— Вот так, — тихо сказал он, добавляя что-то на арабском.
После нескольких медленных движении, убедившись в моей смиренности, он ускорил движения. Лишь отодвигаясь от гортани так, чтобы во рту осталась лишь часть пениса, тут же вдалбливался обратно так глубоко, что я чувствовала, как его яйца бьют меня по подбородку. С трудом вмещая во рту его возбуждение, не могла дышать. Слезы градом омывали лицо, а отвращение к нему и к этому действу росло с каждым мгновением. Он не думал о том, могу ли я вытерпеть это, как и не думал о том, что не каждой женщине можно вдалбливать член в глотку без каких-либо последствий. Рвота подступила так же резко, как он бил по задней стенке гортани. Стоило ему лишь немного освободить мне горло, как содержимое желудка оказалось на его гениталиях, брюках и ногах, окрашивая все в желто-коричневый цвет.
Не дожидаясь, пока прекратится рвота, мужчина закричал на арабском, с отвращением отталкивая меня от себя. Ударившись затылком о стену, продолжила освобождать желудок, не успевая оценить произошедшие события: обрадоваться такому исходу или же опасаться последствий. Как только позывы прекратились, почувствовала удар кулаком в висок.
— Тупая грязная сука! — услышала, падая на пол, наблюдая, как он удаляется к двери, не переставая посылать мне проклятия на своем языке.
Когда дверь за арабом закрылась, я ощутила пусть и неуместное для ситуации, и слишком мимолетное, но счастье.
Глава 15
Быть мусульманином, оказалось непросто, а быть им вынужденно, не по зову души или идеологическим соображениям, вдвойне тяжело. Несколько дней назад я произнёс формулу единобожия Шахаду. И с тех пор, все моё внимание сосредоточилось вокруг изучения Корана, ежедневных молитв и порядка их проведения. Не скажу, что я ожидал легкого пути в становлении полноправным членом организации, но все же основные сложности, рисовавшиеся у меня в голове, были связаны в первую очередь с внутренним дискомфортом при выполнении заданий, но никак не с вхождением в новую веру. За мной постоянно наблюдали. Следили за тем, насколько рьяно изучаю намаз и выполняю его по всем канонам ислама. Признаться, усвоить все тонкости проведения молитвы, оказалось не так просто. Помимо текста намаза на чужом для меня и совершенно незнакомом языке, нужно было помнить о порядке совершения омовения, обязательного перед молитвой и движений, выполняемых во время обряда.
Все это оказалось слишком. Слишком сложным, слишком неестественным и фальшивым. И лишь образ Пчёлки перед глазами, помогал преодолевать внутреннее сопротивление. Я должен втереться в доверие к людям, принявшим меня к себе, чтоб получить доступ к интересующей информации. Пока что я оставался чужаком, не достойным посвящения в дела организации. Меня держали в пределах одного здания, не позволяя ходить вокруг и разнюхивать, что к чему. Мужчины присматривались ко мне, а те немногие женщины, что могли передвигаться по поселению держались вдалеке, остерегаясь.
Вынужденное положение — недоучастника и недопленника, злило меня. Я находился в принудительной изоляции, не в силах сдвинуться с места и хоть как-то приблизиться к Мае. Чем дольше меня держали в подобных условиях, тем дальше Пчелка улетала. Я чувствовал, как она ускользает. И злился на собственную беспомощность еще сильнее. Знать бы хотя бы, что не все еще потеряно и она жива, тогда можно стиснув зубы и собрав всю волю в кулак вытерпеть все что угодно. Но подобное положение вещей затянулось. И я словно находился в еще большем бездействии, чем в то время когда находился дома. И каждый новый утренний азан, доносящийся из мечети и призывающий на фаджр-намаз (утреннюю обязательную молитву), не вызывал во мне ничего иного кроме волны протеста.
Я не понимал, для чего молюсь и что же это за Бог такой, требующий поклонения и подчинения, но позволяющий твориться подобным бесчинствам, что заполонили собой мир. Наверное за все прожитые годы во мне накопилось немало вопросов к Всевышнему. Для меня не имело значения, как именно его называть. Ведь если он есть, то разве различия в имени или ритуалах посвященных ему настолько важны? Никогда не мог понять этих пререканий на тему истинности той или иной веры. Земля и без этого погружалась в хаос со скоростью света. И единственное, что оставалось непонятным, почему Бог, если он существует, равнодушно смотрит на жестокость и зверства, процветающие среди людей? Почему никак не проявит себя и не наставит человечество на путь истинный? Именно поэтому сложно верить в того, кто никак не подтверждает своего существования и мощи. И куда сложнее совершать действия во имя Него, идущие не от сердца.
Бесконечно долгие дни состоящие из изучения Корана и молитв, съедали меня изнутри. Ничего не происходило и я чувствовал за собой вину перед Пчелкой в том, что не предпринимаю совершенно ничего для ее поиска. Терпение было на исходе. Я находился в той степени отчаяния, когда готов наплевать на все и отправиться пешком в пустыню на поиски Маи. Но здравый смысл не позволял совершить подобного безумства. Уйди я сейчас, потеряй этот шанс, а находясь здесь, я все же имел гораздо больше возможностей выйти на её след, чем затерявшись в пустыне или сидя дома, то никогда не смогу простить себе подобной глупости.
Стены спальни, куда меня поселили с двумя другими парнями, давили. Соседи по комнате никогда не оставляли меня в одиночестве, покидая комнату по одному и сменяя друг друга в своем дежурстве. Куда они уходили и чем занимались, мне не докладывалось, а на все вопросы они лишь надменно смотрели в ответ, либо пожимали плечами. Приходилось ждать, собрав все терпение в кулак.
Так продолжалось около пяти дней, пока на пороге спальни не появился Хасан.
— Собирайся, — кинул на кровать свёрток с одеждой. — Есть задание.
За все время, проведенное в лагере, я не видел Хасана. Я даже не знал находился ли он на территории базы или же был где-то на задании. И новая встреча с ним вызвала неожиданный прилив радости. Наконец-то должно что-то произойти. Я даже не задумывался над тем, какой будет моя функция на этот раз, воспринимая происходящее как чертов глоток свежего воздуха посреди непроветриваемого месяцами помещения, движение к цели, возможность проявить себя и приблизиться к Мае.
Через несколько минут, одев песочного цвета брюки-карго, свободную арабскую рубаху и завязанный на голове шемаг, скрывающий мое лицо, стоял возле выстроенных в ряд четырех джипов, дожидаясь дальнейших указаний. Хасан раздавал приказы остальным парням, разбирающим оружие и занимающим свободные места в машинах. По суете, царящей вокруг, казалось, что это дело будет более масштабным, чем то первое, где я проходил тестовое задание.
По знаку Хасана, погрузился в машину на сидение позади него, по-прежнему не имея представления о предстоящем операции и своей функции в ней. И снова я находился в абсолютном неведении, чувствуя себя в изоляции, как и все предыдущие дни. Смена декораций вызвала противоречивые эмоции. Почувствовав прилив сил, покинув осточертевшие стены нового жилища, теперь, теперь окруженный вооруженными людьми, ощущал как тревога прокладывает свой путь, опутывая своими сетями грудную клетку. Я не боялся за себя или свою жизнь, но опасался того, что собираются сделать эти люди и того, что сделаю я.
Караван состоящий из джипов редко выезжал на проложенные трассы, следуя по пустыне. Кочки и камни, превращали дорогу в настоящую полосу препятствий. Удерживаясь за ручку над дверцей, старался не биться головой о машину, всматриваясь в пейзаж за окном. Но на глаза не попадалось ничего кроме каменистой пустыни. Спустя час тряски, машина затормозила. Оглянувшись я не увидел никаких построений, лишь песчаные холмы и камни. Хасан сказал что-то парню сидевшему со мной по соседству. Кивнув, тот сунул мне в руки автомат, быстро продемонстрировав как его заряжать. Повторив за ним все манипуляции, вставил магазин, опустил ручку предохранителя на один щелчок вниз, и взвел затвор, потянув резко на себя ручку затворной рамы, после отпустил ее отправляя патрон из магазина в патронник, затем вновь поставив на предохранитель.
— Наша задача, обезвредить противника, — заговорил на английском Хасан. — Территория деревни оккупирована врагами, удерживающими в страхе мирных жителей, включая женщин и детей. Как только увидишь неприятеля, стреляй на поражение. Понял?
— Будут ли на территории поселения другие группы наших сторонников? — сразу же поспешил прояснить ситуацию, чтобы не перепутать своих ребят с противников.
— Нет, только наша группа. Прокрадываемся осторожно, стараясь снять врага и остаться в живых. Проникаем в деревню друг за другом, там рассеиваемся, стараясь остаться незамеченным. Есть еще вопросы?
— Вопросов больше нет.
Пока остальная группа выгружалась из машин, заряжая оружие, я мысленно повторял все указания данные Хасаном. Сердце с грохотом билось о грудную клетку, заглушая эмоции, оставляя в организме место лишь адреналину. Разделив ребят на две подгруппы, Хасан отправил одну на запад деревни, а вторую на восток.
Пригнувшись, следовал за руководителем отряда, высматривая противника по сторонам и падая на песок по сигналу. Поселение находилось в низине, именно по этой причине там где оставили джипы его не было видно и если бы мы приблизились на пару сотен метров, противник заметил нас и операция провалилась. Но лежа на животе на земле, нас оказалось сложнее заметить, зато для нашего отряда с возвышенности открывался прекрасный обзор на деревню и все дозорные посты неприятеля.
Вооруженные мужчины, расставленные по периметру поселения, зорко следили за границами деревни, всматриваясь в вершину холмов. На их фоне, мирно играющие дети и прохаживающиеся женщины, казались чем-то неестественным и сюрреалистичным. Отголоски детского смеха, обычной болтовни, долетающей до вершины холма, вызывали недоумение. Глядя на представшую перед глазами картину, сложно даже предположить, что этих людей кто-то удерживал си