Увидев пистолет торчащий из кобуры полисмена, выхватил его быстрее чем представитель закона сумел среагировать на мой выпад. Выстрел перекрыл гул тысячи голосов и звук моего голоса кричащий на пределе возможностей, а по серому пальто расползалось алое пятно.
Глава 36
Два года спустя
Макс
Высоко в небе кружил сокол, выискиваю добычу. Он то терялся в лучах беспощадного солнца, то появлялся ярким пятном на голубом лоскуте неба. Сощурившись смотрел на кружащую птицу, восхищаясь и сжавшись внутренне. Это последний хищник ведущий на меня охоту. Но он ничто, лишь песчинка в бескрайних пустынных просторах, настоящая опасность идет от солнца, способного медленно вытянуть из человека жизненные соки. Забавно, то без чего не может существовать ничто живое, так же легко может стать причиной гибели любого организма.
Теперь можно расслабиться. Забыть минувшие два с половиной года и двинуться дальше по жизни. Но прошлое невозможно скинуть как ненужный балласт. Его эхо еще долгие годы будет отдаваться болью воспоминаний, последствий принятых решений и бесконечных «а что если». И стоило надеяться, что когда-нибудь это эхо стихнет, поглощенное массивными стенами новой счастливой жизни, построенной на руинах, крови и костях.
Запрыгивая в машину мысленно прокручивал последние пол часа, смакуя. Кто бы что ни говорил, но месть сладка. Сейчас я уверен, что этот призрак побоится явиться ко мне. Ведь в отличие от остальных, он стал единственной жертвой, чьё убийство принесло мне истинное наслаждение. И будь у меня возможность снова отправить его в ад, я сделал бы все точно так же, без капли сожаления и сочувствия. Жаль, что времени в распоряжении оказалось не так много. Иначе, ублюдку пришлось бы получить сполна мучений, подобных тем что он подвергал других людей и нас с Маей в частности. Два года я ждал этого момента, два бесконечно чудовищных года.
Но даже та смерть на которую я его обрек — ничто по сравнению с пройденными нами испытаниями. Никогда ему не узнать, каково это целиться в любимого человека и нажать на спусковой курок. Не узнать, что значит жить под прицелом телекамер с ярлыком «террорист». И самое ужасное, никогда ему не познать тех чувств, когда ты находишься на грани помешательства от того, что не знаешь жива женщина, которую ты любишь или нет.
В тот мог, когда я нажал на курок, меня сбил с ног второй полицейский. Поэтому вместо того, чтобы попасть Пчёлке в руку, выстрелил под ключицу. Меня сразу же скрутили и увезли. Первые сутки допросов мне не говорили, что с Маей, как и не хотели сообщать о том живы ли наши родители. До сих пор помню то чувство потерянности. Даже перед тем как выйти из машины там у стадиона, не испытывал такого мандража. Меня допрашивали, задавали одни и те же вопросы снова и снова, но упорно не желали разговаривать со мной о действительно важном. Ведь я предотвратил трагедию и все чего хотел узнать о том убил ли любимую женщину и наших родителей или нет.
Так продолжалось до тех пор пока мне не предложили сотрудничать в обмен не только на снятие обвинений, но и защиту близких. Мая выжила. Узнав об этом ощутил как легкие снова наполняются воздухом. С меня будто свалилась бетонная плита, упавшая сверху и приготовившаяся придавить меня на месте. Пчёлка приходила в себя после операции под присмотром полиции. Поскольку была повреждена подключичная артерия, её пришлось прооперировать. Но помимо хороших новостей, мне принесли и дурные вести.
Геройство оказалось наказуемым и тётя Лена (Пчёлкина мама) лежала в реанимации в крайне тяжелом состоянии, после того как её прямо на пешеходном переходе сбила на скорости сто километров в час, сбил седан черного цвета. Злоумышленника перехватил наряд полиции, тем самым предотвратив остальные жертвы. К родителям была приставлена охрана и всех сразу же спрятали в убежище. Когда же удалось расколоть водилу седана сбившего тётю Лену, стало ясно, что пока в городе не было других наёмников араба. И это радовало. Правда из квартир родителей были извлечены камеры видеонаблюдения, что натолкнуло их на мысль о переезде. Но они так и не решились на смену жилья до тех пор пока мы с Маей значились пропавшими без вести.
Согласно телевизионным новостям оба террориста оказались уничтожены. Благо настоящих наших имен никто не разглашал. Иначе подобная информация расправилась бы с нашими родителями быстрее, чем любой наёмник Хаммада. А в обмен на неразглашение чудовищной тайны я пошёл на встречу со следствием. Рассказывал все известное мне о Хаммаде, его деятельности, операциях, лагерях бойцах. И это ощущалось правильным. Поскольку я хотел наказания для араба, хотел, чтобы его осиное гнездо не просто разворошили, а уничтожили раз и навсегда. Ненависть к этому человеку сжигала меня изнутри. Теперь когда все самое плохое оказалось позади я мог бы зарядиться её разрушительной энергией, направив эту силу на отмщение. Но меня по-прежнему не покидало назойливое предчувствие о надвигающейся катастрофы. Я ждал ее со стороны араба. Ведь сложно поверить в то, что он не знал о том где мы находимся. У этого человека шпионы была абсолютно в любом месте и структуре.
Но беда обрушилась с неожиданной стороны. Выбивая почву из-под ног и вышибая весь воздух из легких.
Всё то время, что шли допросы меня держали в заключении. Никакого вмешательства из внешнего мира. Даже новости доходили до меня лишь обрывками тех фраз, что считали допустимым донести до моего ведения. Что же в действительности происходило за стенами камеры, мне никак не удавалось узнать. Агенты ОБСЕ ведущие со мной работу, на вопросы о Мае и близких отвечали сухо, а порой просто их игнорировали. На Родину нас по-прежнему не отправляли, хотя вместе с представителем ОБСЕ всегда присутствовал российский адвокат.
Требуя больше отдачи, они не давали совершенно ничего взамен. А для меня была важна лишь безопасность Пчёлки и родных. Но ни о ком из них мне ничего толком не рассказывали. Если до недавнего времени до меня доходили хотя бы краткие факты, то в один миг не стало даже этих крох. И лишь когда я отказался сотрудничать дальше, в случае если не увижу Маю, только тогда меня оглушили новостью, заставившей умереть и снова воскреснуть.
Тётя Лена не выкарабкалась из комы. Во время аварии она получила очень серьёзную травму головы, приведшую к смерти головного мозга. Десять дней комы и минимальных надежд на то, что она все же придёт в чувства, завершились отказом всех внутренних органов. Новости о смерти мамы стали последней каплей для Маи. Несколько дней назад, она пробралась ночью в сестринскую и приняла огромное количество препаратов, пытаясь уйти из этого мира. Медсестра чудом обнаружила её, уже когда Пчёлка находилась без сознания и не прощупывался пульс. Врачам удалось откачать её, но Мая находилась все ещё в тяжёлом состоянии. Агенты убеждали меня в её молодости, силе организма и её скорейшем выздоровлении. Только вот я уже потерял всякую веру на чудо. Вернуться с того света можно если есть жажда жизни. Но когда душа уже мертва, то ничто не способно задержать её в этом мире.
Зная, что Мая находится между жизнью и смертью, я не мог не то чтобы вспоминать какие-то детали последних четырех месяцев, я не мог дышать нормально. В груди пекло, легкие давило, а в голове стоял туман. Если она не выживет, зачем тогда мне все это? Как я смогу существовать, потеряв её навсегда. В тот день, когда стрелял в неё, времени на размышления не было, а теперь когда весь груз случившегося и его последствий обрушился на меня бетонной плитой, меня словно парализовало. Она должна выкарабкаться, должна жить.
Дальнейшее сотрудничество с ОБСЕ стояло под ударом и тогда меня отвезли в поликлинику. До сих пор помню чувства во время приближения к палате где лежала Пчёлка. Меня бросало в пот, кровь раскаленной магмой обжигала вены и с каждым шагом становилось все страшнее. Боялся увидеть её и осознать, что действительности могу навсегда потерять свою Пчёлку. Набравшись смелости вошел в палату и обомлел.
Посреди больничной койки в трубках и датчиках, лежала бледная и осунувшаяся Мая. Она выглядела совсем маленькой и хрупкой. Увидев её, ощутил как последние силы покидают меня. Ком подкатил к горлу и я с трудом сдерживал его, не давая плотине, сдерживающей слёзы прорваться. При моей девочке нельзя плакать. Это ей не поможет выздороветь. Присел на колени, перед её кроватью, осторожно, стараясь не оборвать трубки, обхватил хрупкую девичью ладонь своими и прикоснулся к ней губам.
— Девочка моя, — хрипло шептал. — Сильная моя, любимая, вернись ко мне. Прошу не покидай. Мы вместе пройдем этот путь. Медленно шаг за шагом будем возвращаться к жизни. Без тебя мне не справится. Я люблю тебя, Пчёлка. Ты нужна мне.
И целовал ее руку, каждый палец и молился. А потом меня увезли обратно в заключение. И оттуда возили к Мае каждый день до тех пор пока она не пришла в себя. И вот тогда я испытал облегчение и в то же время стало невыносимо горько, потому что Мая отказалась со мной встречаться. Так и передала врачам, что не может видеть меня.
Всё случившееся с нами не просто сломало Пчёлку, а растоптало в мелкое крошево её дух. Работающие с ней психологи разговаривали со мной о её состоянии. Она понимала верность моего поступка и благодарила меня за тот выстрел, не давший убить множество невинных людей. Но в то же время, она не могла мне его простить из-за смерти мамы. Винила себя в ней и тревожилась за жизнь папы и моих родителей. Мы жили словно на пороховой бочке, ожидая следующего удара от Хаммада.
Не имея возможности поговорить с Маей лично, впервые после несостоявшегося теракта ощутил такую дикую ярость на араба, что позволил выплеснуть её не только в крик и неконтролируемые удары о стены камеры, но и в нужное русло. Ублюдок должен быть уничтожен. Он не может просто жить, жрать свои изысканные блюда, трахать баб и творить любые бесчинства ломая жизни и судьбы людей. Эта мразь должна поплатиться за все свои прегрешения. И я сделаю все возможное, чтобы справедливость восторжествовала.