– Я знаю, в «Счастливой жатве».
– Фильм так себе. Но первый фильм – это как первая любовь. Надеюсь, вы понимаете…
– Очень хорошо понимаю, – заметила Катерина. – Только вот ведь какое дело…
Не дав ей закончить, Флерова продолжила говорить:
– Лиля Глейзер была посредственной актрисулькой и, по сути, в первом же фильме провалилась.
– А мне говорили, она была очень талантлива. – Катерина была готова к тому, что ее выгонят, но промолчать не смогла.
– Бред! Кто вам такое сказал?
– Уважаемые люди. Знатоки киноискусства.
– Чего вы хотите? – Флерова закипала.
– Расскажите о Лиле. У меня серьезные подозрения, что с ней что-то случилось.
– Вы родственница?
– Нет.
– Тогда почему вас так волнует ее судьба?
– По стечению обстоятельств я живу в ее бывшей квартире.
– На Мясницкой? – старуха заинтересованно взглянула на Катерину. – Давно там живете?
– Нет. Мы с мужем недавно ее купили.
Виктория Флерова еще раз смерила взглядом Катерину, на этот раз уважительнее.
– Вы состоятельная женщина? Кто ваш муж?
– Какое это имеет значение?
– Большое. Для женщины важно, какое положение занимает ее мужчина.
– Только не для меня.
Флерова по-девичьи рассмеялась, откинув назад голову. Потом похлопала Катерину по кисти руки.
– Милочка, меня не обманешь. Мне – восемьдесят три, и я еще дружу с головой.
– Если дружите, расскажите про Лилю.
– Далась она вам!
– Вы знали, что она встречалась с конструктором Кавалеровым?
– Признаться, я ее отговаривала. Кем он был? Гол как сокол. Кто мог знать, что он так продвинется?
– Поэтому она ему отказала?
– Что вы! Лиля была наивной. Она любила его.
– Тогда что же случилось?
– Этот вопрос моего прошлого, и я не хочу его ворошить.
– В вашем прошлом есть темные пятна?
Флерова хитро улыбнулась.
– Как у любой женщины.
– Можете не говорить про себя. Расскажите только о ней. У нее пятен не было.
Флерова артистично вскинула руки.
– О боги!
– Что? – не поняла Катерина.
– Надо же такое сказать!
– Я не понимаю, о чем вы.
– Если хотите знать, ту грязь, в которой побывала она, никто из моих подруг видом не видывал!
Немного растерявшись, Катерина заметила:
– Теперь вы все должны объяснить.
– Я вам ничего не должна.
– Понимаете… – Катерина старательно подбирала слова, чтобы произвести на старуху должное впечатление. – Вы намекнули, что Лиля Глейзер была…
– Развратной.
– И я хочу знать, почему.
– Ну хорошо. – Флерова встала, проковыляла к столу и взяла сигаретку. Оглядевшись, нашла зажигалку и тотчас от нее прикурила. Пройдясь по комнате, пыхнула дымом и стала рассказывать: – После премьеры фильма «Счастливая жатва» мы с Лилей стали весьма популярны. Нас приглашали на разные мероприятия и показы. Не буду скрывать – на вечеринки влиятельных чиновников.
– Вас приглашали вместе?
– Да, только меня и Лилю.
– Почему?
– Мужчин там хватало.
– Это я поняла.
– Однажды нас позвали на просмотр американского фильма на дачу к Лаврентию Берии. Кажется, это была лента «Сестра его дворецкого».
– Вы поехали к нему по своей воле?
– Не помню, чтобы меня везли туда силой. Нас пригласили официально, через студийное руководство, но мы не знали, куда едем. Желаете, чтобы я продолжала?
– Да, простите, что перебила.
– После просмотра все гости, их было человек десять, прошли в столовую. Там был накрыт шикарнейший стол: черная икра, копченая осетрина, семга, салаты, яблоки, мандарины…
– Что было после этого ужина?
– Меня увезли домой.
– А Лилю?
– Лиля задержалась у Лаврентия Павловича.
– Вы видели, как это случилось?
– Так уж случилось… – проворчала старуха. – Он просто взял ее под руку и увел. Правда, потом она поделилась: Берия взял ее силой. Плакала… Но их встречи продолжились. Лаврентий Павлович очень ею увлекся. Это она мне как подруге сказала.
– С ваших слов, подругами вы никогда не были.
– Не нужно ловить меня на слове!
Катерина задала провокационный вопрос.
– А если бы вы оказались на месте Лили Глейзер?
– Уж я бы своего не упустила.
– Что было потом?
– Лаврентий Павлович частенько присылал за Лилей машину. Матери Лиля врала, что едет на пробы и машина студийная. – Флерова усмехнулась. – Фаина Евгеньевна, хоть и была еврейкой, но оказалась форменной дурой. Лиля выходила из дома, дверцу машины открывал офицер КГБ, и все считали, что Лиля едет на пробы. Скоро все это закончилось…
– Почему?
– Лиля заболела. На глазах стала чахнуть и вскоре взяла академический отпуск.
– Вы встречались с Лилей во время ее болезни?
– Я приходила к ней на Мясницкую по поручению комсомольского комитета. Это было в октябре пятьдесят второго, как раз перед ноябрьскими праздниками. Она к тому времени Кавалерову отказала. Помнится, талдычила, что недостойна его. Глупая была, наивная. Хоть и была любовницей Берии, но ведь не убыло от нее!
– Это все?
– С Лилей мы больше не встречались. Театральный институт она не закончила. Про нее как-то разом забыли. Как будто Лили не было никогда. Мы были молоды, жизнь била ключом: занятия, постановки, съемки, знакомства. Хорошее было время!
– Не для Лилии Глейзер.
– Несовременная она была. Не от мира сего.
– Не от мира сего… – повторила Катерина. – Теперь я знаю, какой была Лиля. – Она поднялась с дивана. – Ну что же, спасибо вам за беседу. Мне пора…
Виктория Флерова проковыляла к двери и, как только Катерина вышла за дверь, со стуком ее захлопнула, как будто на что-то обиделась.
Катерина пошла пешком. У Белорусского вокзала свернула на Первую Тверскую-Ямскую и направилась в центр.
Здравый смысл подсказывал: пора заканчивать погоню за призраками. Нужно заняться делом. Дойдя до Пушкинской площади, она дала зарок сесть за учебники и постараться найти работу.
Два вопроса не давали Катерине покоя: куда делась Лиля и почему ее болезнь так точно совпала с расселением коммунальной квартиры?
Глава 26Вся правда о лягушке
Вечером в отсутствие Германа Катерина обложилась учебниками и с завидным усердием стала изучать новинки всемирной фармакологии. Когда в голову ломились посторонние мысли, она затыкала уши и начинала громко читать вслух. Какое-то время это помогало. До тех пор, пока в разделе «Яды» она не наткнулась на знакомое слово «batrakhotoksin». Катерина тут же нашла в Интернете происхождение этого слова: от греческих βάτραχος – «лягушка» и τοξίνη – «яд».
Ее не на шутку заинтересовала эта находка. Она вдруг поняла, что на обгоревшем клочке бумаги, найденном в голландке, могло быть написано именно это слово, просто окончание успело сгореть.
Второй запрос в Интернете дал богатый «улов». Во всех источниках писали, что батрахотоксин – сильнейший яд из группы стероидных алкалоидов и что его извлекают из желез лягушек-древолазов. Лягушки все-таки имели отношение к этому делу, хотя и косвенное.
Следующий ее шаг был таков: она выбрала информацию о действии батрахотоксина и выяснила, что он имеет сильнейшее кардиотоксическое действие.
Прочитав слово «кардиотоксическое», Катерина притихла. Ей показалось, она отыскала ключик от тайной дверцы, куда давно хотела войти.
Она буквально глотала дальнейшую информацию, ею овладел нервный азарт. Из текста Катерина узнала, что, попав в кровь через слизистую оболочку, рану или трещину в коже, батрахотоксин вызывал сильнейшую аритмию, которая заканчивалась остановкой сердца, то есть летальным исходом.
Катерина уставилась в ноутбук. В голове сформировался вопрос:
«А что, если рабочие погибли от действия яда?»
Против этой версии выступали весомые факты: ни в одном из источников не было упомянуто о воздушно-капельном проникновении яда в организм.
Катерина еще раз прочитала, на этот раз – вслух:
– «…через кровь, слизистую оболочку, рану или трещину в коже батрахотоксин вызывает сильную аритмию, которая приводит к остановке сердца, в результате которой наступает летальный исход».
Вместе с прочитанным пришла отрезвляющая мысль:
«Какая связь между полусгоревшим листком из замурованной печи и недавней смертью рабочих?»
У Катерины решительно ничего не складывалось. Она снова полезла в компьютер. Новый запрос в Интернет принес новые результаты. В одной из статей нашлась информация о секретной лаборатории, в которой занимались разработками ядов. Лаборатория была создана по распоряжению Ленина после того, как в него стреляла Фанни Каплан. Ее пули были отравлены ядом рицином. В 1938 году лаборатория вошла в состав 4-го спецотдела НКВД. Лаврентий Берия, курировавший эту работу, поставил задачу: создать яды, способные имитировать смерть по естественным причинам. То есть их не должны были обнаружить при вскрытии.
Лабораторию назвали «Лабораторией Х». Располагалась она в Варсонофьевском переулке, который находится за внутренней тюрьмой НКВД на Лубянке. Главными подопытными в лаборатории были заключенные, приговоренные к высшей мере. Каждый божий день туда поступали новые «пациенты». По заведенному порядку яд опробовался на десяти заключенных. За каждым подопытным наблюдали не более двух недель. И если смерть не приходила, за ним приходил человек с наганом и списывал беднягу «в расход».
Прервавшись на минуту, Катерина почувствовала, что у нее холодеют руки. Читать было страшно. Еще страшнее – не дочитать до конца.
Изыскания «Лаборатории Х» начались с яда иприта, однако это ни к чему не привело. При вскрытии погибших яд легко обнаруживался.
На смену иприту пришел яд рицин.
Катерина вспомнила рассказ Жореса об устранении двойного агента уколом рициновой иглой. Этот случай был напрямую связан с тем, что она прочитала. Теперь снова все складывалось, но многие моменты не совпадали.
Рицин – страшный яд, в двенадцать тысяч раз сильнее яда гремучей змеи. Испытывая его, ученые-убийцы совершили открытие: в меньшей дозировке рицин вызывал в подопытных излишнюю откровенность. Именно тогда родилась известная «сыворотка правды».