— Неправда! — закричала Тося. — Он даже ключ мне от шкатулки дал! Без ключа шкатулку не откроешь! — Она достала из нагрудного кармана нелепый хрупкий ключик и любовно прижала его к себе. — А людям все знать не обязательно. Передадут письмо, и все. Это ведь ты — коварная — его вскрыла и прочла! Тебе-то его принесли целехоньким, запечатанным!
Тут Света нашла, как ей казалось, верный аргумент для оправдания:
— Ну ты же, Тося, видела письмо! Там ничего нет про завещание и шкатулку! Там даже адреса нет! Все потому, что его автор мне лично в руки передала. Это не твое письмо!
— «Считаю важным и необходимым поддержать нашу страдалицу чем могу в столь сложное для нее время. Любящая Родину и вечно ваша Анна Игнатовна», — по памяти процитировала Тося.
— Какой кошмар! — Осознав нелепость совпадения, Света растерялась. — Тосенька, опомнись! Ты видишь то, что хочешь видеть сама! Страдалица в этом письме — вовсе не ты, а наша страна. Мы с товарищем Демидовой говорили как раз о том, как нашей бедной Родине досталось в последние годы, перед тем как эта мужественная женщина мне письмо с картой передала. А то, что имя и отчество библиотекаря Демидовой совпадают с именем и отчеством твоей бывшей хозяйки и матери этого прохвоста Петеньки, — случайность!
— Он не прохвост! — совсем обозлилась Тося. — Такие, как Петенька, не врут! Ты бы видела, как мальчишек в семье гоняли за любой обман! Честь и умение держать слово — превыше всего!
— Оно и видно, — не удержалась Света. — Русский человек, а немецким прихвостнем заделался… — и тут же полетела вместе со стулом на пол, сраженная резкой пощечиной озверевшей Тоси.
— Не верите? А ведь разгадка очевидна! Мы просто были сбиты с толку, настроившись на поиски мужчины. Николай, подтверди! — объяснял Морской Игнатову у административного корпуса. Александр Алексеевич как раз вернулся на работу и наткнулся у входа на явно нервничающего Колю.
Опанас остался сражаться с телефонным аппаратом, вызывая опергруппу, а в задачу Морского входило удержать Колю от глупостей. Вот и пришлось распинаться перед Игнатовым, вроде бы доказывая виновность Тоси (хотя какая разница, верит ли главврач?), на самом деле просто отвлекая Горленко разговорами.
— Да, хитрая лиса нас изначально провела, — нехотя отвечал Николай. — Нарочно сбила с толку, сказав, что видела в кустах красноармейца. И повода не доверять вроде не было.
— Был повод! Был! — не отставал Морской. — Я понял это, только когда один близкий человек сказал, описывая совсем другую ситуацию, мол, «кто вообще что-то ищет в темноте». И у меня в голове будто что-то стрельнуло. И правда: как мы могли поверить, что санитарка Тося искала проволоку для трамвайного депо? Тогда уже стемнело.
— Тося, — осторожно начал Игнатов. — больной человек! Она десять лет назад пережила травму, которая просто так не проходит. Ничего удивительного в ее странностях нет. Вы сначала изучите ее диагноз, а потом уже делайте выводы, — могла она в темноте что-то искать или нет. Я с ней давно работаю. Не то чтобы близко знаком, но в работе никогда — вы слышите — никогда! — даже в самые сложные моменты она не подводила. И всегда активно участвовала в самых сложных предприятиях по заботе о больных.
— Вот именно! — Морской ткнул Колю в бок, стараясь подключить к разговору. — Мы тоже это слышали. Активно помогала пациентам. И что сейчас? В расследовании покушения на близких ей Светлану и Ларису она была более чем пассивна. И эта пассивность тоже должна была послужить нам поводом для подозрений. Тося ни разу не спросила, как идут дела с расследованием! Мы обязаны были ее заподозрить! Не говоря уже о ситуации с мешком. Мало сумок, понимаете? — Морской сообразил, что, просто цитируя Поволоцкую, ничего не объяснит, и принялся разжевывать: — Мешков под столом у Валентины Семеновны было много, а пропал только один. С чего же мы решили, что обеих похищенных запихнули в один мешок? Ведь куда логичнее было подумать, что похищенная у нас одна. А вторая исчезнувшая — похититель. Тем более, и доступ к медицинским препаратам и возможность незаметно перемещаться по территории Сабурки у Тоси имелась. Николай, подтверди!
— Имелась, — глядя исподлобья вдаль, сквозь зубы процедил Горленко. Больше всего на свете (Морской ощущал это так явственно, что едва удерживал себя от желания крепко схватить друга за шиворот) Николай хотел немедленно ринуться на поиски. Но никуда бежать было нельзя, потому что законопослушный Опанас настоял на необходимости задержания по всем правилам. Если есть заложник, нужна опергруппа для переговоров или захвата, а родственники вмешиваться не должны. Коля смирился только потому, что Морской с Опанасом в два голоса принялись убеждать его, что нападение без подготовки может угрожать жизни Светы.
— Это я во всем виноват, — внезапно выдал Горленко. — Одно слово — контуженный. Фактам надо доверять. И если экспертиза говорит, что посторонних в комнате не было — значит, не было. А я искал мужика-невидимку и потерял лишние сутки. Включился, только когда Глеб обронил что-то вроде: «А что, у вас две похищенных было? Не знал». Подумал: «Правда, с чего мы взяли, что Тося тоже похищена?» И все совпало. Даже перерытая вверх дном комната Тоси внезапно объяснилась — у нас уборщица в отделении еще больший бардак у себя в каморке развела. Мы думали, что у санитарки был обыск, а она на самом деле просто так жила.
— Еще раз повторяю, — Игнатов все еще не верил в очевидное: — Любые странности нашей санитарки объясняются ее диагнозом. Да и вообще, нельзя подозревать человека только на основе того, что у него в комнате беспорядок. Вы не подумайте, я никого не защищаю, — начал смиряться он. — Но просто это странно. Тося любила Свету. Зачем ей вредить единственному человеку, с которым у нее теплые отношения? Ради чего?
— Это долгая история, — вздохнул Коля. — Сейчас не до нее. Хотя, подозреваю, она нарочно тогда из кустов, стреляя в Светика, не била на поражение, а рисковала, меняя голос, крича и угрожая. Не хотела вредить. Собиралась просто отобрать сумку с картой. Мне поначалу показалось невозможным, что можно не отличить женский голос от мужского. Даже измененный. Но эксперимент все расставил по местам. Кричала из кустов помощница, а Морской был уверен, что это я развлекаюсь.
Игнатов, кажется, уже совсем ничего не понимал. Тут на крыльцо деловито вышел Опанас Владимирович.
— Друг мой, — жеманно обратился он к Морскому. — Можно вас на минуточку…
— Нельзя! — отрезал Коля, все прекрасно понимая. — Заговоры о сохранении моего психического здоровья потом будете строить. Выкладывай, что у тебя?
— С телефонизацией у нас пока все плохо, — сдался Опанас. — В центре еще ничего, но тут… Дозвониться я смог только лично товарищу Рыбалову. Тот не побрезговал, вошел в положение, послал за Глебом. В общем, Глеб сейчас кого-то найдет, поищет машину, приедут. Подождать бы…
— Да вы с ума сошли! — гаркнул Коля. — Ты мне сказал, что позвонишь в ближайший участок, и через десять минут выступаем… — Тут он взял себя в руки и глянул на Опанаса в упор: — Какие у тебя вообще есть аргументы, что кроме Тоси кто-то еще может быть замешан? На кой черт нам опергруппа? С безумной санитаркой, что ли, не справимся?
— Да, — суетливо начал Опанас — аргументов никаких. На наличие сообщников ничто не намекает. Но мы не знаем, что у вашей Тоси на уме. И сколько оружия она успела утащить из схрона, тоже не известно. — Тут Опанас переключился на удивленно кашлянувшего Игнатова: — Да, скорее всего пропажа арсенала из схрона — дело рук Тоси. Она, похоже, подбросила винтовку Василию, чтобы навести на него подозрения.
— Что сказал Грайворонский, когда пришел в себя? Ответь мне четко, без этой гадостной заботы в глазах! — напирал Горленко.
— Сказал, что Тося, услышав про его мечты найти сокровища, подошла вечером после отбоя и дала карту. Сказала, что закопана шкатулка с драгоценностями и что согласна половиной поделиться. Сама, мол, боится идти на раскопки — слышала, что там вокруг все заминировано, а он, Грайворонский, мол, мужчина опытный, справится. Он ей вроде бы и не поверил. Но не удержался, пошел проверить. Доказывал мне еще, что собирался, если клад найдет, все государству сдать. Но я уже не слушал, естественно.
— Вот! — выпалил Коля. — А если б был сообщник, она его бы посылала, а не Грайворонского. Надо идти. Переговоры пусть ведет Морской — он в этом спец. В бумажках что хочешь, то потом и пиши. Хоть десять опергрупп как будто бы там было. Но действовать будем сейчас!
И Николай уверенно ринулся к дальнему корпусу среди хозяйственных пристроек возле которого и прятался вход в схрон.
— Я знал, что этим кончится, — вздохнул Опанас, вынимая из-за пазухи артиллерийский керосиновый фонарь. — Что было в кабинете, то и взял! Простите, временно реквизируем для оперативной работы, — оправдываясь одновременно перед Игнатовым и Морским, заявил он, бросаясь догонять Горленко.
— Пойду-ка я, пожалуй, пройдусь до ближайшего отделения милиции, — пробормотал Игнатов растерянно. — Тут ходу — 15 минут.
Морской одобрительно кивнул на бегу, а сам тоже рванул за Николаем — умение вести переговоры действительно могло сыграть решающую роль.
— Заперто изнутри! И печати НКВД порезаны. Аккуратно, будто скальпелем, да? — констатировал Коля, добравшись до входа в схрон. Он пару раз стукнул ботинком. Прокричал: — Открывайте, милиция! — попытался вышибить дверь плечом.
Морской аккуратно отставил в сторону портфель и, взобравшись на валявшееся рядом бревно, попытался заглянуть в окно. В полосках света, падающих сквозь решетку, витала пыль. Внутри, кажется, метались какие-то тени.
— Дверь крепкая, зараза! — рявкнул Коля. — Стены тоньше. Сейчас я их снесу.
Он начал разгоняться, но Опанас остановил.
— Отойдите, — с осуждающим вздохом попросил он и выудил из пальто какие-то инструменты. В своей суетливо-бормочащей манере он принялся заговаривать замок: — Разумней было б подождать патруль, но ладно. Я тоже кое-что умею. Оперативная работа даром не проходит, — пояснил он присутствующим. Замок послушался, и дверь со скрипом отворилась.