Ангмарец отвернулся, когда люди Соболевского начали добивать раненых.
«Ничего не поделаешь, — твердил он себе. — Если враг не сдается — его уничтожают, так, кажется, нас учили в далеком детстве добрые коммунистические дяденьки и тетеньки…»
Краснознаменная мантра помогала слабо. Назгул уже собрался дать сигнал к окончанию бойни, как вдруг его взгляд остановился на погибшем легионере, скорчившемся на дне лодки. Скрюченные пальцы, с нелепой татуировкой «Маша» пониже пястных костяшек, мертвой хваткой вцепились в злосчастный гарпун.
Ангмарец сжал зубы и промолчал.
Погиб еще один член Легиона — ему перебили шейные позвонки ударом весла, а также один из людей Соболевского, кажется, выходец из Новгорода.
Жизнь его оборвал нож, вскрывший артерию на бедре. От потери крови ратник потерял сознание. Когда ему кинулись оказывать помощь, было уже поздно.
Захваченный баркас выглядел страшно, словно мифологический корабль скандинавского бога Локки, спешащего на Рагнарёк, последнюю битву мира. Он был залит соленой водой и кровью, завален трупами и ранеными.
Действовать пришлось быстро, без лишних сантиментов.
Мертвецов скинули за борт, троих тяжело тяжелораненых сгрузили на берег в том месте, которое не просматривалось с башни.
Ангмарец не без внутреннего содрогания запахнулся в снятую с мертвеца штормовку из тюленьей кожи, нахлобучил на голову традиционную скандинавскую шапочку рыбака, прозванную реконструкторами «пингвиновкой» за странную и довольно нелепую форму. Еще шестеро воинов облачились в трофейные тряпки, взялись за весла.
Всего через несколько минут баркас, на большом расстоянии не вызывающий подозрения у сонных часовых, двинулся в сторону рыбачьей деревушки.
В это самое время Соболевский и четверо его лучших людей залегли на каменной тропинке, идущей со стороны каменной твердыни к лачугам.
Ангмарец и его спутники вытащили баркас на песок, принялись копаться в сетях, задыхаясь от густого рыбного духа, смешанного с запахом человеческой крови. Вскоре из башни появился офицер и оба примелькавшихся воина с гизармами на плече. В этот раз за ними шла и прислуживавшая Магнусу девица с корзинами.
Дождавшись, когда офицер поравняется с ним, Соболевский кинулся вперед беззвучно, словно росомаха. Кинжал ударил офицера точно под кирасу, пробив печень. Датчанин умер быстро, так и не осознав, кто и зачем на него напал.
Бросок сулиц не принес успеха, лишь ранив одного из оставшихся в живых врагов. Девица взвизгнула и бросилась наутек, но абордажник настиг ее и сшиб с ног, прижав к земле и выкручивая руки.
Соболевский едва успел обернуться, как на него сверху обрушилась гизарма. Он только и успел сместиться вперед, уходя от тяжелого лезвия. Древко ударило в голову, защищенную лишь подшлемником, укрепленным нашитыми стальными чешуйками. Поляк ухитрился сделать еще шаг и попытался достать неприятеля кинжалом, но тот легко уклонился. После этого Ежка потерял сознание.
Шедший замыкающим дан умудрился снести голову одному из нападавших и тут же оказался изрублен мечами.
Оставался оглушивший Соболевского воин…
Этот оказался настоящим мастером боя. Гизарма так и мелькала в воздухе, отгоняя врагов на почтительное расстояние. На дальней дистанции ничего поделать с даном было нельзя. Тот прекрасно понимал, что мечи и кинжалы короче его грозного оружия.
Подбежавший со стороны деревни ангмарец попытался поднырнуть под зубастое лезвие модифицированной алебарды, но тут же схлопотал по загривку обратной стороной древка и ткнулся лицом в землю. Дан тут же попробовал могучим пинком свернуть ему челюсть, но промахнулся буквально на волосок.
Абордажники отвлекли дана, и назгул сумел отползти в сторону на четвереньках.
Участь дана казалась предрешенной, но он впал в самое настоящее берсеркерское состояние. Хохоча во все горло, он сам бросался на врагов, дико вращая глазами и размахивая гизармой.
В итоге Черный Хоббит умудрился перерубить древко противника пополам, лишив того преимущества дистанции. Хотя кровь хлестала у врага из множества ран, он еще несколько мгновений продолжал отмахиваться обломками, пока конец его существованию не положил удар ангмарца.
— Крепкий парень! — прохрипел назгул. — Таким курганы насыпать надо…
— Таких собакам надо скармливать! — Хоббит с каким-то детским обиженным выражением рассматривал правый рукав суконной рубахи, быстро набухающий от крови. — Достал все же, стервец.
— Поставь свечку, что всю руку по плечо не оттяпал. Да заткните вы кто-нибудь эту девицу!
Абордажник выхватил из-за голенища нож и поднес к глазам женщины. Та осеклась на самой верхней ноте своего крика и замолчала.
— Не подняли ли мы тревогу? — спросил ангмарец.
В это время девица вдруг сказала:
— Вы за Магнусом? Московиты?
Назгул захлопал глазами. Потом догадался:
— Это ты огонь на башне зажгла?
— Я.
— А чего визг подняла?
— А кто не закричит, когда вокруг убивают, машут алебардами и мечами!..
Женщина оттолкнула в сторону своего пленителя, поднялась и принялась приводить в порядок платье.
— Как думаешь, в башне услышали шум схватки и крики? — спросил ангмарец, с тревогой глядя на то, как люди Соболевского спешно пытаются привести в чувство своего командира.
— Вряд ли. — Женщина с гадливым выражением отошла в сторону от мертвецов. — Далеко слишком.
— Но риск есть. — Ангмарец потеребил пальцем нижнюю губу. — Надо что-то придумать.
Спустя примерно пятнадцать минут лучник, выглянувший из бойницы, увидел мужчину в одежде датского ратника, с дикими воплями гоняющегося за женщиной.
По беспорядку в одежде, растрепанным волосам и иным признакам караульный безошибочно определил, что у товарища по оружию гормоны наконец-то взяли верх над воинской дисциплиной.
Лучник оглянулся, поискал глазами начальника охраны Магнуса, но тот как раз отправился почивать. Глаза солдата масляно заблестели. Он отставил в сторону оружие и покинул свой боевой пост. Из самой нижней бойницы он разглядел, что жертву настигли в районе россыпи белых камней, возле начала тропинки, ведущей в деревню.
— Пойду, гляну, что там за шум, — сказал лучник, всовывая голову в караульное помещение, расположенное на первом этаже. — Разомнусь немного.
Трое играющих в кости воинов даже не подняли голову, только одноглазый мечник, вечно занятый вдумчивой правкой своего клинка бросил вслед:
— Проснется Сигвальд — я тебя покрывать не стану.
Лучник приоткрыл дверь и засеменил к белым камням.
— И кто это тут милуется? А как же старый Гюнтер, стосковавшийся по женской ласке…
Незадачливый дан опешил, нос к носу столкнувшись с ангмарцем и целой толпой людей с оружием. Он даже не пытался бежать.
Дана оглушили, связали и бросили прямо на тропинке. При этом между собой легионеры переговаривались отрывистыми фразами на немецком, как заранее условились с Басмановым.
Когда очи нерадивого часового сомкнулись, ангмарец недовольно закрутил башкой:
— Где этот мохнатоногий? Хоббит, чтоб тебя волколаки взяли, иди сюда!
Появился виновник шума. Судя по его виду, притворная погоня не на шутку его распалила, и он не прочь был продолжить спектакль до логического конца. Шпионка, кажется, тоже.
Хмыкнув, ангмарец указал на лежащие в куче вещи данов:
— Надевай шлем и кирасу, сойдешь за офицера. Тот тоже был верстой коломенской.
Вскоре трое человек, одетых в данские обноски, подошли к воротам.
Игра в кости имеет свойства полностью поглощать внимание. С ней, как говорят знатоки, может сравниться только заточка доброго меча…
Никто из находившихся в караульном помещении не поднялся, чтобы закрыть за лучником ворота. Из бойниц если кто и видел приближение Хоббита и его спутников, то особо вглядываться не стал.
Хоббит ввалился в караулку спиной вперед, бормоча какую-то ахинею из немногих известных ему данских и немецких слов.
— Что за дьявол? Напился, Эйрик? — только и успел спросить тот, у кого в руке находился стаканчик с игральными костями.
В следующий миг в воздухе прошелестел кинжал и ударил его в сердце.
Хоббит резко повернулся и пинком ноги опрокинул стол на занятого правкой клинка воина.
— Хальт! — заорал он, выхватывая свой укороченный по руке фальшион. — Доннерветтер, но пасаран!
Смелость города берет, а наглость — второе счастье. Расправиться с караулом удалось очень быстро и бескровно. В дальнейшей схватке Хоббит участия не принимал, ибо нанесенная гизармой травма начала обильно кровоточить, и он только и мог, что бороться с подступающим обмороком.
Ангмарец, легионеры и абордажная команда бегом ринулись ко входу. Наверху успел отреагировать только какой-то шибко бдительный дан. Стрела с сочным хрустом впилась в самодельный неуклюжий щит, который несли гоблины.
Внутри башни началась схватка с выскакивающими из ниш и комнатушек данами. По счастью, им также был не чужд германский педантизм и любовь к порядку. Кольчуги и кирасы, равно как шлемы и алебарды оказались аккуратно сложены в караулке. Посему сражение шло на равных — в основном, кинжалами против кинжалов.
Ангмарца шатало после удара, полученного древком гизармы. Он умудрился дважды пропустить несильные выпады; от тяжелых увечий его спас только кожаный панцирь, надетый под толстой рыбачьей штормовкой. Шаг за шагом назгул продвигался к подвальному помещению, где, по словам шпионки, держали Магнуса.
Прямо перед командиром Легиона возник начальник охраны с кошкодером в одной руке и мизерикор-дией в другой.
— Стоять! Именем короля!
Назгул обозвал его по-немецки ослом, потом собакой, потом кенгуру.
— Ко мне! — крикнул дан, собираясь поймать ролевика на старый, как мир, прием и вселить в его душу панику. — Руби негодяев!
— Шнапс и бекон! — провозгласил назгул и ринулся вперед, намотав на левую руку штормовку.
Кинжал милосердия он парировал, удар кошкодера принял на обмотку и латную рукавицу, после чего ударил головой точно в переносицу неприятеля.