— В первый раз уходил на поиски — отпрашивался в письменном виде, а сейчас — просто взял и ушел? — парировал Коля. — Да еще и записку оставил с извинениями, едва услышал про то, что виновника нападений нашли… Как-то все не сходится.
Дверь в подвал была довольно крепкой и, сколько ни колоти, кажется, совсем не передавала звуки внутрь. Пришлось дотягиваться сквозь прутья решетки до утопленного в объятиях цокольного цемента оконца. Стук получился тихий и жалобный.
— Васеш, заходи, открыто же! — раздался женский голос изнутри.
Следователям стало неловко.
— Это не Вася! — прокричал Коля в окно. — Но нам все равно надо с вами поговорить!
Анна Яковлевна оказалась совсем молоденькой и невероятно худой. Кажется, она тоже была немного не в себе. Смотрела искоса, говорила не совсем внятно. Зато даже не думала отпираться. Представившись на всякий случай сотрудниками больницы, разыскивающими сбежавшего Васька, гости, нелепо топчась у входа и отказываясь проходить, чтоб не разносить грязь с сапог по всему помещению, получили сразу все ответы.
— Да, братик приходил. Представляете! И яблок мне принес. Его соседка из дома на углу увидела, узнала и угостила — так обрадовалась, что жив! Сейчас время такое — все всему радуются. Освобождение же! — В миске на столе, стоящем почти вплотную к входной двери, лежало одно яблоко, и хозяйка, словно вспомнив, схватила его и надкусила. Потом смутилась, положила обратно, протянула миску гостям. — Угощайтесь!
— Спасибо большое, — аккуратно отказался Коля. — Мы не голодны.
— Везет! — хихикнула хозяйка. — Я знаю, что вы сейчас ругаться будете на Васька. Нельзя больным из больницы убегать. Но вы поймите, мы должны были увидеться. Он, как узнал, что я жива, всю ночь не спал. Собирался на следующий день отпроситься ко мне по всем правилам, но наслучалось всякое, ждать уже невмоготу было. Он прям с утра и побег. Он в больнице останется, вы не думайте. У меня тут, сами видите, места нет и духота. А у него здоровье слабое, надо лечить. Потом, когда нас в квартиру переселят, я его, конечно, заберу. Переселят ведь? — Коля неуверенно пожал плечами, Опанас отвел глаза, но хозяйка не обратила внимания и продолжила говорить. — Я так рада, что его спасли! Отца у нас никогда не было, а мама давным-давно в детдом нас отдала. Ее на север работать послали, нас взять нельзя было. Переписываемся иногда, и все. Но ее можно понять: для таких, как мы, в детдоме лучше содержание. Я старше Васьки на восемь лет. Как выпустилась, осталась в школе, куда наши ходят учиться, работать, чтобы за ним присматривать. Уборщица — человек уважаемый в нашей стране, не то что раньше было. Да? С тех пор я не Анюта, а Анна Яковлевна. А что? Мне нравится. Я, знаете, чуть сил наберусь, пойду к вам в Сабурку в ноги кланяться тем добрым женщинам, что Васька спасли. Он так любовно о них рассказывал. Что? Где сейчас? Гуляет, говорю же. Я знаю, что нельзя, но пусть уж, а?
— Раз знаете, что нельзя, почему не сообщили, куда следует, о том, что он нашелся? — сердито спросил Опанас.
— Так брат же, — Анна Яковлевна улыбнулась с нежностью и отвела глаза. — На братов не ябедничают. Да вы не волнуйтесь! — Она сама вдруг страшно разволновалась и вся задрожала. — И не браните его сильно! Он придет. Я точно знаю. Или ко мне, или домой в больницу. Он дорогу знает. Погуляет чуть-чуть и вернется. Он мальчик ответственный.
— А где он может гулять? — терпеливо поинтересовался Коля, мысленно сердясь на коллегу — видит же, что гражданка путанно говорит, зачем сбивает грозными вопросами.
— Гулять, конечно, может, где угодно, но думаю, он животных смотреть пошел. Он с детства животных очень любит. Я даже деньги ему на билет в зоопарк дала. Ну и что? Не каждый день же братов умерших встречаешь. Один раз можно. А после зоопарка он наверняка в Госпром пойдет, обезьянок кормить.
— Что? Каких обезьянок? — тут Горленко и сам не удержался от лишних эмоций. — Там вроде в Госпроме не работает сейчас никто.
— Да разве ж, коли бы работали, я их бы обезьянками звала? Вы думаете, я совсем дурная, да? — Анна Яковлевна обиженно отвернулась. Пришлось долго успокаивать ее, заверять в безобидности намерений, извиняться. Наконец она объяснила. Вернее, думала, что объясняет:
— Весь город знает. Немцы, когда пришли, зоопарк открыли, но смотреть там было не на что. Животным плохо было под немцами. У них ведь душа тонкая, они любую лють чуют. И вот однажды собрались Гектор, Розка и Дези — три наши самые отважные макаки, — прорвали сетку и ушли жить в Госпром. В шкафу одного из кабинетов домик себе оборудовали. С выбитыми стеклами, конечно, холодно, но у макак же шерсть густая. Так всю оккупацию в Госпроме и прятались. Сколько немцы на них облавы ни делали — все безрезультатно. Один раз полицай даже ранил Дези, но девочка ее выходила.
— Какая девочка? — вырвалось у ошарашенного Коли.
— Так Розка же! Обезьянки — они люди, причем еще побольше, чем мы все. Они своих в беде не бросают. Хотя наши люди тоже молодцы. Ходили подкармливать макак два года. Заботились.
Коля почувствовал, как у него отвисает челюсть. Вспомнились сразу все рассказы об ужасном голоде, царившем в Харькове. О домашних животных, пущенных в расход, чтобы хоть чем-то накормить детей. Желание позаботиться об обезьянках в Госпроме выглядело на этом фоне полнейшей нелепицей.
— Не обращай внимания! — вмешался Опанас, даже не скрывая от хозяйки свой скепсис. — Это глупая и зловредная байка. Ее пустили в Харькове недавно, уже после моей реэвакуации. Пустили жулики и бандиты, чтобы заманивать людей в овраг, что на пути к Госпрому, и в само заброшенное здание. Заманивать и там обирать. Кто посердобольней и кормить макак идет, у того еду отбирают. Кто просто поглазеть — рискует без штанов остаться: бандиты ничем не брезгуют. Впрочем, в последнее время все чаще и еду, и одежду и вообще все, что при человеке имеется, отбирают. Разденут, и будь здоров. Мы поначалу патруль туда засылали, а потом плюнули. Бандиты нашим ребятам на глаза не попадаются. А пострадавших все равно пруд пруди. За каждым глупцом, любым слухам верящим, не уследишь.
— Ерунда какая, — насупился Коля. — Знаем, где банды, а поймать не можем? Ну, хорошо, а публикации с опровержениями слухов делали? Или там на живца бандитов ловить пытались?
— Всех не переловишь, — вздохнул Опанас. — И с публикациями тоже не сложилось. Выдать такое в печати — значит обозначить проблему и отчитываться потом о мерах борьбы, сам понимаешь. А у нас людей не хватает. Беседы с населением проводятся, но им, видишь, — он кивнул на Анну Яковлевну, — все до лампочки. Вот вы, — на этот раз он обратился к пугливой собеседнице довольно ласково, — наверняка слышали, что историю про обезьян в Госпроме распространяют бандиты, чтобы заманивать олухов в злачные места?
— А как же! — обрадовалась она. — Слышала конечно. И Ваське, когда всю эту историю рассказывала, так и сказала: не ходи, опасно это. Но он мальчик добрый и храбрый. И очень животных любит. Тем более решил идти. Раз там бандиты, то люди, небось, идти боятся, значит, обезьянок никто не кормит. А у нас неожиданные яблоки…
Опанас демонстративно развел руками — сам, мол, видишь. Вот они — плоды работы с населением.
— Он потому винтовку товарищу Коржу и не отдал, — добавила Анна Яковлевна с гордостью. — Хотя я умоляла: иди отнеси, а потом уже все остальное. Но нет. Сам из-за винтовки ни свет ни заря примчался и сам же ее не отдал. Но товарищ Корж тоже виноват. Васька к нему ведь сначала пошел, но там дома никого не было. А потом уже я ему про свое житье-бытье и про обезьянок рассказала. Тут он и решил, что винтовку потом отдаст. Для защиты обезьянок от бандитов, как ему подумалось, оружие сейчас нужнее.
— С этого момента, пожалуйста, сосредоточьтесь и расскажите все ясно и подробно! — Тут уже оба гостя закричали почти хором.
Оказалось, таинственное «наслучалось» Анны Яковлевны означало следующее: в Сабурке Васька, как всегда с утра, пошел прогуляться по своим любимым тропкам и… нашел армейскую винтовку.
— До этого, — продолжала хозяйка, — Васька слышал разговор какого-то главнейшего врача с нашим соседом, товарищем Коржом, потому знал, что эту самую винтовку очень ищут. И из-за ее пропажи могут сильно всех отругать. И главнейшего врача, и товарища Коржа. А Васька очень их любит. Ну он и смекнул, что оружие надо срочно отдать. Врача в такое время искать бессмысленно — обходы по больным. Да и отвлекаться он не станет — будет сердиться, что не дают людей лечить. Поэтому Васька решил не ждать, а бежать сразу к товарищу Коржу. Обрадовать его и заодно меня обнять.
— И вы, как только он к вам пришел, сразу ему сказали идти кормить обезьян? — не выдержал Коля.
— Чего это сразу? — обиделась Анна Яковлевна. — Он отдохнул с дороги. Весь день болтали и всю ночь — как в детстве. Хотя, конечно, я, как яблоки увидела, так сразу и подумала про Розку с Гектором и Дези. У нас вся улица про них гудит. Я и сама бы к ним пошла, но слишком слаба еще для дальнего пути. Болею я, — она жалобно вздохнула, но тут же взяла себя в руки. — Но сейчас время такое — все болеют. И Васька тоже. Но просто он привычный. Он с детства, поэтому ему не страшно.
— Послушайте, я вас не понимаю, — забыв о всяких тактике и такте, не унимался Коля. — Вы сами говорите, что брата любите. И знаете, что он болен. Что его место — в больнице. А вместо этого отпускаете его одного в злачное место. Еще и с оружием!
— Чего это «с оружием»? — загадочно улыбнулась Анна Яковлевна и указала дрожащим пальцем под кровать: — Васек у двери свое оружие поставил, завернутое в мешок. Ну и… Сами посмотрите под кроватью. Пока Васек мой спал, я винтовку на палку и подменила. Винтовка вон лежит, полотенцем замотанная, а Васька палку в мешке унес. Надеюсь, вернет. Вещь в хозяйстве нужная. Зачем я это сделала? Во-первых, чтобы брат не поранился. Опасно это — с оружием его оставлять! Во-вторых, чтобы товарищу Коржу отдать — его ж ругать будут. Васька про то уже и забыл. Но он не со зла. Он много мыслей сразу думать и не должен. Он хороший и ответственный, просто болезнь такая.