– А это больно?
– Думаю, да.
– Слушай, мы уже столько прошли, я потерплю…
– Прошли не мы, – уточнил Максим, опускаясь перед ним на колени. – Прошла Светлана и я. А ты на моих плечах полёживал. И шли мы по прямой, ровной дороге.
А сейчас нам предстоит переход по сильно пересечённой местности. Часов шесть, не меньше. Где болит?
Герман, согнувшись, показал на левую ступню.
Максим, не торопясь, расшнуровал ботинок, снял мокрый от пота носок и закатал повыше штанину комбинезона.
Щиколотка сильно распухла и посинела.
Но кость была цела.
"Сильное растяжение, – оценил Максим. – На всякий случай рентген, стяжка бинтом и три дня полного покоя".
Он взялся левой рукой за ногу чуть выше опухоли, а правой плавно поводил стопой из стороны в сторону.
Герман напрягся, но ничего не сказал.
Светлана уже пристроилась рядом.
– Кость цела, – сообщил Максим. – Мы напрасно сняли ботинок. Перетянуть ремнём голенище было проще, чем сейчас придумывать какой-то фиксатор. Ты большой паникёр, Герман. И очень себя бережёшь.
– Паникёр? – обиженно переспросил Герман. – Знаешь, как больно?
– Знаю, – коротко ответил Максим. – Светлана, освободи от шнуровки его ботинок, а я попробую немного расслабить сухожилие…
– Выходит, ты его напрасно нёс? – деловито уточнила Света. – Сам бы дошёл?
Её слова повисли в воздухе. Германа беспокоило другое:
– А чем ты его будешь расслаблять?
– Руками.
Максим осторожными, но энергичными вдавливаниями принялся разминать основание стопы. Герман было задёргался, но под тяжёлым взглядом Максима затих, замер, судорожно сжав кулаки.
– Неправда, – заметил Максим. – Тебе совсем не больно.
– Просто не привык подпускать к своему телу уродов, – запальчиво ответил Герман.
– А ты не подпускай! Только опусти пониже голову и не забывай смотреть себе под ноги.
Он вернул Герману носок, ботинок со шнурком, и заставил самостоятельно обуться.
– Против бутербродов с сыром и таблеток НЗ никто возражать не будет? – спросила Света.
– Откуда это? – встрепенулся Максим.
– Из сумки. Наташа оставила, – она раздала им пищу и добавила. – В винном погребе – только тёплая вода, господа, не обессудьте.
– Спать будем? – с наслаждением прожевав приличный кусок бутерброда и запив отвратительной тёплой водой, спросил Максим.
Голова болела, кожу на лице жгло, но всё это уже было в рамках терпимости. Он себя чувствовал значительно лучше.
– Спать? – переспросил Герман.
Света чему-то улыбнулась.
– Да, спать, – немного взвинчено повторил Максим.
Её самоуверенность начинала действовать ему на нервы. В какой-то момент он перестал себя чувствовать посторонним наблюдателем. Теперь это был его бой; битва, в которой он безнадёжно проигрывал.
– По бортовому времени три часа ночи, – напомнил он. – Последние восемь часов – в движении пешком. Впереди шестичасовый переход. И потом, "не выступайте в зной"…
– Думаю, лучше идти к вездеходу, – перебила его Света.
– Конечно, – сказал Герман. – Здесь всё равно не уснуть.
И он покосился в сторону тёмного пятна на грунте.
– Глупо, – пожал плечами Максим. – Здесь темно и прохладно…
Но они промолчали. А спорить уже не было сил.
Он проглотил таблетку, сделал ещё один глоток воды из канистры и поднялся на ноги. Помог встать Герману. Подал Светлане сумку с аптечкой, подхватил канистру, и они пошли навстречу раскалённому зною пустыни.
У самого выхода из ущелья под высоко вознёсшимся мегалитом темнел холм свежего грунта. Они подошли ближе. На могиле лежали две кепки. На козырьке одной, из кусочков белого лейкопластыря были составлены слова: "Здесь Дзю закончил своё До", на другой кепке была более уравновешенная надпись: "Маша Добровольская".
Светлана шумно выдохнула и схватила Максима за руку.
– Почему ты не сказал?
– "Не любит Аллах разглашения о зле в слове…" – устало процитировал Максим.
На языке у него была горечь, на сердце – печаль. Это была невосполнимая утрата.
Он первым отвернулся и пошёл прочь.
Переход к вездеходу занял семь часов. Герман шёл сам. Они каждый час останавливались на пять минут, чтобы подбодрить друг друга мало значащими фразами и сделать по глотку воды. Несколько раз Светлана обрабатывала Максиму лицо.
Когда они остановились в седьмой раз, привычный распорядок привала был нарушен.
Максим вылез на камень и внимательно осмотрел горизонт.
– Ты всё-таки осторожнее с небом, – напомнил ему Герман. – Вдруг оно изменит цвет глаз?
– Не изменит, – не напрягая голоса и нимало не заботясь, услышит ли Герман его ответ, сказал Максим. – Скитник никому не изменяет.
– Почему? – спросила Света.
– Потому что он не знает, что такое верность.
Максим соскочил с камня, подошёл к ним и присел рядом. Он чувствовал себя гораздо лучше. Кожа на лице всё ещё горела, но голова успокоилась, да и от сердца немного отлегло. "Настоящая печаль придёт позже, – подумал он. – Когда мы выберемся отсюда и ужаснёмся потерям".
Он сидел, свободно разбросав натруженные ноги, прислонясь к тёплому, почти горячему боку валуна.
"Как на сковородке, – решил Максим. – Жарит со всех сторон: снизу – грунт и камни, по сторонам – разогретые горы… Конечно, под кондиционером вездехода приятнее путешествовать. Вот только где он, вездеход"?
– Ну, что? – осторожно поднимаясь на больную ногу, спросил Герман. – Пошли?
– Куда? – спросил Максим. – Куда это ты собрался?
– Что значит "куда"? – забеспокоилась Светлана. – К машине.
– К машине… тогда присаживайтесь обратно. Уже пришли.
Светлана тут же вскарабкалась на валун, с которого минуту назад спустился Максим.
– Точно! Герман, дошли! Я вижу бочки, которые ты с Игорем укладывал…
При упоминании имени Дзю она немного сбавила голос.
"Вот-вот, – подумал Максим. – И теперь так всю жизнь: неловкость и стыд перед теми, вместо кого получилось вернуться".
– А вездеход? – живо откликнулся Герман. – Далеко ещё?
Светлана молчала, пристально вглядываясь в изломанный камнем горизонт.
– Ладно, Светка, – прикрикнул Максим. – Побереги глаза и не испытывай судьбу.
Нет там вездехода.
Она послушно спустилась вниз.
Максим горько усмехнулся. "Выходит, сперва нужно обжечься, чтобы потом всё-таки сообразить: когда говорят "горячо" – не надо трогать"!
– Как это "нет"? – поинтересовался Герман. – А куда он делся?
– Сейчас подойдём к бочкам и поищем следы, – неохотно пояснил Максим. Он закрыл глаза и, как мог, расслабился. – Думаю, наш специалист по эпитафиям и охотник за блиндажами решил никого не ждать. Да и поехал себе.
– Охотник за блиндажами?
– Да. Калима рассказывала, как он вождение сдавал.
– Он что же… нас бросил? – неуверенно спросила Светлана.
– Почему "бросил"? – примирительно протянул Максим. – Лучше сказать – не дождался… да ну его. Без вездехода даже лучше. Тяжёлая неповоротливая дура.
– Нет-нет, Максим, – запротестовал Герман. – Наличие всегда лучше отсутствия.
– Ну, да, – насмешливо прервала его Света. – Особенно, что касается долгов и увечий.
Максим открыл глаза:
– Что это с тобой? Так и сыпешь афоризмами.
– С кем поведёшься…
– Эй, молодые люди, – крикнул им со своего места Герман. – Уверен, что с вашим остроумием возвращение через пустыню пешком, без воды и пищи, покажется не тяжелее предобеденной прогулки.
Максим промолчал.
– Но что мы будем делать? – настаивал Герман.
– Мы ляжем спать, – уверенно ответил Максим. – Доберёмся до наших бочек, посмотрим на следы вездехода и хорошенько выспимся.
Y
Весь путь к реке я мечтал только о том, как подойду к берегу и с размаху, с грохотом, так чтобы эхо от одного горизонта до другого докатилось, ударю своей поклажей по песку.
Я чувствовал себя вьючным животным.
Я изнемогал под тяжестью бочек и якорей.
Бочек было шесть. Мы их расположили в ряд, боками друг к другу, связали лентами от наших рукавов, штанин и остатков разделанного на полосы рюкзака. Получилась довольно крепкая конструкция, у которой я сразу обнаружил два крупных недостатка: она имела немалый вес и немилосердно жгла голову и плечи. Для моей ненависти этого было больше чем достаточно. Отсюда и такие странные желания…
Но, как всегда, всё вышло совсем иначе. Я сделал один единственный шаг в реку, и тут же по пояс погрузился в ледяную воду. Течение сбило меня с ног, и мне удалось лишь частично исполнить свою мечту: эффектным броском освободить плечи от тяжести. Нам повезло, что с плота упал один из якорей: двадцатиметровый трос быстро размотался, плот ещё метров десять протащил за собой камень и остановился.
Я вылез на берег и вместе со всеми прошёл эти тридцать метров. Конечно, Герман – мот. Сорок метров превосходного троса у него ушло на обвязку двенадцати пустых, брошенных нами бочек. Как это Дзю разрешил?
Я смотрел на подрагивающий под напором мощного течения плот и надеялся, что импровизированные верёвки выдержат: кожа, брезент, прочная синтетика. Они не могли размокнуть и дать слабину на узлах и обвязах. Так что за крепость самого плота я не опасался.
Больше сомнений вызывало управление. У нас не было ни шестов, ни вёсел. А мне совсем не улыбалось выбирать из двух зол: быть затянутым в конце пути течением в тоннель, или спасать в ледяной воде инвалида Германа и Светлану, которая, по её словам, плавала не намного лучше, чем готовила. Пришлось изобрести якоря: два тридцатикилограммовых булыжника размером чуть больше футбольного мяча, обвязанных сеткой троса.
Мы подошли к плоту, но Светлана не остановилась – прошла дальше по течению, скрылась за камнями.
Воспользовавшись её отсутствием, мы с Германом немедленно разделись и, вздрагивая от ледяных брызг, осторожно вошли в воду.
Когда Светлана выпорхнула из-за камней, мы уже успели разложить на гофрированной палубе плота обувь для просушки и облачиться в комбинезоны: шорты и рубашки с короткими рукавами. Детский сад после водных процедур…