкой вчера мучили. Вечно мы тебе кучу неприятностей создаем…
Выходя из подъезда банного комбината, Морской поймал себя на желании тщательно осмотреться, прежде чем идти дальше. Вокруг вроде бы было относительно безопасно.
— Не только неприятностей, — резонно возразил он другу, когда тот тоже вышел на улицу. — Приятности тоже имеются. Ты вот от ограбления меня сегодня спас. Я, если честно, даже как-то растерялся. Не драться же с этими недоумками?
— А, это? — Коля самодовольно ухмыльнулся. — Это я могу. И драться никакой необходимости не было. Поверь мне, друг, одного правильного взгляда достаточно, чтобы такую шушеру шугануть. Они трусливые в душе, все как один.
— Пятеро трусов, — аккуратно заметил Морской, — в любом случае в выигрыше перед одним храбрецом.
— Но я ведь тоже был один, — не унимался Николай, — а они разбежались.
— Нас было двое…
— Да нет! — разгорячился Горленко. — Все дело во взгляде. Смотри! — решив перейти к наглядной демонстрации, он обогнал друга и, резко развернувшись, начал наступать: — Смотришь в глаза вожаку. Очень серьезно. Ничего не говоришь, прешь вперед. — Он замолчал и вынудил Морского отступить. — Потом делаешь что-нибудь, демонстрирующее серьезность твоих намерений, — Коля резко махнул рукой у самого лица собеседника. — Вот так!
Морской тихо выругался, растерянно провожая взглядом выбитую из его губ папиросу. Поднял на Колю полный осуждения взгляд.
— Все это глупости, — сказал устало. — Не забывай, как ты одет. Увидев военного, мальчишки не пожелали связываться и сбежали. И перестань меня нервировать!
Возможно, перепалка продолжилась бы — Николай не любил признавать собственную неправоту, — но тут к мужчинами присоединилась Света. Судя по всему, встретившись после долгой разлуки, чета Горленко решила впредь не расставаться ни на миг. По крайней мере, на запланированный после бани визит в честь новоселья к Морским супруги собирались пойти вместе. Света поджидала мужа у останков Купеческого спуска.
«Удивительно, что в баню вместе с Колей не пошла!» — мысленно хмыкнул Морской, хотя на самом деле был рад Светлане.
— Я полбазара обошла, — задорно затараторила она, водружая мужу на плечо большую авоську с продуктами, обернутыми различными газетами. И тут же принялась отвечать на еще не заданный мужем вопрос: — Да-да, как я и говорила, там все разрушено. Но люди-то есть. Торговля идет. И не останавливалась никогда. К счастью! Сейчас, например, я очень выгодно обменяла твой паек и твои деньги. Что бы там наши пустомели ни говорили, а деньги — штука полезная. На базаре с их помощью такие лакомства сыскать можно — ни в одном магазине ни за какие карточки ничего такого не получишь. Хорошо, что ты ничего не тратил так долго! С рук все недешево, конечно. Но раз в жизни можно.
— Запрещено же! — удивился Коля, подразумевая запрет на частную торговлю, недавно снова провозглашенный в Харькове.
— Запрещено, — весело пожала плечами Света. — Но продают же! И до войны тоже продавали, вспомни! А знаете, кого я встретила? — она переключилась на новую тему. — Двойрину подругу, Женю-Джавгарат…