Я двигался с осторожностью, с которой верблюд выбирается из зыбучих песков… или лошадь из болота, кому что ближе.
Когда уровень воды опустился ниже пояса, я уже был готов праздновать победу.
Никогда ещё так не радовался одной из основных жизненных аксиом: всё, что когда-то началось, рано или поздно заканчивается. Всё правильно. Вот только ключ к оценке результата прячется в выборе: "рано или поздно"? В зависимости от исполнения первого или второго, финал истории разный.
Я решился поднять Светлану на руки – подумал, что с неё достаточно ледяной купели, и собрался сделать последние два шага к берегу, как почувствовал неладное: сердце, сорвавшись с ритма, застучало в бешеном темпе.
Удары слились в мерзкую, отвратительную дрожь, от которой заныла грудь и закружилась голова. Я тряхнул головой, попытался сделать полный вдох, и понял, что падаю…
Только когда бессмысленный набор звуков начал складываться в слова и предложения, я понял, что жив. Удивительное чувство. Там, с той стороны, всё иначе.
– Мы не можем здесь его оставить, – знакомый голос, похоже, Света о ком-то заботится.
– У нас приказ немедленно вернуться и доложить…
Приказ! Одно из немногих волшебных слов, придуманных самим человеком. Что-то вроде "сим-сим, открой дверь"! Ссылаешься на приказ, и невредимым проходишь сквозь сито неразрешимых моральных и этических проблем. Впрочем, наверное, где-то что-то "застревает". Во всяком случае, многие потом жалуются: голова болит, бессонница, или, бывает, по ночам застреленные вражеские солдаты у изголовья кровати на совет собираются…
Страшная штука – потревоженная совесть.
У кого она, конечно, есть…
– Светлана, – похоже, Герман говорит. – Он в таком состоянии уже сутки. Большой беды не будет, если мы его оставим. Ребята отвезут нас наверх и сразу вернутся с врачом.
– Уходите втроём, – перебивает она его. – Я останусь с ним.
– Тебе нельзя, – едва ворочая языком, хриплю в ответ. – Ты у своего фюрера разрешения не спросила.
Открываю глаза. В палатке пятеро: двое незнакомцев, Светлана и Герман. Пятый – это я, лежу на земле, заботливо укрытый пледом. Кто бывал в таких переделках – поймёт, что я хочу сказать: есть разница, кто укрывал: мужчина или женщина.
Я пошевелился. Сел. Покрутил головой.
Они повернулись ко мне. Все в кепках, между прочим! Никто не сдвинулся с места, а Светлана заплакала. Ну, дела: Светка кого-то пожалела! Что "с людями жизнь делает"!
Вроде бы ничего не болит. В голове – ясность, как ранним январским утром, когда вся влага из воздуха морозом выпита, и звёзды колючие глаза царапают.
Глаза… Болят. Слезятся. Будто и в правду поцарапанные.
– Эй, парень, что у тебя с лицом? – это один из незнакомцев спрашивает. – Твои приятели не знают.
– А что такое? Всё нормально… – сбрасываю плед и поднимаюсь на ноги.
– Какое к чёрту "нормально", ты же порезанный весь!
– Не обращай внимания, я всегда так хожу.
Я делаю шаг к столу и чувствую, как раскачивается земля под ногами. Кто-то помогает мне сесть на походный брезентовый стул. Опять Света! Стоит за спиной.
Кладёт руки мне на плечи. Ну, тогда одно из двух: или я очнулся не в том мире, или я – не я.
А может, и первое, и второе…
– Что со мной было? – спрашиваю, не в силах избавиться от наваждения, будто слишком поторопился придти в себя, и где-то ошибся дверью. – Я что-то пропустил?
– Переохлаждение, истощение, усталость… – сказал тот, что моим лицом интересовался. – Вам повезло, что мы из палатки вышли, вовремя подоспели. Меня зовут Валентин.
Смотрю на Германа.
– Как ты?
– Плот на якорях удержался. Ребята батискафом меня сняли. Похоже, теперь я с тобой никогда не рассчитаюсь. Из-за меня вы оба чуть не погибли.
– Ребята на батискафе… – задумчиво повторяю за ним и перевожу взгляд на незнакомцев. – Парни, а вы откуда взялись?
– Виктор Николаевич приказал.
– Давно?
– Трое суток назад. Вот только указание было немедленно возвращаться…
– Виктор Николаевич?.. Понятно.
Я уже полностью пришёл в себя. Наверное поэтому сообщение о том, что мой совет Виктору поспешить с батискафом и вправду дошёл до адресата, вызвало дрожь. Об этом стоило поразмыслить.
Я недоверчиво прислушался к своим ощущениям: мне, конечно, досталось. Сильно болели ноги и спина, но в остальном, вроде бы, порядок.
– Сколько человек сможете взять на борт?
– Двоих, – заторопился с ответом Валентин. – Только двоих.
– Значит, кто-то из вас останется здесь, – заявляет Светлана.
– Это невозможно, – на выручку Валентину спешит его товарищ. – Мы – экипаж…
Теперь мне понятно, о чём это они спорили.
Я смотрю на них и вижу, как они всплыли, нашли палатки, прочли мои записи и ужаснулись. Как подзадоривали друг друга немедленно покинуть гиблые места, вернуться к сейнеру и, сославшись на отчёт, объяснить, почему вернулись одни.
Герман сыт по горло этими приключениями. Счастлив от того, что жив, и хочет поскорее приступить к своим новым обязанностям. Трудно его винить за это.
Напротив, я его понимаю.
Светлана… Я качаю головой. Вот это да!
Светлана не торопится обратно, и, похоже, совсем не против готовить мне бутерброды в любое время дня и ночи.
Совсем недавно это сделало бы меня счастливым.
Как жаль, что между "недавно" и "сейчас" лежит смерть Маши. Будто топором натянутый трос разрубили.
– А большего и не нужно, – говорю я. – Парни, ваша задача доставить моих товарищей на сейнер. А потом в челночном режиме перевезёте сюда аварийную команду, которая займётся подъёмом затонувшей лодки.
Я вижу, как расслабляются у них лица.
Я встаю.
– Я тебя не оставлю, – в её голосе упрямство.
– Когда это ты была со мной? Кроме того, мне ещё Калиму искать…
– Как же ты к горам вернёшься? – удивляется Герман. – Вездеходов нет.
Хороший вопрос.
– Что-нибудь придумаю, – беспечно машу рукой.
Мужчины медленно, неохотно встают со своих мест, старательно показывая, что, мол, с удовольствием посидели бы ещё, да вот дела… спасать свою шкуру надо.
– Что с питанием?
– Мы уже выгрузили, – Валентин кивает в сторону стола, под которым лежат три туго набитых вещмешка.
– Отлично! – я уточняю время по часам, стоящим на столе. – Тогда не стоит мешкать. Сейчас половина одиннадцатого по бортовому времени. Значит, в полдень, через час-два будете с той стороны. Прекрасно! Вас быстро обнаружат и подберут.
Отчёт не забудьте. И акты о смертях. Всё-таки, документы.
Все поправляют кепки. Мы выходим из палатки, идём к батискафу.
Я продолжаю говорить. Почему-то кажется важным, не позволить Свете произнести хоть слово:
– Герман, последовательность задач очевидна: первым делом поднять подводную лодку. На ней вывезти аварийную команду и завезти строителей. На месте палатки поднимем ангары. Здесь у нас будет порт…
Валентин со своим безымянным товарищем торопятся скрыться в узкой горловине люка.
Светлана уже наполовину влезла внутрь, задержалась, что-то хочет сказать. Я прикрываюсь Германом, как щитом.
– Давай, Светка, – бросает он ей в пол-оборота. – Не стой на комингсах и в проходах!
Она смотрит на меня, но я отвожу взгляд в сторону. Герман немедленно спускается вслед за ней, и теперь, глядя на них сверху, я вижу, что Валентин не соврал: тесновато. Мне – никак не поместиться. Веду пальцем по краю горловины и думаю, что даже если бы и нашлось для меня местечко, через эту штуку я всё равно бы не смог пролезть – слишком узкая.
Потом опять заглядываю вниз: задрав головы, они смотрят на меня. Я вдруг понимаю, что от меня ждут каких-нибудь значительных слов. Таких, чтобы потом, рассказывая эту историю, красивой фразой можно было бы поставить достойную точку в её конце.
Я улыбаюсь и не обманываю их надежд:
– Ниже голову, Герман! Смотри, чтоб люком не треснуло…
II
Первые два дня – я отсыпался.
На третий день нашёл пачку хорошей белой бумаги, ручку, и написал несколько заметок о строительстве порта. Потом, пока не пропало вдохновение, составил график возведения портового посёлка с планировкой жилых улиц, погрузочно-разгрузочных терминалов, складов и других объектов. На эту работу у меня ушёл четвёртый и пятый день.
Было занятно оставлять какие-то знаки на бумаге в твёрдой уверенности, что редактирование черновиков сведётся к тупому переписыванию текста, расчётов и рисунков. Человеку, избалованному поддержкой компьютера, такие неудобства могут доставить немалые мучения. Но, с другой стороны, удобства для работы интеллекта, не могут заменить сам интеллект.
Это навело меня на некоторые размышления.
Иллюзия силы, например. Или разума…
Человек изначально слаб. Приходя в свой мир, он не в состоянии позаботиться о себе, – он не может справиться с тяготением родной планеты и вынужден первые полгода отлёживаться, набираясь сил. Это уже потом, на радость родителям, он делает первые попытки встать на ноги. И то не всегда удачно.
Такое ощущение, что этот синдром слабости, прочно въедаясь в подсознание, уже никогда, до самой смерти, не оставляет его. Человек бегает, поднимает тяжести, тренирует своё тело до божественных высот великого Арнольда Шварценегера, но ему этого мало. Человек не может забыть свою беспомощность первых лет жизни.
Справиться с этим комплексом ему помогают машины.
Машины дарят человеку иллюзию силы, и он легко поддаётся этому гипнозу. Ещё бы: путь, на преодоление которого сто лет назад у него ушёл бы месяц, теперь можно осилить за один день.
Смотря как считать…
Если собрать человеко-часы, затраченные на создание автомобиля, обеспечение его топливом и маслом, строительство твёрдого полотна дороги, автомастерских и многое-многое другое, то, даже приведя эти затраты к одному-единственному четырёхколёсному экипажу, может получиться, что на дорогу ушёл год, а то и два.